заговорят, ринутся потоками. На солнцегреве зазеленеют полянки пестротравья, хотя в глубоких оврагах и глухих лесах все еще лежат серые сугробы.
А в прикаспийских степях и приморье?
Иногда еще и в марте гуляют крепчайшие морозы, рвут на протоках, ильменях и в море льды, грохот как от орудийных залпов. Еще и норд-вест зол, подбрасывает снежку, наметает сугробы у завалинок, а иногда такой ураганище обрушит — из поселка не выберешься, с ног сбивает, крупой сечет снежной.
Безлюдна замерзшая степь. Голодные стаи волков ночью шляются на задворках, нападая на дворняг. Даже ко всему привычные воробьи озябают, забиваются в теплые сенники и коровники. Солнце долго не покидает стылое небо, но ведет себя не по-весеннему — светит, а почти не греет.
Но вот как-то совсем незаметно потянет ветер с юга, моряна. Она теплая, и вдруг солнце заливает все теплом, а в затишке даже припекает. И к полудню посереют сугробы, а вечером снег найдешь только в погребах запасливых хозяев. На взморье моряна разорвет ледяные покровы, прососет полыньи и большие майны. Ночь придет уже теплой.
Утром все побережье оживает.
Над морем плывут в небе белые лебеди, словно белые глыбы льда в синем море; станицы гусей треугольниками нацелились на север; стаями и партиями торопятся кряквы, шилохвости, широконоски; караванами — цапли белые, сизые, желтые; извиваясь змеями, тянутся вереницами черные бакланы, огромными табунами несутся чирки и кулички, а между ними нырки, гоголи, повсюду стаи чаек. Спешат, шумят перелетные, радуясь встрече с родиной!
Еще вчера безмолвная, безжизненная, степь сегодня полна птицами… Высоко в небе парят, словно планеры, огромные орланы-белохвосты; стрелами проносятся копьеобразные соколы-сапсаны; падают на добычу из поднебесья зоркие широкогрудые коршуны. На зеленя прогретых бугров выбредают стада быстроногих сайгаков. Озираясь, пробираются по зарослям балок волки с зимней, висящей лохмотьями бурой шерстью; на солнцегреве, свернувшись калачиком, чутко дремлет лиса после ночной охоты. В гуще тамариска по-весеннему призывно кричат куропатки, беспокоятся фазаны, а по опушкам буйно бьются серые стрепеты. Подальше от зарослей, на голых полянах пасутся дрофы, большие степные птицы, называют их в Прикаспии дудаками.
Местные охотники по давнишним приметам чуют перелом погоды, в самое время выезжают на дудачиные гоны. Организуются артелями, выпрашивают в колхозе подводу и отправляются в степь. Задолго до этого попросился Максим Бобров в компанию к Сергею Промыслову и Федору Кравченко. Быстро согласился Сергей, а Кравченко дотянул почти до выезда, все отговаривался:
— Согласиться надо, Максим брал Берлин. А вот он… на дудаков охотился? Нет. Плохо получится: я каждым выстрелом свалю дудака, а Максим мазать будет. Мало того, что загон может прахом пойти, если на него одного стадо налетит, а ежели все стрелять будем, он же… мимо влепит, а пай ему отдай! Не очень умно-то, а?
Максим не знал об этом — Сергей вел переговоры, а когда узнал, вспыхнул, предложил:
— Не попаду — можете пай не выделять!
— Нет, такое не положено. Охота сложная, на ней любой может мазануть, — Сергей еще что-то хотел добавить, но лишь усмехнулся.
