— Да, мы только сегодня поженились. Знакомьтесь, Наташа, — представил он соседке свою невесту. — А это — тетя Настя. Самая строгая и самая лучшая женщина в мире!
— Женя, ты… там…
Соседка хотела что-то сказать Хмелеву, о чем-то предупредить его, но не знала, как это сделать. Она не могла говорить в присутствии Наташи.
— Ты, Женя…
— Ладно, тетя Настя, потом, потом… — сказал Евгений и, поддерживая Наташу под руку, стал подниматься по лестнице.
На третьем этаже он достал из кармана ключи, открыл входную дверь и ввел Наташу в прихожую. Здесь он снова обнял Наташу, поцеловал ее и подвел к своей комнате. Наташа заметила, что из-под двери пробивался свет.
— Что за черт, неужели я забыл выключить лампу!.. — воскликнул Евгений и английским ключом попытался отомкнуть замок. Но дверь оказалась незапертой. Он распахнул ее и пропустил Наташу вперед.
— Входи…
Наташа вошла в комнату и… остолбенела. Напротив нее, в кресле, сидела молодая темноволосая женщина, в цветастом халатике, с полуобнаженной полной грудью. Нервно покачивая ногой, она вопросительно смотрела ей в глаза. «Ну, что скажешь, милая?» — можно было прочесть в ее взгляде.
Наташа смотрела на эту женщину и не знала, что делать. Конечно же, перед ней сидела любовница Хмелева. Это можно было понять сразу — по ее независимой позе, взгляду, по халату и женским комнатным туфлям… У нее, конечно, имеется и ключ от квартиры. Она приходит к нему и уходит, когда ей вздумается. Вот почему при виде их так смутилась его соседка! Она хотела сказать ему об этой женщине, хотела предупредить, что ему нельзя входить в дом с другой женщиной. Нельзя, если даже эта другая — его невеста. Хотела, но не смогла…
По мере того как до сознания Наташи начал доходить смысл всего происшедшего, как она стала понимать весь ужас своего положения, от ее лица постепенно начала отливать краска. Ее охватило такое бешенство, что она готова была тут же, на месте, уничтожить своего обидчика. Резко обернувшись назад, она бросила гневный взгляд на Хмелева и с угрозой спросила:
— Ты куда меня привел?..
— Понимаешь, я…
— Мне не нужны твои оправдания! Я тебя спрашиваю только об одном: зачем ты меня привел сюда?
Хмелев, словно рыба, выброшенная из реки на берег, только беззвучно открывал рот и заглатывал воздух. Наташа с минуту смотрела на него с омерзением, потом оттолкнула его от входа, в слезах выскочила в прихожую, оттянула защелку замка, настежь распахнула наружную дверь и сломя голову ринулась вниз по лестнице.
Евгений выбежал вслед за ней на лестничную площадку.
— Наташа, погоди! Постой!
В ответ он услышал только, как там, внизу, хлопнула дверь. Он хотел последовать за Наташей, но не сделал этого, так как знал, что она не станет разговаривать с ним, слушать его оправдания. Разве она сможет поверить, что с этой женщиной он порвал очень, давно? Да, одно время она приходила к нему каждый день. Имела свой ключ, чувствовала себя как дома. Потом между ними все кончилось, и они не виделись больше года. Кто мог подумать, что эта взбалмошная баба выкинет такой номер — безо всякого предупреждения, без предварительного звонка заявится к нему…
«Все испортила, стерва! Все!..» — наливаясь гневом, подумал он и направился в свою комнату.
11
Стрелки будильника не показывали еще и четырех часов, а Надежда Васильевна уже была на ногах. Запахнув на груди пестрый байковый халатик, она направилась к комнате дочери, осторожно открыла дверь и переступила через порог. В комнате никого не было. Постель Наташи не разобрана.
«Не приходила, значит…» — пятясь назад и прикрывая дверь, с горечью думала мать. Собственно, Ермакова могла бы и не заглядывать к дочери. Она вчера вечером приехала из Березовска и, не застав Наташу дома, стала звонить ее подругам, спрашивать, не знают ли они, где ее дочь. Но никто не мог сказать ей ничего определенного. Никто из них не видел ее в этот день.
Надежде Васильевне ничего не оставалось, как набраться терпения и ждать. До двух часов ночи она не смыкала глаз, прислушивалась к каждому шороху на лестничной клетке, к каждому скрипу, думала, что вот-вот откроется дверь и войдет ее дочь. Но так и не дождалась ее.
«Куда же она подевалась?.. А может, заночевала у какой-нибудь новой подруги? — Эта мысль немного успокоила ее. — Как же я об этом раньше не подумала? Ничего, переночует, а утром явится домой».
