Мысль отдать свой мир мудрым, добрым и совершенным существам с Ориона пришла сама собой. Она была естественна и логична. Лишь примитивный человеческий ум мог некогда почитать себя венцом творения. Концом и началом всего. Убогое заблуждение, порожденное биологическим эгоцентризмом вида. И нужно было подняться до высот космического сознания, чтобы понять, что во Вселенной могут быть иные цели, помимо и превыше человека.
Этот добровольный переход человечества в небытие не мог совершиться, однако, сам по себе. Должны были быть намечены сроки, составлены планы.
Предстоящая акция имела технические аспекты — соответствующие ведомства и министерства начали разрабатывать свои проекты. Она имела биологические стороны — были привлечены медики и биологи. В том, что должно было произойти, был и юридический аспект — соответствующие организации начали составлять свои документы. Но самое главное, все это нужно было как-то увязывать, соотносить и согласовывать между собой.
За этим проходили дни.
А в небе, над Землей, бесшумно плыл огромный медный цилиндр. Медленно, медленно оборачивался вокруг своей оси. А временами вдруг начинал вращаться все быстрее, вращаться бешено, чтобы потом так же неожиданно замедлить свое движение. С Земли же он продолжал быть невидимым и по-прежнему оставался недоступен восприятию человека.
Поскольку то, что должно было произойти, имело глобальный характер, Организация Объединенных Наций не могла остаться в стороне. В Генеральной Ассамблее началась дискуссия над проектом Декларации.
Делегаты один за другим поднимались на трибуну. Они говорили: какое счастье — творить благо. Какая высокая честь — отдать свой мир другому виду. Какая светлая радость — перестать жить, чтобы жили другие.
Конечно, то, что произносили они, звучало не так, как это сказано выше. Иному уровню мышления и духа соответствовала и иная форма выражения. Но читающие эти строки так же бессильны были бы понять их речи, как змеи и птицы бессильны понять то, что говорит человек. Змеи и птицы, которым дано лишь слышать человека, но не дано воспринять высокого смысла его слов.
На все это тоже шло время, и проходили дни.
А в небе, медленно оборачиваясь, все так же плыл большой медный цилиндр.
Те, кто был на корабле, ждали. Когда Проект Декларации наконец был принят, розовый плешивец радостно заерзал и беззвучно захлопал а пухлые ладоши. Он улыбался, он сиял, и на щеках у него были ямочки.
— Скоро! Скоро! — как припадочная забормотала девица, ладонью стирая с подбородка слюни.
А тот, кто был невидим, глухо завозился в своем углу, поухивая от нетерпенья.
И только Старец не пошевелился. Не шелохнулся. Он смотрел на Указатель времени, который неверными бликами мерцал в стороне, и лицо его обрело, казалось, некий оттенок тревоги.
Тревога эта имела свои причины. По мере того как шли дни, энтузиазм людей свершить то, что было задумано, начинал, казалось, сникать. Мысль о возвышенности их жертвы уже не представлялась им столь бесспорной. Необходимость собственного уничтожения с каждым часом казалась им почему-то все более сомнительной.
Очевидно, некая полоса, когда все это действительно могло произойти, подходила к концу. И иные вершины, открывшиеся людям за это время, ставили под сомнение решимость, которой они были исполнены ранее.
Те, кто был на корабле, поняли и почувствовали это. Темные барельефы, морды и чудовища, украшавшие стены, закопошились еще интенсивнее. Теперь даже те, огромные, которые были в самом низу, принялись шевелиться, сначала тяжело и нерешительно, а затем все быстрее.
А шестеро сидели среди копошащихся стен и ждали. Ждали, теряя и почти потеряв надежду.
И вдруг, словно вспышка озарила их, разгораясь все ярче. Но это был не свет, они скорее почувствовали, чем увидели, это. И каждый из шестерых замер и сжался, как будто хотел спрятаться или исчезнуть. А чудища и изваяния вдоль стен застыли и замерли, и стены стали как каменные.
Вспышка означала, что люди обрели способность видеть корабль. И видеть тех, кто был внутри него. Еще немного, и затаенные их помыслы и надежды тоже откроются людям.
Этого допустить было нельзя. Тот, кто был невидим, успел метнуться к Указателю времени, и стрелка его рывком вернулась назад. Сияние исчезло.
Мир, который был под ними, возвратился к прежней своей реальности. Вернулся к исходной дате.
Шел снег, и Авдеев выходил на Красную площадь.
— Не успели! Не успели, — подвывала девица, и в бельмах ее глаз отсвет черного пламени казался матовым.
Розовый плешивец больно и зло шлепал себя ладонями и хныкал. Только Старец ничем не выдал уныния.
— Двадцать шестая попытка завершена, — сказал он. — Начинаем двадцать седьмую.
Когда Авдеев вышел на площадь, метрах в десяти перед ним на снегу обозначился круг. Словно след огромного обруча. Но тут же исчез. Так что он не успел ни осознать, ни удивиться этому. Вместо круга в снегу появился какой-то белый светящийся шарик. Величиной с яйцо. Он бешено вращался, расходясь по спирали, а потом рванулся и, уйдя куда-то в сторону, исчез с глаз.
Двадцать седьмая попытка началась.
Лев КОКИН
ИЗ БУДУЩЕЙ ЖИЗНИ ПУТИНЦЕВЫХ
Секрет фирмы
Отделанные под дерево стены с мягкой, как в музее, подсветкой разукрашены фирменными образцами: аппетитные жизнерадостные беби на любой вкус, совсем как живые, во всех мыслимых позах окружали вошедшего.
— Интересно, собирают они тут статистику, что из этой продукции вырастает? — пробормотал старый скептик Путинцев.
Приемщица с гостеприимной улыбкой под журчащую лирическую мелодию поднялась навстречу.
— Извините, — неизвестно почему оробел Витя, — вот мы пришли к вам вдвоем…
— К нам обычно являются парами, — подбодрила приемщица, не прерывая ни музыки, ни улыбки.
Лена, по обыкновению, предпочла перехватить инициативу:
— Мы хотим оформить заказ.
Долгая улыбка приемщицы (как и музыка) никак не кончалась:
— Вы знакомы с условиями фирмы?
— Фирменную заявку мы вызывали на дом.
— Ну да, — вставил Витя, — вроде бы все обсудили, так сказать, в общем и целом…
— Будьте любезны, — попросила Лена, — а как скоро заказ будет готов?
— График исполнения зависит от содержания заявки, — сообщила приемщица, наконец-то погасив улыбку.
Приятная музыка тем не менее не иссякла.
— А какова процедура? — поинтересовался Витя.
— Присядьте, пожалуйста, — распорядилась приемщица, и Путинцевы тотчас утонули в уютном диване, с готовностью принявшем в себя их тела, а в руках у Вити оказалась цветастая книжица в младенческих рожицах на обложке, она гармошкой растягивалась на коленях, так что детские рожицы тут же умножились во сто крат. — Будьте добры ознакомиться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
