Началось сооружение Столичной железной дороги… Она начинается напротив отеля Большой западной железной дороги в Паддингтоне, пересекает Эджвер-роуд… идет под Нью-роуд [теперь Юстон-роуд] и далее к Кингс-Кросс… Большая часть маршрута пролегает под землей, под пересекающими город улицами… [От Кингс-Кросс до Фаррингдон-стрит дорога идет] по поверхности, за исключением мест пересечений с уличной сетью… Таким образом вся Нью-роуд окажется перерытой, а прокладка линии будет вестись по участкам.
Сопровождавший публикацию рисунок свидетельствовал, что большая часть улицы занята подъемными кранами, землеройными машинами, гужевыми подводами. Движение транспорта, которое бывало достаточно интенсивным, осуществлялось по одной полосе в каждую сторону. Конкурирующее издание тут же опубликовало сообщение, что Нью-роуд полностью блокирована. По словам проектировщиков, станции, которые расположены не на открытых участках линии и не поблизости от них, как, например, Фаррингдон-стрит, будут «просторными, проветриваемыми и с хорошим газовым освещением». Но представьте себе, каково будет жить вблизи Нью-роуд — и так очень загруженной транспортной артерии, где ездили омнибусы — при прокладке подземных путей. «Владельцы расположенных здесь магазинов и лавочек жалуются, куда только возможно, что несут значительные убытки по причине длительных заторов».[130] «Иллюстрейтед Ландон ньюс» продолжала информировать своих читателей об успешном ходе строительства, избегая упоминать о прорывах канализационных труб. В ходе работ река Флит, превратившаяся к тому времени в поток нечистот, была заключена в огромную железную трубу. В 1862 году произошла крупная авария, труба лопнула, и вся строительная площадка на Фаррингдон-стрит оказалась затопленной сточными водами.
— И вот наконец, в январе 1863 года 650 приглашенных гостей, в том числе и Гладстон с супругой, сели на поезд в Паддингтоне и проследовали весь путь до Фаррингдона, где «был устроен банкет с участием гостей». Сложности устройства банкета на станции подземки не шли ни в какое сравнение с завершением работ по ее открытию.[131] Тогда же, в январе
линия была открыта для пассажиров… Было подсчитано, что в течение дня она перевозит более 30 000 человек… С 9 утра и до полудня в поезд невозможно было сесть ни на конечных станциях, ни на промежуточных… Маленькие будки, установленные на линии, казались странными… во многом они напоминали… какие-то душевые кабинки… Я спустился по широкой лестнице, которая шла футов на 30 вниз, и уже находясь внизу, почувствовал, как здесь прохладно… Тут явно ощущался запах паровозного пара, становящийся все сильнее по мере продвижения вглубь станции. Оказавшись наконец на платформе, я вынужден был признать, что здесь не так уж и уютно… Станция была затянута плотной мглой… Мы въехали в туннель, не в темноту, поскольку здесь было вполне хорошее газовое освещение, при котором можно было даже читать. Можно было откинуться на мягком удобном сиденье самого просторного железнодорожного вагона в Англии [он ехал в первом классе] и, забыв о том, что над тобой 20 футов земли, рассматривать сидящих напротив спутников… На полной скорости чувствовалась специфическая вибрация, присущая подземке. Вагоны были широкими и достаточно тяжелыми, чтобы раскачиваться из стороны в сторону, но некоторое волнообразное движение все же ощущалось…
Вагоны второго и третьего класса не были столь комфортабельными. Пассажиры третьего класса вообще ехали в открытых вагонах, не защищавших от дыма и угольной пыли. Несмотря на плохой воздух подземки, все с энтузиазмом встретили появление нового вида транспорта. К 1864 году интервал между поездами в «часы пик» — с 9 до 10.30 утра и с 16 до 18.30 — составлял две минуты, а в более спокойное время увеличивался до 10 минут. В тот год количество пассажиров этой линии подземки составило почти 12 миллионов человек, к 1868 году оно достигло 27 миллионов.[132] Сеть подземных линий быстро росла. Проблема задымленности была решена по мере электрификации подземки. Несчастные случаи не осложняли работу. В 1869 году «одна женщина выпрыгнула из вагона на пути и… отделалась сильными ушибами, да один джентльмен пожаловался, что получил небольшую травму». Год спустя произошло столкновение двух поездов, и движение по линии было прервано на два часа, что «вызвало серьезные затруднения». Пострадавшие в аварии были доставлены на станцию Портлан-стрит, «где их ожидали сотрудники компании»,[133] несомненно, с чаем или бренди из пристанционного буфета.
