Пароход был британский, публика, на русский взгляд, жутко чудн?я (я почти фотографически описал этот паноптикум в романе «Сокол и ласточка»). Знакомиться ни с кем было ни в коем случае нельзя — добрые английские друзья еще в Лондоне предостерегли. Иначе потом будешь три месяца, десять раз на дню встречаясь на палубе, разговаривать о погоде, меню и президенте Путине (он тогда уже был, и давно).
Пароход назывался по-революционному — «Aurora» (произносится «Ор?ра»). В Гонконге таксист с китайским придыханием обозвал его очень уместно: Хоррора.
Я часто ощущал там экзистенциальный ужас. Днем видишь, что наша планета мокрая и голая, с редкими пупырышками суши. И понимаешь, что правильное имя для нее было бы не Земля, а Вода (именно так будет называться следующая повесть о Фандорине, придуманная в том плавании: «Планета Вода»).
Ночью на верхней палубе было жутко. Моря не видно, сверху и снизу чернота, и кажется, что ты на космической станции, летящей сквозь безвоздушное пространство.
А еще все пассажиры старые-престарые (в трехмесячное плавание могут отправиться только пенсионеры), всё бесплатно, умиротворяющая музыка, тихие улыбки — и думаешь: вдруг ты на самом деле умер и находишься в Элизиуме?
Но это всё не имело значения. Главное, что моя надежда оправдалась.
Посреди Атлантики, день на третий или четвертый, воображение вдруг включилось — и как с цепи сорвалось. Идеи, персонажи, сюжетные повороты посыпались, будто из рога изобилия. Перепуганный мозг торопился заполнить фигурными композициями абсолютно пустые горизонты.
На пароходе я написал два романа и набросал черновик третьего. Книжки были не похожи на прежние. Я за те три месяца вообще много чего придумал, до сих пор еще не всё осуществил. Потому и отмечаю десятилетие.
Это был не последний и даже не предпоследний писательский кризис, но больше на такой экстрим я уже не отваживался. Полагаю, во второй раз средство не сработало бы.
Сейчас, когда я вспоминаю, где я был и что видел, в голову почему-то лезут одни зверушки, которых я повсюду гладил.
Например, в Австралии (то ли в Брисбейне, то ли в Дарвине) — гигантского питона и, наоборот, очень маленького крокодила.
Я всегда ненавидел змей. Они юркие, подлые, скользкохолодные и пресмыкаются. А питон был тихий, толстый, спокойный, с задумчивым взглядом — прямо как из мультфильма. К тому же оказался приятно шершавым и теплым. Я решил, что впредь гигантских питонов за змей считать не буду.
Крокодил же лежал на столе паспортного контроля (там в порту всё было очень приветливо, по-домашнему). Меньше метра длиной. Пасть стянута обычной канцелярской резинкой. Мне объяснили, что у крокодилов очень сильные мышцы, работающие на смыкание, а те, что обеспечивают размыкание, слабые, и резинки вполне довольно.
Ящер, когда я его гладил, смотрел на меня с терпеливой ненавистью. В желтых глазах читалось: «Ух, я вырасту, и вы у меня запоете».
Было жарко. Я хотел искупаться в бухте. Антиподы сказали: опасно. «Что, акулы?» «Нет, акул сожрали солтис». «Кто?» Оказалось, salties — это крокодилы, живущие в соленой воде. Детеныш с резинкой на морде был из той же породы.
Добавлю-ка я вам еще фотозоопарка, вдогонку к предыдущим постам про лошадок и собачек.
Это слоненок из Сингапура. Ему нравилось качать башкой. Он мотал хоботом из стороны в сторону, помахивал ушами. Занятие это ему не надоедало, а мне не надоедало на него смотреть. Гладить его, правда, было неинтересно: будто рукой по асфальту.
Тискаю леопарда. Может быть, в Таиланде. Леопард урчит, я тоже.
Моряк в плавании тоскует по семье, поэтому такие встречи особенно приятны:
Обнимание коалы — это мощный наркотик.
Один важный австралийский дипломат рассказал мне вот какую историю. Оказывается, у них в МИДе, в Канберре, держат на довольствии специальную коалу. Когда переговоры с каким-нибудь иностранным гостем заходят в тупик, коалу приносят и дают человеку пообнимать. После чего он становится как шелковый. Якобы этим безотказным способом они сломали даже сурового Лукашенко, добились от Белоруссии каких-то важных для Австралии уступок.
Господи, сколько же часов я провел, глядя на пенный след за кормой и зевая от скучной мысли о том, что точно так же пройдет и жизнь.
