– А давай я с ним поговорю, – предложил вдруг Витас. – По-мужски поговорю! Он меня поймет! Его старость не должна мешать нашей молодости!
Рената явно не ожидала этих слов и сразу ничего ответить не смогла.
– Точно, – осмелел Витас. Поднялся с дивана. – Я пойду и поговорю с ним! А ты тут посиди! Можешь обедом заняться.
И, словно боясь, что Рената сейчас станет его останавливать, он поспешил к выходу в коридор.
Остановился перед зеленой, много раз перекрашенной дверью. Постучал. Не услышав ответа, взялся за ручку, потянул на себя. Дверь подалась, приоткрылась, и Витас заглянул в щелочку. Увидел в левом углу кухню с маленьким окошком, столиком и висящими на стене сковородками и крышками для кастрюль. Увидел окно комнаты – побольше кухонного. Стол под ним. Чайную чашку и закрытую книгу. Справа от столика и стульев – украшенная игрушками елочка.
Открыл дверь пошире и заглянул на правую сторону комнаты. Там, на старой кушетке, на боку спиной к стенке и лицом к окну чуть подогнувши ноги дремал дед Йонас.
Витас ступил в комнату и остановился. Здесь, на этой половине дома, ему в нос ударил другой, незнакомый запах. На половине Ренаты воздух казался стерильным, очищенным от любых ароматов и запахов. Тут же запах присутствовал, и чем больше Витас старался понять его, тем сложнее и многопричиннее он казался. Когда Витас смотрел на дремлющего деда Йонаса, то в запахе появлялись оттенки старой кожи – кушетка, на которой лежал дед, была обита коричневой кожей. На ближнем к двери углу кожа была протерта до дырки. Когда Витас перевел взгляд снова на кухоньку, то ощутил в запахе нотки старого сыра и сарая, в котором живут мыши. Но когда остановил взгляд на окне, то запахи исчезли, словно в какой-то очень умной компьютерной игре, словно запах был подсказкой возраста или назначения предмета, на который падал взгляд.
Витас тряхнул головой. Захотелось отсюда выйти. Этот мир был ему чужим, слишком старым, полумертвым. Но все-таки он зашел сюда смело и с конкретной целью – поговорить с дедом, сказать ему, что он не может и не имеет право решать за внучку, что ей делать, а что – не делать!
Витас приблизился к кушетке. Под его ногами скрипнула половая доска, и дед Йонас открыл глаза.
Посмотрел на Витаса недовольно и удивленно. Медленно, покряхтывая, уселся на кушетке.
– Добрый день, – поспешил сказать Витас. – Вы меня помните? Я к Ренате приезжал.
– Да, да, – дед кивнул. – А что, опять надо что-то из кухни?
– Нет, я хотел только спросить…
– Ты же Витас, ветеринар! – понял дед Йонас. – Спасибо, что зашел! Значит, Рената тебе сказала!
– Что сказала? – не понял парень.
– Ну, здоровье Барсаса проверить, моего пса! Он какой-то грустный в последнее время!
Дед Йонас поднялся на ноги и сонной походкой подошел к окну. Посмотрел на снег, на дерево – яблоню, росшую метрах в трех от дома. На видневшуюся слева стену амбара и стоящую под ней красную машины Ренаты.
– Он там, – показал дед Йонас рукой в окно. – Будка за амбаром, ее отсюда из-за машины не видно!
Витас подошел, тоже в окно выглянул. Вся его решительность куда-то исчезла. Зато ярче почувствовал он в этом месте запах кухни, к которому добавились оттенки сбежавшего молока. Он бросил взгляд налево и увидел на плите ковшик с длинной металлической ручкой и подумал, что молоко сбежало именно из этого ковшика. Разговаривать с дедом Йонасом об Италии и Ренате сейчас не имело смысла.
– Да, я посмотрю на него, на Барсаса, – пообещал Витас. – Сейчас, мы перекусим только, и я выйду!
– Ну спасибо! – сказал Йонас. – А я по лесу пройдусь. Снег под ногами послушаю! Корка у него сейчас, наверное, твердая! Ветер ее подшлифовал, хорошо ветер дул в последние дни.
– Ну что, поговорил? – спросила Рената Витаса, когда тот вернулся на ее половину.
– Нет. Он сразу попросил его собаку осмотреть! Как-то уже было не к месту об Италии…
Рената вздохнула с облегчением.
– Ну и хорошо, – сказала. – Сейчас посмотришь, или сначала поедим?
– Давай сначала поедим, – попросил Витас. – Я к тебе шесть часов ехал!
Ели молча.
– Не надо с ним говорить, – решительно посоветовала Рената уже за чаем. – Я все равно не поеду отсюда, пока он жив. А потом, – она оглянулась на дверь, ведущую в коридор, – потом – все равно куда. Можно в Италию, можно в Испанию…
– А сколько деду лет? – спросил Витас и тут же устыдился вопроса, прозвучавшего так, будто он спросил: «А когда же этот старик умрет наконец?»
– Много, – ответила Рената. – Очень много. Почти девяносто.