Ермакова прилегла на диван, подложила под голову маленькую подушечку и задремала. Если бы во время этого короткого и чуткого сна кто-нибудь вошел в квартиру, она обязательно услышала бы. И тем не менее сейчас, поднявшись с дивана, она не утерпела, заглянула в комнату дочери. А вдруг она так крепко заснула, что не слышала, как открылась дверь и как вошла Наташа.
Надежда Васильевна постояла еще немного возле спальни, затем ее потянуло к комоду, на котором в красивой деревянной рамке стояло фото мужа. Она всегда поступала так, когда ей было трудно. Хотелось еще раз взглянуть на верного друга, вспомнить совместно прожитые годы, пожаловаться на судьбу.
Она с грустью смотрела на фотографию и вспоминала, как они вместе с дочерью два года назад провожали его на финскую кампанию. Перед ее глазами возникли перрон вокзала, огромный состав товарных вагонов, в одном из которых в тот осенний день уезжал на фронт ее муж — Петр Иванович Ермаков. Он стоял у вагона и виновато смотрел на нее и Наташу. Надежда Васильевна помнила, каким неуклюжим выглядел Петр в новой цигейковой ушанке, в грубой, топорщившейся шинели и больших кирзовых сапогах. Когда эшелон тронулся, он, сильно волнуясь, обнял двумя руками их с дочерью, поцеловал и вскочил в вагон… Поезд, набирая скорость, уходил от них все дальше и дальше. Петр высунулся из вагона и, махая рукой, что-то кричал им, но слов его уже нельзя было расслышать. Они с дочерью бежали вслед удаляющемуся поезду, махали платочками и тоже что-то кричали и на ходу вытирали свои заплаканные лица…
«Эх, Петр, Петр!.. Подвел ты меня, милый. Очень подвел. Оставил меня одну со взрослой дочкой. А как я одна справлюсь с ней, подумал ты об этом?.. Не подумал? Вот то-то и оно… — мысленно упрекала мужа Ермакова. — Если бы ты был с нами, все было бы иначе. Ты же знаешь, как она тебя любила. Тебе она скорее открыла бы душу, хоть ты и мужчина. А мне… Видно, не все говорит она мне, не все думы выкладывает передо мной. Вот чувствую сердцем, что с девкой что-то неладное творится, а что — не знаю…»
Щелкнул замок наружной двери. В квартиру вошел кто-то. Надежда Васильевна вскочила с места, выбежала в прихожую и у порога увидела дочь, С того момента, когда они виделись в последний раз, прошло всего шесть дней. Но за это короткое время, Наташа так сильно изменилась, что ее трудно было узнать.
В первую минуту Надежде Васильевне пришла в голову мысль о том, что Наташа попала под бомбежку. Она даже подумала, что ее вместе с другими завалило в каком-нибудь подвале и, пока к ней пришли на помощь, она пережила много тяжелых минут, была, быть может, на волоске от смерти.
Но когда она перевела свой взгляд с ее лица на совершенно чистое вечернее платье, на незапыленные лаковые туфельки, ей в голову пришла другая мысль. Она теперь знала, что с дочерью случилась беда. Теперь она думала только о том, что ее дочь не ночевала дома. И была она не у подруг, не у знакомых, а у мужчины. Для него она и надела свой лучший наряд.
— Ты… Ты где была? — еле сдерживая себя, спросила Надежда Васильевна.
Наташа не ответила. Она смотрела на, мать так, словно впервые видела ее. Этот безразличный, усталый взгляд, это молчание еще больше взвинтили Надежду Васильевну.
— Где ты была, я тебя спрашиваю?! — с угрозой еще раз спросила мать. — Ты!.. Тебя убить мало за твои ночные похождения!
— Убей… Ты даже не знаешь, какое доброе дело сделаешь для меня… — безразличным тоном ответила Наташа и усталой походкой, волоча за собой газовый шарфик, побрела в свою комнату.
Сердце Надежды Васильевны дрогнуло. Все ее прежние догадки показались теперь неправдоподобными и ничтожными. По отрешенному тону дочери, по ее словам Надежда Васильевна поняла, что с Наташей произошло что-то еще более страшное. Случилось, видимо, такое, после чего человек уже не дорожит ничем, даже собственной жизнью.
«Вместо того чтобы выслушать дочку, приласкать ее, сказать умное слово, ты, старая, бездушная женщина, начинаешь ругаться, грозишь ей…» — направляясь вслед за Наташей, мысленно ругала себя мать.
Минутой позже Надежда Васильевна вошла в спальню. Наташа, уткнувшись головой в подушки, лежала на неразобранной постели и плакала. Плечи ее судорожно вздрагивали. Надежда Васильевна подтянула к кровати стул, села и стала молча гладить дочь.
— Успокойся, Наташа. Успокойся и расскажи, что случилось?
