Вот так Барри выглядел в те годы
Если бы Лас-Касас знал истинную историю Джеймса Барри, он поразился бы не возрасту юного эскулапа (которому на самом деле было не восемнадцать, а двадцать восемь — десять лет доктор себе убавил, чтобы отсутствие растительности на лице не выглядело странным), а иному обстоятельству, по тем временам совершенно фантастическому. Военный врач Джеймс Барри на самом деле был женщиной и родился, то есть родилась с именем Маргарет-Энн.
Биографию этой поразительной леди, то есть джентльмена, то есть все-таки леди, я внимательно проштудировал, когда готовился писать роман «Сокол и ласточка». Меня тогда интересовали подлинные истории женщин, которые долгое время успешно выдавали себя за мужчин. Маргарет-Энн делала это на протяжении пятидесяти шести лет и сохранила тайну до самого конца. Настоящий пол доктора Барри был раскрыт лишь после смерти. Во избежание скандала военное ведомство засекретило ужасный факт на сто лет — ведь Барри был не просто врачом, а генерал-инспектором госпиталей, то есть главным начальником всей военной медицины.
Примечательны мотивы, по которым ирландская девица из приличной семьи пустилась в эту пожизненную авантюру. Ничего романтического или альтруистического там не было — мол, мечтаю лечить людей, а женщине в медицину дорога закрыта. Просто семья разорилась, девушка осталась бесприданницей, надо было приискать способ добывать хлеб насущный, а врачи зарабатывали намного больше, чем гувернантки или компаньонки.
Составился маленький заговор, в котором участвовали мать Маргарет (она несомненно тоже была незаурядной личностью) и один стряпчий, подделавший документы.
В 1809 году двадцатилетняя барышня уехала из Лондона и через несколько дней прибыла в Эдинбург уже юношей. Поступила на медицинский факультет, с отличием его закончила, защитила диплом — что-то такое про грыжу, и столь блистательное, что работа даже была опубликована.
Я долго не мог понять, почему Маргарет решила пойти в армию. Может быть, просто открылась вакансия (шла война с французами)? Но "Джеймс Барри" и после окончания боев осталась на военной службе. Думаю, она решила уйти из мира женщин в мир мужчин окончательно и бесповоротно. Чтоб ни о чем не сожалеть и не оглядываться назад. Всё, с этого места буду называть доктора «он».
Доктор Барри служил в разных экзотических местах — в Африке, Вест-Индии, Греции, Канаде. Был превосходным специалистом, реформатором госпитального дела и поэтому сделал большую карьеру. Например, в Кейптауне, едва приехав, вылечил дочку губернатора лорда Сомерсета и был немедленно назначен главным медицинским инспектором колонии. Тогда же чудо-врач сделал первую на континенте операцию по кесареву сечению, причем и мать, и младенец выжили.
Талантливый доктор
Всего через восемнадцать лет после начала военной службы Барри занял высшую медицинскую должность в британской армии. Он считал ключевым аспектом лечения строгую гигиену, качественное питание и хороший уход (революционная идея по тогдашним временам). Во время Крымской войны Барри устроил страшный разнос знаменитой Флоренс Найтингейл — за то, что из-за скверных условий раненые у нее в госпитале мерли как мухи. Найтингейл была страшно фраппирована таким ungentlemanly behavior, хоть впоследствии и признала, что после исполнения требований начальника смертность резко сократилась. И лишь век спустя «неджентльменство» генерал-инспектора раскрылось в новом свете: первая женщина-врач учила профессии первую медсестру.
Надо сказать, что характер у Джеймса Барри был отвратительный. Доктор хорошо обращался только с больными, а здоровым, в том числе начальникам, дерзил и грубил. Ужасно оскорблялся, если кому-то из офицеров его голос или лицо казались бабьими. Неоднократно дрался из-за этого на дуэли (хорошо стрелял и фехтовал).
Однажды, со всеми рассорившись, самовольно покинул место службы в колониях и вернулся в Лондон, а когда в министерстве пригрозили судом, заявил, что приехал подстричься.
За один из подобных фокусов Барри был разжалован из генерал-инспекторов в штаб-лекари (это примерно как из генерал-полковника в полковника), но службы не оставил и, что уж совсем удивительно, вскарабкался по карьерной лестнице на самую верхнюю ступеньку во второй раз.
Раздражительного и эксцентричного доктора во всех странствиях сопровождали чернокожий слуга Джон и собака. Собаки, естественно, сменялись, но звали их одинаково: Psyche.
