— Дети жестоки, особенно когда хотят кому-то угодить. Я хотел угодить другу, а он хотел угодить темненькой девочке. — На мое красноречивое молчание он продолжает. — Мы росли. У нас была компания, а светленькая девочка сама по себе. Училась, ни с кем не общалась. Я был крайне удивлен, узнав, что эти две девочки сестры. У них разные отцы, но мать одна. И меняла она мужчин так же часто, как нянь этим девочкам. Что в итоге привело к полному моральному разложению одной, и к полному отречению себя как человеку, другой. Все началось, когда я спас светленькую от самоубийства. Лариса была вне себя, ведь она ненавидела ту, которой мать уделяла больше внимания. Я чувствовал, что она близка к убийству, там всегда были проблемы с кукушкой.
— Но почему вы тогда дружили! — вопрошаю я обреченно! — Как можно общаться с таким человеком!?
— Это сложно… — отмахивается он и хмурится. — Так мне продолжать?
— Конечно! — невольно нервничаю я, что мы приедем раньше, чем закончится история. Если честно я уже и забыла, что конкретно спрашивала.
— Матери оказалось наплевать на девок, и она ускакала с очередным любовником. Так что девочки остались одни. Но если у Ларисы были перспективы, то перспективы Ольги она уничтожила. И тут за дело взялся я. Наверное, потому что мне стало жалко, не помню. Я познакомил ее с местным торгашом. Ольга ему понравилась. Так что будучи абсолютно пассивной она просто вышла за него замуж.
— Ларисе разве могло это понравится? Счастье сестры.
— Не могло, ты права. И торгоша она соблазнила, так, чтобы увидела Ольга.
— Вот дрянь!
— Ольга тоже так сказала… — ну наконец выяснили, как зовут обеих сестер. — Но она уже была беременна и не могла уйти от мужа. Но эта обида нанесла весьма серьезную рану и Ольга не сильно жаловала девочку, которая родилась. В итоге она несколько раз уходила из дома, но муж каждый раз находил ее, возвращал и бил. Особенно сильно досталось, когда она была беременна мальчиком. Только вот ребенок этот был не от мужа. Торгаш начал спиваться, совершил несколько неудачных сделок. В итоге влез в долги. В то время мне казалось, что это моя вина. Ведь это я привел Ольгу к торгашу. Получается и все остальные беды, дело моих рук.
— Ну вы же не знали, что Лариса…
— И это можно было предугадать…
— Но его могла соблазнить любая другая…
— Этого мы уже не узнаем. Знаем только то, что вы сами спаслись из огня, а я взял над вами шефство, пока ваша мать пряталась от кредиторов за рубежом.
Первые пару секунд я не осознаю его слов. Они кажутся лишь мелькнувшей молнией на небе его рассказа. Но потом молния становится все ярче, заслоняя все пространство. Лариса. Ольга. Торгаш. Пожар. Дом. Спасение. Мать. Европа. Эти слова как части одной мозайки хаотично двигались по кругу, пока не сложились в единую ужасающую картинку.
— Лариса моя тетя!? — кричу я так, что машину дергает. — Мама эта Ольга, а отец торгаш? А Митя брат только по матери?!
Снится. Я просто еще сплю, а Алекс мне расскажет менее запутанную историю, но реальность не рассеивается, а меня начинает потряхивать.
— Саша… Так и знал, что не стоило…
— Нет, нет. Стоило… Конечно стоило. Просто. Останови машину, — с трудом произношу слова. И с таким же трудом вываливаюсь на обочину.
А потом меня сразу рвет. От осознания, от кадров из рассказала, от Ларисы, которую продолжает трахать Алекс. От Алекса, что стал участником семейной драмы.
Глава 18.
Сознание ещё в тумане, но перед глазами пелена рассеивается. Чувствую на спине тяжелую руку и сразу дергаюсь в сторону. Меньше всего мне сейчас хочется, чтобы Алекс меня трогал. Если честно, мне даже видеть его не хочется.
— Дай воды, — прошу я, пытаясь разогнуться. И что удивительно, он уже протягивает мне бутылку. Как знал.
Хочу взять, протягиваю руку, но мысли, что из неё могла пить Лариса, вызывают новый приступ тошноты.
— Саша, бутылка новая… Из неё даже я не пил.