Глава 5
Строительство
Трущобы — жилье, построенное филантропами — Джордж Пибоди — Анджела Бердетт Куттс — общественные бани — террасные дома — жилье для среднего класса — лестницы и почтовые ящики — ванные комнаты — туалеты — земляные уборные — Белгрейвия — Букингемский дворец — Форин оффис — «Альбертополис» — Британский музей — клубы на Пэлл-Мэлл — Вестминстерский дворецБедняки ютились в трущобах. В старых покосившихся постройках, переживших Великий пожар 1666 года. Они стояли в узких кривых переулках, почти соприкасаясь крышами. Когда-то это были приличные дома, возведенные процветающими магнатами времен Реставрации — до того, как респектабельный Лондон переместился к западу. Вероятно, их не сумели продать и просто бросили. Наверное, не нашлось покупателей. В них быстро вселились незаконные жильцы и вынесли оттуда все, что можно было использовать или продать: деревянные перила, двери, оконные рамы и металлические петли. Камины были давным-давно проданы, жизнь оконных стекол была недолгой. После того, как здания были окончательно разграблены, туда вселились бедняки. В помещение набивалось столько народу, сколько могло уместиться на полу — а иногда и больше.
Эти темные заброшенные дома неясно темнеют на картинах того времени. Если со времени их постройки в жизни города и обозначился некоторый прогресс, он обошел их стороной. В трущобах не было ни канализации, ни уличного освещения, ни вывоза мусора, ни полиции. Выгребные ямы, имевшиеся в некоторых подвалах, были давно переполнены. Но даже подобное жилье приносило доход. Человек с небольшими средствами мог за 4 шиллинга в неделю снять целый дом на Джейкобз-Айленд в Бермондси, а затем сдавать там комнаты по 2–3 шиллинга за каждую.
Для человека с постоянным, пусть и низким, доходом перспективы были чуть более радужными, так как филантропы, проникнутые духом гражданственности, заинтересовались строительством домов для пристойных бедняков. В 1841 году с целью покупать или строить «жилые дома, чтобы затем сдавать их беднякам… особенно в густо населенных кварталах» была основана Столичная ассоциация по улучшению жилищных условий трудящихся. Она возвела пятиэтажный дом — первый в Лондоне — у вокзала Сент-Панкрас, где за скромную плату 3 шиллинга 6 пенсов в неделю могли достойно разместиться 110 семей, каждая с собственным водопроводом, ватерклозетом и судомойней, а также общей прачечной и помещением для сушки белья. Эта же ассоциация построила еще один многоэтажный дом на 108 семей в Бермондси. Возведенные или перестроенные ею дома разбросаны по всему Лондону. На свободных местах, вдали от центра города, она сооружала дома из четырех квартир, каждый с собственным садиком, сдавая их за 5–6 шиллингов в неделю.[134]
Ассоциация стремилась доказать, что подобное строительство может быть коммерчески выгодным, принося пятипроцентную прибыль от начальных капиталовложений. Этот принцип, смесь здравого коммерческого смысла и благотворительности, — так называемая «пятипроцентная благотворительность», — лег в основу финансирования многих подобных ассоциаций. Принц Альберт, будучи президентом Общества по улучшению положения трудящихся, предложил строить двухэтажные дома на четыре квартиры с отдельным входом по центральной лестнице и арендной платой всего 20 пенсов в неделю. Их можно было видеть во дворе Кенсингтонских казарм во время первой Всемирной выставки, а позже там, где их построили, в Кеннингтоне. Снаружи дома представляли собой эклектичную смесь готики и стиля «Тюдор», с декоративной перевязкой каменной кладки и псевдотюдорским фронтоном, но оказались более практичными, чем казалось поначалу. В каждой квартире было три спальни, две маленькие и одна достаточно большая, гостиная 14×10 футов, кухня с судомойней и ватерклозет. Достоинством планировки было то, что сбоку или сверху к этой квартире можно было пристроить такую же, образовав большой жилищный блок. Архитектор также придумал способ избежать налога на окна (отмененного в 1851 году), устроив в каждой квартире вход с галереи.[135]
К 1861 году эти две организации, наряду с менее крупными приходскими и частными благотворительными фондами, дали кров более чем 6000 человек — по меньшей мере, в начале свой деятельности.[136] К тому же, некоторые просвещенные работодатели, вроде Томаса Кьюбитта, видели коммерческую выгоду в том, чтобы строить дома для своих ведущих специалистов.[137] На насосной станции в Абби-миллз Джозеф Базалджетт предусмотрел восемь коттеджей для рабочих, включив их в план своей великой канализационной системы, и еще двадцать один коттедж в Кросснессе. В каждом доме имелось по пять комнат, «снабженных всеми разумными удобствами». Дом управляющего был, разумеется, «более просторным и благоустроенным», — если учесть, что в то время Кросснесс не входил в черту застройки Лондона, то где еще было жить рабочим?[138]
