пять раз. Сбыт крупнейшей французской отрасли, текстильной (более половины всех занятых в промышленности), был в значительной мере завязан на Германию. Торговый баланс практически неизменно держался в пользу Франции, а товарооборот между соседями рос, несмотря на политические кризисы[77]. Все это дополнительно побуждало Париж до последнего избегать открытого разрыва с Берлином.
В новом раунде внутригерманского соперничества Австрии и Пруссии, открывшемся в середине 1860-х гг., Франция была склонна поддерживать дипломатически последнюю как более слабую. Развитию франко-австрийских политических связей, ко всему, препятствовала поддержка Парижем итальянских притязаний на Венецию — в то время провинцию Австрийской империи. Расчеты Наполеона III опирались на мнение большинства французских дипломатов и военных[78]. Оглушительный успех Берлина в австро-прусской войне 1866 г. стал для Парижа неожиданностью. Осторожное посредничество между Берлином и Веной отвечало, словами бессменного главы Политического управления французского МИД Ипполита Деспре, «внутренним инстинктам» Наполеона III[79], и он предпочел воздержаться от вмешательства. Его генералы, к тому же, разошлись в оценках готовности армии к возможным немедленным действиям на Рейне.
Кризис также хорошо высветил воцарившийся хаос во французской дипломатии. В то время как Друэн де Люис выдвигал идеи создания из рейнских провинций независимого королевства в качестве буферного государства между Францией и Пруссией, французский посланник в Берлине Бенедетти с одобрения императора и в прямом тайном контакте с Руэром в обход МИД вступил в переговоры с Бисмарком о судьбе Бельгии и Люксембурга. Желаемых территориальных компенсаций в обмен на усиление соседа, однако, гарантировать не удалось.
Исход «германского кризиса» 1866 г. стал поворотной точкой для французской политики и началом заката самой Второй империи. Говоря словами Д. Шоуолтера, «действительно проигравшим в 1866 г. был Наполеон III»[80]. Как унизительное поражение французской дипломатии эти события были восприняты и современниками. Многоопытный французский дипломат Адольф де Буркнэ мрачно предсказывал: «Франция была первой державой в Европе. После Пражского договора она таковой больше не является. Только война вернет ей положение, которое она могла с равным успехом отстоять видимостью борьбы»[81]. Итоги австро-прусской войны заставили Париж кардинально пересмотреть свою политику и взять курс на союз с Австрией.
После 1866 г. «германский вопрос» затмил по своей значимости все остальные направления французской внешней политики, сковав ее инициативу. Основные усилия Парижа отныне оказались направлены на то, чтобы изолировать Пруссию в Европе и избежать любых кардинальных перемен на Балканах — такой была цена сближения с монархией Габсбургов. Уже в сентябре 1866 г. французский МИД известил своих представителей за рубежом, что «интересы Австрии и Франции ни в чем не расходятся»[82]. Во имя своих отношений с Австро-Венгрией и Великобританией Наполеон III не мог ничего предложить в удовлетворение российских интересов. В итоге, к лету 1867 г. русско-французское сотрудничество прежних лет окончательно сошло на нет, подтолкнув Петербург к сближению с Берлином.
Французская дипломатия своим жизненно важным интересом отныне считала сохранение независимости четырех южногерманских государств: Баварии, Вюртемберга, Бадена и Гессен-Дармштадта. Линия по реке Майн, отделявшая их от Северогерманского союза, стала последним рубежом, на котором Франция еще могла помешать появлению на своих границах равного по силам соседа. Однако многие проницательные политики во Франции называли эти надежды иллюзорными. Все меньше надежд оставалось и на то, что события будут развиваться по «итальянскому сценарию», который обеспечивал бы Париж желанными территориальными компенсациями. Официально император французов открещивался от концепции «естественной» восточной границы по Рейну. После 1866 г. стало ясно, что таковая может быть приобретена только в случае военного разгрома Пруссии. Последующие события показали, что войны Наполеон III страшился. Его внимание переключилось на соседний крошечный Люксембург и Бельгию.
С 1866 по 1869 гг. взаимоотношения Франции и Пруссии оставались напряженными. В январе 1868 г. французская компания Восточных железных дорог приобрела долгосрочное право на эксплуатацию крошечной железнодорожной сети Люксембурга. Это стало небольшой компенсацией Франции за проигрыш в «люксембургском вопросе» годом ранее. Девять месяцев спустя та же французская кампания попыталась выкупить две бельгийские частные железнодорожные кампании, оказавшиеся на грани банкротства. Сделка имела определенное стратегическое значение и поддерживалась французским правительством. Однако когда в начале 1869 г. переговоры вступили в решающую стадию, официальный Брюссель сделку заблокировал. В Париже немедленно — и безосновательно — заподозрили за всем этим происки Бисмарка. При британском посредничестве компромисс был найден, однако эпизод прекрасно характеризовал состояние умов в Париже. Слова генерала Дюкро выражали общее настроение: «Мы никак не можем искренне и всецело примириться с тем положением, в которое нас поставили грандиозные промахи 1866 года, и все так же не можем решиться на войну <…> Ступив один шаг вперед, мы затем делаем два шага назад»[83].
Французское общественное мнение также было значимым фактором, с которым приходилось считаться правительству. Основная масса французов, разумеется, была далека от возможности следить за перипетиями международной политики. Однако настроения нации в пользу мира не были секретом для правительства. Особенно ярко это проявилось в бурной реакции населения на попытки осуществления весьма радикальной военной реформы, речь о которой более подробно пойдет дальше. Суть закона сводилась к расширению категорий граждан, охваченных системой военной подготовки. Это не только вызвало стойкое убеждение крестьян, что новая система поголовно отнимает у них сыновей и грозит скорым разорением, но и разожгло опасения, что подобная реорганизация армии неизбежно предрекает скорую войну. Французские прокуроры завалили министра юстиции сообщениями, что любая война за пределами границ страны, включая войну против Германии, у населения непопулярна. Им вторили отчеты префектов департаментов[84].
В марте 1867 г. в стране развернулась целая кампания по сбору петиций против обсуждавшегося Парламентом военного закона, которая охватила 36 департаментов и собрала не менее 20 тыс. подписей. Протесты в равной мере охватили как известную своей приверженностью Бурбонам Бретань, так и прореспубликанский Дофинэ и бонапартистский Юг. Особенно сильны были опасения жителей пограничных с Германией областей. Петиция промышленников эльзасского Мюлуза — города, прославившегося впоследствии своими стойкими профранцузскими симпатиями, мрачно предсказывала: предоставить в распоряжение исполнительной власти 800-тысячную армию — значит бросить вызов, который «посеет беспокойство соседей и увеличит шансы на войну вопреки единодушному мнению страны, требующей и желающей лишь мира»[85]. Уверения в патриотической решимости защищать страну в случае вторжения и осуждение любых планов войны наступательной — таков был рефрен, повторявшийся в петициях по всей стране.
Тем не менее, Наполеон III деятельно готовился к возможному столкновению с восточным соседом. В сентябре-октябре 1869 г. император французов обменялся посланиями с австро-венгерским императором Францем-Иосифом и итальянским королем Виктором-Эммануилом II, смысл которых сводился к решимости поддержать друг друга в случае военного конфликта с какой-то иной державой. Вена