Они слышали, как дед вышел в коридор, как наклонялся, обувал сапоги и брал оцинкованные ведра для снега. Слышали, как хлопнула дверь.
К Барсасу вышли вдвоем. Он лежал в будке и только его коричневый нос торчал наружу.
– Ну что, песик? – спросила, присев на корточки, Рената.
Барсас поднялся и выбрался неспешно на снег.
– Это Витас, – показала овчарке рукой Рената на стоящего метрах в двух парня в джинсах и синей куртке. – Он умеет лечить собак и кошек. Он свой! Подойди! – последнюю команду она дала Витасу.
И он опустился на корточки рядом, подсунул ладонь под нос Барсаса, чтобы овчарка «записала» его запах в список запахов «своих».
– Так что тебя волнует, старичок? – спросил дружески Витас, погладив овчарку по загривку. – Тебе сколько лет?
– Ему тринадцать, – ответила за собаку Рената. – И последнее время он почти ничего не ест.
– Ха! – вырвалось у Витаса. – Так это уже предельный возраст! Что тут смотреть?
Однако вопреки своим словам он протянул руку и мягко толкнул лежащего на животе Барсаса на бок. Овчарка повалилась, протянула лапы в сторону, потом поджала. Витас принялся ощупывать пальцами живот собаки, надавливая на него в разных местах.
Барсас вдруг заскулил, и Витас отвел руку, подождал с полминуты и снова нажал на то же место. И снова собака заскулила и попробовала встать на лапы.
– Лежи, лежи! Больше не буду, – успокоил ее Витас.
Обернулся к Ренате.
– Знаешь, этому псу столько же лет, сколько твоему деду! Лечить его, даже если это не просто старость и слабый кишечник, не имеет никакого смысла! Если б мы были сейчас в Каунасе, то можно было бы сделать рентген, но мы ведь в ста километрах от любой цивилизации…
– Так что ты скажешь деду по поводу Барсаса? – спросила Рената.
Витас вздохнул.
– Скажу, что вашему Барсасу, как любому старику, надо давать есть только мягкую и теплую еду, и никаких костей! Вот и все!
Витас поднялся на ноги и заметил слева чуть поодаль шесть продольных холмиков с частично выглядывающими из-под снега табличками.
– А это что у вас тут за кладбище? – удивился он.
– Там собаки дедушкины похоронены, – объяснила Рената, тоже поднявшись на ноги и проводив взглядом вернувшегося в будку Барсаса. – Шесть собак у него было с рождения. Барсас – седьмая.
– Седьмая? – переспросил Витас. – Семь собачьих жизней – это и есть одна человеческая. Ладно. Я тебе напишу лекарство для пса, закажешь по интернету, и аппетит к нему вернется.
– Ты только деда успокой сейчас, скажи, что у собаки проблемы от возраста, а не от болезней! – попросила Рената. – Он это поймет!
К вечеру на хутор деда Йонаса и его внучки посыпался снег. Все стало белым, даже красная машинка Ренаты полностью исчезла под снегом. И падал он как-то необычно шумно, словно крупные снежинки или терлись друг о друга, пока летели или разговаривали.
Рената и Витас, устав от взаимной нежности и отдохнув от нее потом, поднялись и голыми стояли в темной комнате перед окном, за которым темная ночь продолжала покрываться белым снегом. В теплую комнату откуда-то просачивался холодный зимний воздух и время от времени его тонкие потоки дотрагивались, как кончиками иголки, то до руки Витаса, то до щеки Ренаты. И они, пытаясь защититься от этих невидимых сквозняков, стали к ним спинами, обнялись что было силы, вжались друг в друга так, что если б кто-нибудь увидел их очертания в темноте, то подумал бы, что стоит в комнате один мужчина покрупнее среднего, или одна женщина, которую тоже худенькой не назовешь.
– Ты назавтра останешься? – шепот Ренаты согрел ухо Витаса.
– Нет, мне надо назад! – прошептал он в ответ. – Если мы не едем в Италию, значит, надо кое-что отменить… И многое обдумать.
На словах «мы не едем в Италию» Рената еще сильнее прижала к себе Витаса. Ее губы коснулись мочки его уха.
Глава 16. Лондон
Клаудиюс устал вертеть головой, пытаясь выхватить взглядом то красивую церковь, то старинный особняк. Пока мотоцикл ехал не быстро, то и дело останавливаясь на светофорах, разглядывание проплывающих мимо лондонских достопримечательностей даже приносило удовольствие. И это несмотря на явное неудобство, ведь сидел он за спиной мотоциклиста, обхватив его спереди, на животе, руками. Руки терлись об искусственную кожу комбинезона, и это трение приятным назвать никто бы не решился. Самым неприятным, однако, для Клаудиюса было то, что он совершенно не помнил лица мотоциклиста. А сейчас на голове у того был шлем. Клаудиюс помнил, что волосы – русые, и лицо худое, вытянутое. Из тех нескольких фраз, которые он услышал, ему стало понятно, что парень разговаривает на английском со славянским акцентом. Но сейчас, когда центральный Лондон остался позади, а по бокам потянулись индустриальные площадки, склады, заборы, в мыслях у Клаудиюса возникло беспокойство.
