Это неприятное, тяжелое слово не оставляло его в покое, то и дело приходило на ум, сверлило мозг, и он мысленно, словно в бреду, повторял его. Мысли начали путаться, перескакивать с одного на другое. Сильно болела голова. Что-то огромное, тяжелое давило на грудь, прерывало дыхание.
«Что это со мной? — думал Кожин, дрожащими пальцами пытаясь расстегнуть ворот гимнастерки. Но не смог. Тогда он рванул ворот так, что отлетели все пуговицы. Но легче от этого не стало. — Уж не заболел ли я?.. Нехорошо. Перед самым выпуском — и вдруг такое несчастье!..»
Если бы Александр все это произнес не мысленно, а вслух, то собеседник его, пожалуй, не смог бы понять, что означает в его представлении слово «несчастье»? То ли оно относилось к его болезни, которой, по существу, не было, то ли к отрицательному ответу Наташи.
Всю ночь, до самого утра, Кожин не мог заснуть. Он то лежал с открытыми глазами, то поднимался с постели и ходил по комнате, подолгу стоял у раскрытого окна и без конца курил, включал настольную лампу, раскрывал первую попавшуюся в руки книгу и долго сидел над ней, ничего не видя.
Нет, хватит с него! Он больше не станет встречаться с ней и, как только закончатся занятия, уедет на стажировку. Вдали от Москвы он постарается реже о ней вспоминать. Он будет среди новых друзей. Скорее забудет о том, что здесь произошло. Во всяком случае, постарается забыть…
Так в то время думал Александр. Но, несмотря на все старания, забыть Наташу так и не смог — ни на фронте, ни в госпитале, ни здесь, на Дальнем Востоке…
— Вот и вся моя история… Думал, уеду подальше от Москвы и сумею забыть ее. Но не сумел. Видно, такое не забывается.
— Э-эх, черт! — ударил Асланов кулаком по столу и вскочил с места, зашагал по палатке. — Жаль, что идет война. Иначе взял бы отпуск, поехал в Москву и сказал бы ей такое!.. Такое, что она сама бы прилетела к тебе! Пешком пришла бы! В ногах бы твоих валялась. Прощения просила. Но все равно. Я напишу ей все это. Давай адрес!
— Не надо, Вартан. Это теперь ни к чему. Она сказала мне все, что хотела сказать.
Асланов возмутился:
— Слушай, почему ты рассуждаешь, как маленький ребенок! Ты что, женщин не знаешь? «Сказала все». Тогда сказала одно, теперь скажет другое. Такой у них характер.
— Не знаю. Может, она и скажет другое, но я уже не смогу сказать ей того, что сказал в то утро…
9
Из-за стола, уставленного бутылками с вином и закусками, поднялся высокий, худощавый человек со всклокоченной черноволосой головой и заявил безапелляционно:
— А теперь будем танцевать.
— Правильно, Полынин! — поддержал его Евгений.
— К черту танцы! Давайте лучше петь!.. — заорал толстый, бритоголовый мужчина лет пятидесяти и тут же запел:
Шумел камыш, дере-е-вья гнули-и-ись,А ночка темная-я-я бы-ыла…
— Танцевать! — заглушая песню толстяка, хором закричали женщины.
Петр Сергеевич Полынин подошел к пианино и опустился на вращающийся стул. Затем высоко вскинул руки над клавишами и заиграл. Поднялись пары, закружились по комнате.
Наташа с Хмелевым танцевала возле высоких окон, зашторенных черной светонепроницаемой бумагой. Она была в темном вечернем платье, хорошо оттеняющем ее белую шею и светло-золотистые волосы. Положив руку на плечо Евгения, девушка быстро переступала стройными ножками по паркетному полу, легко и плавно кружилась в вальсе.
Со стороны могло показаться, что Наташа всецело поглощена танцами. На самом же деле ни эта музыка, ни танцы не приносили ей радости…
Наташа до этого никогда не бывала на таких вечеринках. Не хотела идти сюда и сегодня. Ей стыдно было даже подумать о каком-нибудь развлечении в то время, когда сводки ежедневно сообщали то об одном, то о другом захваченном немцами городе. Но одно обстоятельство изменило ее решение. Сегодня к ней пришел Евгений и вторично сделал предложение.
— Сейчас же идем в загс и зарегистрируемся. Я больше не могу жить так, как живу сейчас. Не могу без тебя, — уговаривал он.
— Господи! Женя, ну о каком загсе, о какой женитьбе можно говорить сейчас? В другое время…
— Боюсь, что у меня теперь очень долго не будет другого времени, — грустно и даже с какой-то отрешенностью ответил Хмелев. — Да и будет ли оно вообще, это другое время?!
— Почему?
