— Хорошо… — с облегчением, еле слышно произнес Кожин и снова замолчал. Потом открыл глаза и еще раз медленно обвел всех уже затухающим, прощальным взглядом. Тут были в марлевых бинтах самые дорогие ему люди, товарищи по оружию, стоявшие насмерть в схватках с врагом. Не было среди них Степана Даниловича, Николая Чайки, Митрича, Валерия и еще многих из тех, которые столько времени шли рядом с ним…
— Бандура не вернулся?.. — Спрашивая об этом, он все время посматривал на дверь. Ждал, что вот откинется плащ-палатка, в землянку медвежьей походкой войдет Микола, а вместе с ним — и Наташа. Ему очень хотелось, чтобы она пришла сейчас. Он боялся, что умрет и не увидит ее, не сможет напоследок взглянуть в ее умные, голубые глаза.
— Нет еще, не вернулся. Но я думаю, теперь скоро… — ответил Воронов.
— Антоныч… А Петров… Он совсем другим стал. Верно?
— Верно, Саша.
— Ты скажи Полозову… Скажи, что Афанасьевич лучше меня… будет командовать. Он не допустит таких ошибок, как я… Все скажи полковнику…
Владимир Викторович Полозов сидел рядом с Александром, но тот уже не видел его. Перед его затуманенным взором был только Воронов. Только с ним он разговаривал теперь.
— И про Бандуру не забудь, Ваня… Ведь как человек воюет, а мы… мы до сих пор в старшинах его держим. Не по совести это… Не забудешь?..
— Не забуду…
— Счастливые вы… Соединились с нашими. Теперь вместе погоните фашистов… Жаль вот, что мне не удастся с вами…
Он хотел сказать о многом, но, обессиленный, не нашел подходящих слов. Да и есть ли на свете такие слова, которыми можно выразить ту крепкую мужскую любовь, родившуюся на поле брани!
25
Отряд Бандуры возвратился в свою часть под вечер, когда Кожин уже умер. Среди отбитых у немцев пленных было много таких, которые не могли самостоятельно двигаться. Им надо было на месте оказать срочную помощь, а уж потом пускаться в обратный путь. Тем более что Бандуре пришлось вести людей не к автостраде, а в полусожженную Сосновку. В самую последнюю минуту от Воронова прибежал посыльный и сообщил, что сводная группа получила трехдневный отдых и отводится в эту деревню.
Часам к десяти вечера Нюша с большим трудом довела обессилевшую Наташу до дома Дарьи Степановны.
А утром следующего дня хоронили майора Кожина. Хоронили на самой вершине высоты Березовой, там, где светлым воскресным утром он подарил Наташе цветы. Всю ночь бойцы во главе с Ваней Озеровым на лютом декабрьском морозе долбили промерзшую насквозь землю. Их кирки и ломы звенели так, будто ударялись о толстую стальную плиту. Но солдаты не отступали. Они хотели похоронить своего командира со всеми почестями и на самом высоком месте, чтобы его могила была видна со всех сторон.
Гроб с телом Александра поставили у края свежевырытой могилы. Вокруг холма в стройном четырехугольнике стояли бойцы сводной группы, бывшие пленные и жители Сословии. Люди, опустив головы, молчали.
Молчала и Наташа. Обхватив руками ствол тополя, словно окаменев, она стояла на избитых, полуобмороженных ногах и с ужасом глядела на Александра. Ей казалось, что случилось самое несправедливое, самое невозможное и противоестественное. Саша Кожин не должен был умереть, и вот умер. Он умер, а она еще жива, и эти деревья — тоже, и все остальное, что когда-то радовало их; с Сашей.
Но если бы Наташа оторвала взгляд от посеревшего лица Александра и посмотрела вокруг, то, пожалуй, решила бы, что мертв не только он.
Деревья, возле которых они с Сашей встречали восход солнца, теперь были совсем не такими, как прежде. Их стволы снизу были обуглены, ветви изломаны, потемневшая кора иссечена осколками снарядов и мин.
Всюду, куда ни падал взор, из-под наметенных сугробов виднелись разбитые орудия, бронетранспортеры, обгоревшие остовы грузовиков и танки с опущенными вниз или свернутыми на сторону стволами. Ни снег, ни вьюга; не в силах, были скрыть от глаз человека следы прошедшей здесь войны.
Только один раз Наташа отвела свой взгляд от Александра, подняла голову вверх и сразу же увидела, как из-за дальнего леса поднималось солнце. «Зачем оно сейчас? Для кого будет светить?.. Кого обогревать своим теплом, когда уже нет Саши?..» — печально думала Наташа.
Молчал и Воронов. Ему хотелось сказать многое людям, собравшимся здесь, но он не знал, как лучше, полнее выразить переполнявшие его чувства.
— Друзья!.. Друзья мои!.. — услышал Воронов взволнованный голос Асланова. — Эти проклятые шакалы, эти палачи убили нашего командира… Но пусть враги не думают, что они выбили из седла такого отважного бойца, такого джигита, как наш командир. Нет! Такого человека невозможно вырвать из наших рядов.
Горячее сердце друга будет всегда биться в нашей груди… Мы так же, как он, до последнего патрона, до последнего дыхания будем драться с врагом!..
— Хорошо говорит о нашем командире… — сказала Катюша, которая теперь ни на шаг не отходила от Наташи. — А все равно жалко…
— Жалко?.. — переспросил Вартан, услышав ее слова. — Это совсем не то слово, девочка! Если бы Асланов знал, что командира можно оживить и снова поднять на ноги, он бы, не задумываясь, вырвал из груди свое сердце и сказал: «На, Саша, возьми мое сердце. В твоей груди оно лучше будет служить народу!..» Но… это не поможет ему, Катюша. Значит, что же нам делать? Сидеть и грустить? Нет! Наш командир очень любил жизнь, очень хотел скорее разгромить врага. А разве грустный, угнетенный тяжелыми думами человек может победить? Честное слово, не может! Так думал наш командир. И он правильно думал!..
Вперед вышел Олег. Его лицо было бледно, губы дрожали. Прижав маленькие, туго сжатые кулаки к груди, он сказал:
— Ребята!.. Товарищи… Я что хочу сказать. Я хочу сказать, что дядя Саша был такой человек… Такой человек!.. — И замолчал, захлебнувшись слезами.
И еще один человек подошел к гробу. Это была Дарья Степановна. Она опустилась на колени и долго смотрела на поседевшие волосы Кожина, на его худое, безжизненное лицо. «Вот как получилось. Он кровь проливал за нас, муки принимал, жизнь отдал, а я… Я кружку воды пожалела такому человеку…» — казнила себя она. Потом наклонилась к Александру, поцеловала в лоб и, заливаясь слезами, прошептала:
— Прости, ради христа. Прости, если можешь…
Воронов тоже, как и Дарья Степановна, молча опустился на колени возле Кожина, поцеловал его в губы и, поднявшись на ноги, твердо сказал:
— Прощай, Саша. Мы выполним твой наказ. Будем биться до тех пор, пока не изгоним врага с нашей земли. Клянемся!..
— Клянемся! — пронеслось над бойцами.
Уже давно над могилой Кожина вырос небольшой холмик. А люди с обнаженными головами стояли вокруг высотки и не могли стронуться с места.
Не трогались с места Иван Антонович и Петров. Они смотрели на свеженасыпанный холмик земли и думали о том, что впереди у них еще большая, трудная дорога. И наверное, на этом пути появится еще не один такой холмик, еще не раз придется прощаться с боевыми друзьями, товарищами по оружию.
