стремилась улучшить свои дипломатические позиции в случае конфликта с Россией на Балканах, ситуация на которых в очередной раз обострилась. Париж взамен ждал взаимности в случае войны с Пруссией. Этот обмен письмами был далек от формального союза и не давал никаких гарантий поддержки. Наполеон III, однако, предпочитал тешить себя иллюзиями.
На французскую политику все сильней влиял еще один фактор: состояние здоровья Наполеона III. В конце 1860-х гг. все очевидцы отмечали резкие перемены в его привычках и образе жизни. Шестидесятилетний монарх выглядел старше своих лет, его флегматичность сменилась апатией. Причиной тому был камень в почках, однако ни нация, ни семья императора не были извещены обо всей тяжести болезни[86]. В августе-сентябре 1869 г. болезнь обострилась настолько, что император несколько раз терял сознание на публике, спровоцировав панику на Парижской бирже. Врачи снимали невыносимые боли венценосного пациента лошадиными дозами опиума и не решались на операцию, в то время очень рискованную. Болезнь императора ставила под угрозу возможность гладкой передачи власти его несовершеннолетнему сыну, а также вызвала оправданные опасения у потенциальных союзников Франции. По мере ослабления здоровья и падения активности монарха отсутствие отлаженного механизма выработки внешнеполитических решений сказывалось все сильней[87].
Император французов при этом был далек от того, чтобы прямо провоцировать Пруссию. Письма личного секретаря Наполеона III, верного корсиканца Франческини Пьетри — его неотступной «второй тени»[88], хорошо показывают царившие в окружении императора надежды на то, что ход германских дел может повернуться не в пользу Берлина и столкновения с ним можно будет избегнуть вовсе: «Этот час обязательно пробьет, и если мы будем искусны, если нам будет благоволить ряд счастливых обстоятельств, то наши опасения могут рассеяться. Но до того момента мы должны быть неустанно бдительны и неутомимо трудиться над тем, чтобы стать сильнее»[89].
До тех пор, пока Берлин уважал независимость южногерманских государств, Франция оставалась пассивна. Однако Наполеон III не мог допустить повторения ситуации 1866 г., нового дипломатического поражения и дальнейшего падения престижа династии. Это опасно приближало Францию к черте прямого конфликта со своим восточным соседом.
Глава 3
Самая известная в мире депеша
В начале 1870 г. ситуация в Европе казалась обманчиво спокойной. Во Франции к власти пришло новое либеральное правительство во главе с Эмилем Оливье, сосредоточившее все свое внимание на проведении реформ. Оливье не скрывал, что успех последних во многом зависел от спокойствия на французских границах. Новый министр иностранных дел Наполеон Дарю не считался бонапартистом, несмотря на то что он был сыном интенданта Великой армии и крестником самого императора Наполеона I[90]. Он вполне разделял мнение Наполеона III о том, что время уступок Пруссии прошло, но одновременно предпринял ряд примирительных жестов.
Одним из таких жестов было пригласить Берлин пойти на взаимное поэтапное сокращение ежегодного контингента призывников. В окружении императора по отношению к идее с самого начала питали скепсис, который, со своей стороны, спешил подкрепить из Берлина и французский военный атташе Штоффель[91]. Проект был откровенно невыгоден Пруссии и реализации не получил. Войдя в курс дел французского внешнеполитического ведомства, Дарю был поражен отсутствием сколь-нибудь четкого и последовательного курса. Открытие это быстро подтвердилось легкостью, с которой министр был отправлен в отставку.
В мае 1870 г. либеральные преобразования предшествовавших лет были вынесены Наполеоном III на одобрение нации и получили на состоявшемся референдуме поддержку более 7 млн французов. Ликуя, император сказал сыну, что тот в известном смысле «коронован». Даже непримиримые противники Второй империи говорили об упрочении положения династии[92]. Изводившая императора болезнь на какое-то время отступила, вселив в его сторонников надежду на то, что внутриполитический кризис благополучно преодолен. Многие республиканцы впоследствии выражали убеждение, что именно успех плебисцита побудил императора пуститься на военную авантюру[93].
Тогда же в кабинете Оливье произошли кадровые перестановки, оказавшие большое влияние на последующие события. Новым министром иностранных дел стал герцог Агенор де Грамон, кадровый дипломат, прежде на протяжении девяти лет занимавший пост французского посла в Вене. Грамон был известен как один из самых ярых поборников союза с Австро-Венгрией, что не сулило ничего хорошего для франко-прусских отношений. Став министром, Грамон вдобавок оказался посвящен императором в тайну секретных переговоров с Францем-Иосифом, что должно было самым негативным образом отразиться на настроениях импульсивного герцога.
Сам Грамон не рвался занять пост министра, слишком шаткий для того, чтобы обеспечить своему обладателю необходимое влияние[94]. Примечательно, что император воспротивился желанию Оливье самому занять пост министра иностранных дел, мотивируя это тем, что успех внутренних реформ нового правительства важней внешней политики. Не важно, кто займет пост на Кэ д’Орсэ, заявил Наполеон III, поскольку «мы решили ничего [во внешней политике] не предпринимать». По словам самого Оливье, он предложил должность министра иностранных дел Грамону, рассчитывая, что тот будет временной фигурой, которая уступит главе правительства свой пост, когда представится удобный случай[95]. Были ли в этой связи заверения Наполеона III в стремлении к миру с соседкой, торжественно им данные тогда, искренними? Внешняя политика императора французов, по оценке его же дипломатов, всегда отличалась тем, что имела «двойное дно», а официальные инструкции нередко противоречили сокровенным замыслам императора[96].
Как бы то ни было, политика примирительных жестов правительства продолжала пользоваться поддержкой парламентского большинства. Депутаты с завидным постоянством отказывали военному министерству в существенном увеличении расходов на подготовку мобильной гвардии в качестве резерва армии, модернизацию артиллерии и строительство новых укреплений. Более того, 30 июня 1870 г. Оливье провел подавляющим большинством голосов в Законодательном корпусе постановление о сокращении ежегодного контингента призывников на 10 тыс. человек: со 100 до 90 тыс. В течение пяти лет это должно было уменьшить французскую армию на 50 тыс. солдат.
Это решение шло вразрез с мнением самого императора, но в качестве триумфатора недавнего плебисцита он счел невозможным оказать давление на Парламент[97]. Всю первую половину года Наполеон III, по удачному выражению А. Гутмана, «пытался втиснуться в немного тесный для него костюм конституционного монарха»[98]. Сокращение военных расходов было популярно у французского избирателя и отвечало стремлениям оппозиции, резко усилившейся по итогам парламентских выборов 1869 г. Либералы и республиканцы были далеки от того, чтобы поощрять активность Наполеона III на международной арене, и их бюджетная политика была инструментом достижения этой цели. У. Серман отмечает, что большинство депутатов Законодательного корпуса глубоко заблуждались относительно современных военных реалий и подходили к проблеме безопасности страны исключительно с позиции «эмоций и бюджета»[99].
* * *