— Я добровольно записался в отряд народного ополчения, — соврал Хмелев. Ложь его заключалась в том, что он записался не добровольно, как говорил Наташе, а только после того, как к нему дважды обращались с вопросом: «А вы, товарищ Хмелев, не желаете записаться в отряд?» — Через три дня уходим на фронт.
Эти слова обезоружили Наташу. Она поняла, что теперь не вправе отделываться отговорками. Да и надо ли отговариваться? Подруги, которые знали Евгения, были в восторге от него. Говорили ей, что Евгений красив и хорошо воспитан, что такие, как он, встречаются не часто и что она будет дурой набитой, если упустит такого парня. «Да, конечно… Конечно, они правы… — думала Наташа. — Сколько можно водить его за нос? Мы с ним давно дружим. Он любит меня. Если бы не любил — не стал бы ждать столько времени. И потом… Он уходит на фронт. Вправе ли я отпускать его на войну без ответа, с тяжелым сердцем?.. Может, нам не суждено больше увидеться…»
— Все это так внезапно… Я даже с мамой не могу посоветоваться…
— Мама не будет возражать. Ты же знаешь, как она ко мне относится. Оформим брак — и сразу к ней. Сделаем для нее приятный сюрприз.
Наташа не была уверена в том, что все это будет матери приятно, но возражать больше не стала.
— Не знаю, Женя… Делай как хочешь.
Этого было достаточно. Евгений тут же бросился к Наташе, расцеловал ее, стал отдавать распоряжения:
— Одевайся, бери паспорт, пошли!
Наташа оделась, взяла документы и вместе со своим женихом вышла из дому.
У подъезда Евгений посмотрел на часы и заторопил Наташу:
— Скорей, а то можем опоздать!
Быстро дошли до угла. Хмелев у цветочницы купил букет роз и передал Наташе.
— Побежали! — предложил Евгений и взял ее за руку. Он знал, что до закрытия загса остались считанные минуты.
— Побежали!
Но как они ни торопились, попасть в загс ко времени не смогли. Это они поняли еще издали. Дверь, к которой они так стремились, была уже заперта, а изнутри висела табличка: «Закрыто». Евгений снова посмотрел на свои часы.
— Ч-черт! Опоздали на пять минут. Но сотрудники еще в здании. Я войду туда через другую дверь, упрошу… — И он быстрыми шагами направился к воротам, намереваясь войти во двор.
— Женя, погоди!
Хмелев остановился. Наташа подошла к нему.
— К чему такая спешка? Давай лучше придем завтра. Сегодня все равно ничего не получится.
— Почему?
— Я точно не знаю, но, по-моему, нужен свидетель.
— Свидетель? Как же я раньше не подумал об этом? — с досадой проговорил Евгений. — Ну да ладно. Завтра уж мы не опоздаем. И свидетелей приведем целую дюжину. А сейчас нам надо поехать куда-нибудь и кутнуть как следует. Оформили мы свое решение на бумаге или нет — не имеет значения. Главное, что ты уже завтра станешь моей женой.
— Перестань, Евгений! Какой может быть кутеж в такое время? Ты что, забыл, что идет война?
— Нет, не забыл. Но по такому случаю даже в войну не грех выпить. Эх, черт, жаль, что рестораны закрыты. Ну да ничего. Придумаем что-нибудь.
Евгений проводил Наташу домой и велел ждать, а сам поехал к друзьям. К вечеру он возвратился назад и прямо с порога спросил:
— Наташка, ты готова?.. Поехали. Все сделано как нельзя лучше. На наше счастье, из Березовска приехал мой хороший знакомый — Петр Полынин. Мировой мужик. Он все и организовал. У своей тещи.
— Женя, а может, не поедем? Неудобно как-то. Такое время, а мы…
— Ерунда! Мы же не каждый день ходим на такие гулянки. Поехали! — И он, схватив ее за руку, потащил к выходу.
Вот так Наташа и попала на эту вечеринку. Евгений познакомил свою невесту с Полыниным, его женой, тещей и еще какими-то гостями. Сразу же сели за стол. Наташа понемногу стала осваиваться. Все ее сомнения сами собой отодвинулись на второй план. Налили вина. Чокнулись звонкими бокалами и выпили за любовь. В голове у Наташи зашумело, она начала шутить, смеяться.
В самый неподходящий момент — в разгар танцев — Полынин вдруг перестал играть на пианино и предложил что-нибудь спеть. Хмелев воспользовался заминкой, сел к инструменту и сыграл Шопена. Потом, по просьбе гостей и хозяев дома, пела Наташа.
Затем наступила тишина. Как Евгений ни уговаривал гостей, никто больше не хотел петь.
— Лучше вы сами сыграйте еще что-нибудь, — попросила жена Полынина, чрезмерно полная, флегматичная женщина.
— Сыграть?.. Нет, если вы позволите, я лучше прочту что-нибудь.