— Ладно, — хватаю, откручиваю и выпиваю почти весь литр, захлебываясь, но продолжая орошать Сахару в горле. Словно это может волной смыть воспоминания и сдержать воображение… Нет, не может, потому что-то, что отец бил маму я помню, помню скандалы и первую тишину после. А самое главное помню, что мама была рядом номинально, а заботилась обо мне няня Диляра. Зато, когда родился Митя, она словно преобразилась. И теперь мне кажется, я заботилась о нём с таким рвением, чтобы вызвать хотя бы отголоски её любви ко мне. Теперь — то понятно. Там даже эхо не было. Пустота, как в вакууме.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Легче?
— Нет, ещё хуже. Но поехали, что здесь стоять, — выкидываю бутылку в кусты, рядом с которым мы тормознули, а Алекс тут же не подбирает. Педантичность в этом человеке сочетается с абсолютной аморальностью.
Дальше мы едем молча. И желания что-либо спрашивать у меня не возникает, разве что по приезду в район, где меня ждет квартира. Хороший, уютный, не сравнится с тем, где квартира у Мирона.
— Ты постарался?
— Не без этого… — кивает он, смотря в зеркало заднего вида. Затем нажимает на кнопку, чтобы разблокировать двери.
— Я заеду потом узнать не нужно ли чего.
— Спасибо, боюсь, если ты поможешь, снова начнётся апокалипсис… — говорю зло и выхожу из машины. Иду к подъезду и слышу в спину.
— Саша…
— Что! — поворачивают и вижу, что оп протягивает мне папку.
— Здесь ключи, документы и немного наличности. А еще на выбор несколько вузов.
— Зачем мне учиться? Я, может, тоже найду красавца и замуж выйду. Я же красивая, ты сам сказал…
— Ну или так. В любом случае теперь ты сама за себя отвечаешь.
— Как будто когда-то было иначе, — реву я, когда он уезжает, и сажусь там, где стою. Меня трясёт, руки дрожат, а холод утра пробирает до костей. И только недоуменный взгляд прохожих, которым на меня плевать так же, как и матери вынуждает меня встать и дойти-таки до квартиры на третьем этаже. Это, конечно, не берлога Мирона, но тоже скромненько… Разве что есть все для жизни. Только вот желания жить нет. И я бросаю все, беру ключи, телефон, деньги и закрываю двери. Не могу я одна.
Уж лучше тогда с Мироном палеты по мусоркам собирать.
Глава 19.
*** Мирон ***
Когда вышел из кутузки, солнце, которое обычно бесило меня своей яркостью, стало даже каким-то родным. Не самое приятное место за спиной. И самое херовое, что загреметь туда можно не на несколько часов, а на всю жизнь.
Можно сказать, проснулся голос разума, который раньше спал, побуждая меня к легкой наживе.
Выхожу за ворота и застываю с сигаретой у губ. Остальные вытащили, козлы. Конфискация… Член бы им конфисковать.
Впрочем, голова должна думать не о том, что мне нужна новая пачка, а о том, что ждут меня две машины.
В одной лысоголовые парни, близнецы Власовы, с которыми мы занимались грабежами на протяжении пары лет. А возле второй курила Стелла, облокотившись идеальным телом об капот своего гоночного Ниссана. И чего она сама не гоняет? Стелла… Тупое имя для тупой шлюшки.
Но её похоть могла бы сделать меня богатым. Причём законным путём… Настолько законными могут быть гонки близ территории Москвы.
И этот выбор стал настолько очевидным, что я сплевываю тошноту и, закинув кожанку на одно плечо, лениво иду к ней.
Блондинка.
Но не Саша.
Страшно представить, что однажды и Шурка станет такой же. Жадной до денег, похоти, удовольствий. Но скорее всего это ждет любую, кто готов продаться ради внешнего благополучия и забить на чувства и мораль. Или любого, да, Мирон?
- Тебе не грустно в одиночестве, — спросил я в прошлый раз Стелу, на что она включила музыку и ответила.
- Грустить лучше в собственном порше…
— Как тебе тюрьма? — спрашивает она, подняв идеально нарисованные брови.
— Не понравилось, — честный ответ и мысль, возникшую о том, что могли посадить и Сашку, тушу, как и сигарету. Курить не хочется.