Поселок покинули светлым вечером. Подводой правил Сергей. Привалившись к грядуше телеги, он полулежал на охапке сена. Федор — худой, нескладный, лет за сорок, с лицом, тронутым оспой, свесив ноги, курил толстую самокрутку. Поглядывая в степь, Кравченко, будто вспоминая былое, поучал Максима:
— Однажды Шикунов подпустил дудаков близ-ко-о… вдарил! Он оттуда как шарахнет его по спине! Весу-то — пуд, ну и памороки отбил Шикунову, недели две еле ворочался… А то было такое. Поехал загонщик загонять. Попалась стая — он заехал бы за нее, а недалеко другая. Ну, думает, прихвачу и эту. А там дальше — третья. Поехал за нее. Лежим в цепи, а попадали кто на снег, кто на мокрую землю. Замерзли, зуб на зуб не попадает, а не пошевелись! Думали, вот сейчас погонит, а его нет час, другой… Не вытерпели, а только встали разогреться — вот они, дудаки! Промазали все. Ну, тут уж подставляй…
— Федор Захарыч, дай-ка докурить, — быстро попросил Сергей, явно не давая возможности чего-то досказать Федору. Когда тот передал большой окурок, Сергей серьезно поинтересовался: — Ружье-то пристрелял, Федор Захарыч?
Максим удивленно посмотрел на Сергея. В поселке все знают: Кравченко перед каждой охотой пристреливает ружье, больше того, на пристрелки тратит патронов не меньше, чем на дичь. И любит Федор похвалить ружье. Вот и удивился Максим вопросу Сергея, что-то в этом было непонятным.
— У-у, подобрал какой заряд! — воскликнул Федор. — Ружье у меня прелесть, любой заряд принимает и дай бог как бьет. Но сегодня подобрал — мечта! Газету развернул и врезал. Кусочка не найдешь на цигарку, вся изрешечена!
— Под дудака это плохо, — пожалел Сергей.
— Да обожди ты, что ты не дашь досказать? — возмутился Федор, недовольно морщась. — Заряд лег кучами, гнездами, понимаешь?!
— А-а, тогда другое дело. Глянь-ка, Саенко нас вышел встречать, — Сергей указал кнутовищем в сторону показавшейся фермы.
На вершине высокого красноглинного бугра, в окружении больших белых овчарок, стоял Саенко, оглядывая степь. Дорога сбежала в пологий сухой ерик, весь изрытый колодцами-худуками. Сергей обвел их взглядом, восхищенно пояснил Максиму:
— Работа Макара Андреича, пресную воду искал. Два года рыл, кто только не советовал ему бросить. Соленой сколько хочешь отыскал, а на пресную наткнулся лишь в этом году.
— На дудаков хорошо охотиться, если чуть запуржит, — вновь поучая, заговорил Федор. — Подниматься им не хочется, подпускают близко, цепь можно положить почти рядом с ними, и загонщику далеко заезжать не надо. Вот тут если промажешь, то…
— Вот тот худук видишь, Максим? — перебил Федора опять Сергей. — Тот, что с деревянным срубом. Кругом него соленая вода, а в нем пресная, аж сладкая! И воды дает много, хватает Саенковой отаре за глаза, с других ферм ездят сюда.
Из ерика выбрались уже за бугром, сразу увиделась ферма. Большим квадратом добротных построек спряталась она от холодных северных ветров в низине, чуть в стороне от нее стоял дом чабана. От него навстречу подводе кинулись овчарки, со злобным лаем окружили едущих. Федор поднял ноги в телегу, посоветовал Максиму:
— Будешь охотиться около отары, кинутся вот такие — не бойся. Встань, замри! Обнюхают, увидят, что ты им не угрожаешь, на отару нападать не собираешься, и отойдут. После можешь идти куда хочешь. Побежишь — пропал, разорвут.
Саенко взмахом отогнал овчарок, подал всем руку, пошутил:
— Нюх у тебя, Сергей, получше лисьего. Вчера дудаки появились, сегодня ты тут как тут. Кто-нибудь передал из степи?
— Сорока на хвосте принесла, — засмеялся Сергей.
После шумного и долгого ужина улеглись спать. Макар Андреевич остался бодрствовать до полуночи, потом его сменит супруга Софья Николаевна, она же