Слева направо: Psyche — Доктор Барри — Джон
Я пытаюсь себе представить внутренний мир этой уникальной женщины.
Ничего кроме работы. Абсолютное одиночество. Постоянный страх разоблачения, которое станет крахом всей жизни. Может, хоть верный Джон ее чем-то личным порадовал? Ой, вряд ли — не тот у бывшей Маргарет психотип. Но слуга наверняка был посвящен в тайну. Потому и не разлучался с хозяином.
Разоблачение произошло, когда Джеймсу Барри было уже все равно. Похоронили его с почестями, чтоб упаси боже не подтверждать нехорошие слухи, а они возникли, и многие, конечно, заявили, что они давным-давно подозревали… Но официально ничего такого признано не было. На могильном камне высекли честь по чести:
Вообще-то следовало бы первой женщине-доктору, да еще светилу медицины, поставить большой-пребольшой памятник.
Из комментариев к посту:
saygotakamori
А как же Доротея Кристиана Эркслебен-Лепорин? Она получила диплом врача раньше.
borisakunin
Вы правы. Но, кажется, у нее было не всё гладко, умерли какие-то пациенты или что-то такое. Я читал, будто этот опыт утвердил тогдашнее общество в мнении, что женщинам заниматься врачебной практикой не следует. Или я ошибаюсь?
saygotakamori
Она стала практикующим врачом, но не могла по закону стать профессором медицины, то есть ей нельзя было преподавать. Ее безосновательно пытались обвинять в неквалифицированном лечении. О смерти кого-то из пациентов не слышал. В интернете можно почитать о ней диссертацию некой Kornelia Steffi Gabriele Markau <http://sundoc.bibliothek.uni-halle.de/diss-online/06/06h090/index.htm>, но я к сожалению не знаю немецкий.
tanya_kupchino
http://ezhe.ru/ib/issue623.html
А вот тут написано, что люди, мол, догадывались насчёт пола Джеймса Барри: "посмеивались и говорили, что это-де секрет Полишинеля, и в колониях, где доктор Барри провел большую часть профессиональной жизни, этот факт и так был всем известен — но в полном соответствии с британскими традициями никогда открыто не обсуждался."
Да и как это можно скрывать долгие годы?! Да ещё в армии, в мужском коллективе? Ну (пардон за интимное), есть же какие-то особенности женской физиологии, которые невозможно утаивать. Да и как она в уборную ходила? В лес убегала всё время что ли?
Чужие среди своих
24 декабря, 13:59
Как часто со мной бывает, этой интересной темой я занялся, когда собирал материал для книги. Мне нужно было понять психологическое устройство русского эмигранта, который во время Крымской войны из идейных соображений шпионит на англичан. Что за бури бушуют в сердце человека, который помогает убивать людей своей крови — можно сказать, родственников?
Меня интересовала не ситуация, скажем, власовцев, абсолютное большинство которых записались в РОА, спасаясь от медленной смерти в концлагере, а добровольный и сознательный выбор.
Естественнее всего было начать с истории русских немцев двадцатого столетия.
Как вы знаете, в российской империи их было очень много, особенно среди военного сословия. Пропорция немецких фамилий в кадровом офицерстве составляла от 13 до 20 процентов (чем выше чин — тем выше, потому что хорошие служаки). Эти люди были патриотами России, опорой царского престола, и в 1914 году никакой душевной дискордии у них не возникло (в конце концов, ведь и сам царь был, если я правильно посчитал, на 127/128-ых немцем). Однако российским немцам стало неуютно, когда после первых поражений страну охватила волна шпиономании и начались немецкие погромы.
Не получается громить немцев на фронте — будем громить в тылу.
Офицер немецкого происхождения знал, что он обязан воевать лучше других, быть безупречным — вроде как искупать вину за свое происхождение. Возможно, поэтому в списках кавалеров ордена Святого Георгия (высшая военная награда) так много немецких фамилий:
Конечно, «Ш» непредставительная буква, очень немецкая, но все-таки.
Нижние чины относились к «немчуре» с подозрением, поэтому некоторые генералы и офицеры вслед за Петербургом, переименовавшимся в Петроград, сменили немецкие фамилии на русские. Вероятно, это было трудное и неприятное решение — отказываться от родового имени. Тяжело, наверное, было видеть в газетах и агитационных листках трескучую германофобскую пропаганду — куда ж без нее.