Что в общем-то правда.
Дворец Желанных Чудовищ
19 января, 12:23
Спасибо всем, кто высказал свое суждение по поводу моей «Истории» и проголосовал. Вы мне очень помогли. Теперь могу двигаться дальше.
Поскольку предыдущий пост был очень серьезный, расскажу вам для контраста одну историйку из «мусорной корзинки» второго тома.
Набрел я на эту чепуху следующим образом.
Читая всякую всячину о жизни и связях ордынских ханов пятнадцатого века, я ненароком углубился в китайские дела и надолго в них увяз. Я мало что помнил про империю Мин из университетского курса, а китайская история, вероятно, самая интересная и колоритная на свете. Потраченного времени нисколько не жаль, хотя для работы этот экскурс мне совершенно не пригодился. Вот зачем, скажем, мне понадобился бы эпизод из жизни никчемного Чжу Чжаньцзи, пятого монарха династии Мин?
Хотя как сказать… Для «Истории Российского государства», конечно, не понадобился, но кто прочел мою повесть «Плевок дьявола» коллизию без труда опознает (материал для второго тома я начал собирать раньше, чем взялся за беллетристику для первого). Китайская причуда пригодилась в хозяйстве: трансформировавшись, перенеслась из Запретного города в терем Ярослава Мудрого.
Чжу Чжаньцзи (1425–1435) правил в «золотой век Мин», когда в Поднебесной всё было более-менее спокойно и государь мог безмятежно наслаждаться жизнью.
Сын Неба любил всё прекрасное, был окружен им со всех сторон. Очень плотно.
У его величества было два серьезных увлечения.
Во-первых, искусство. Чжу был не просто ценителем живописи, но и очень тонким, талантливым художником.
Смотрите, какие изысканные работы:
Рисовал его величество только зверушек. И это понятно — рисовать людишек священному богдыхану было бы зазорно.
А второй страстью императора Чжу были красивые женщины. В его гареме жила туча несказанных раскрасавиц, одна ослепительней другой.
Но однажды с нашим анималистом-сладострастником произошла ужасная для художника вещь: эстетический кризис. Передозировка Красоты.
Беднягу так достало прекрасное, что от одного вида красавиц его прямо тошнило.
И тогда Чжу сделал правильный артистический вывод: возлюбил безобразное. Примерно как экспрессионисты ХХ века, изрыгнувшие мимишный арт-нуво и начавшие утрировать грубость жизни.
Со всего Китая в Запретный Город свезли самых жутких страхолюдин, калек и уродок. В императорском парке построили для нового гарема специальный чертог, который получил название «Дворец Желанных Чудовищ». Там жили горбуньи, карлицы, всевозможные инвалидки — и, должно быть, не верили своему счастью. Могла ли какая-нибудь из этих обиженных судьбой страдалиц мечтать, что станет наложницей Сына Неба?
Счастлив был и император. Он снова полюбил женщин. Рассказывают, что его фавориткой стала некая дама с двумя головами (сиамские близнецы?). Она (они) издавал(а, и) сладострастные звуки сразу с двух сторон, и этот стереоэффект пленял взыскательную душу художника.
Прочитав про услады императора Чжу, я, кажется, понял мотивацию артистических натур, совершающих отвратительные поступки. Просто чрезмерно утонченный художник в какой-то момент ощущает себя выше пошлых банальностей вроде красоты, морали, порядочности или добродетели. Эстетическое для него неизмеримо выше этического.
За это я недолюбливаю богемных людей и предпочитаю держаться от них подальше, даже если ценю их искусство. Я обыватель. Для меня этика важнее эстетики.
Декадент Чжу: физиономия толстая, но взгляд нежный и чувствительный…
Да, чуть не забыл важную деталь. Правление Чжу Чжаньцзи называлось?? то есть «Декларация добродетели».
Эффект Голема
26 января, 14:03
В России происходят важные и безусловно позитивные события. Люди, которых мир считает политзаключенными, один за другим выходят на свободу. Сначала несколько амнистированных «болотных», потом девочки из «Пусси Райот», потом гринписовцы, Михаил Ходорковский, теперь вот Платон Лебедев. Надеюсь, выпустят и остальных — потому что, если их не выпустить, пропадет весь эффект.
Одни говорят, что это предолимпийские маневры и в марте снова начнутся репрессии. Другие говорят, что это долгожданный переход от политики запугивания к гражданскому диалогу. Не знаю, кто прав. Надеюсь на второе. Может быть, украинские события наконец донесли до путинского сознания простую истину: нельзя бесконечно закручивать гайку — может сорваться резьба.
