— Ты всегда такой медлительный?
— А ты вдруг чего такая решительная?
— Я виновата-значит надо исправлять. Желательно быстро и решительно. Ну давай быстрее, Вадим, — Лена закатывает рукава клетчатой рубашки, в которую она успела переодеться и подходит ко мне.
Сглатываю, но все же берусь за пуговицу и приспускаю штаны.
— И? Чего ты их приспустил? Снимай давай до конца, и откидывай в сторону, — да пожалуйста.
Стягиваю с себя джинсы, откидываю в сторону и непонятно чего жду. Лена же медленно переводит взгляд вниз и, почти касаясь меня своей рубашкой, тянется к моему уху. Сколько мне лет, мать вашу?! Чего я так реагирую на нее?!
— Я обещала показать свою дырочку, — тут же резко отстраняется от меня и, демонстрируя мне улыбку, принимается снимать с себя… нет, не штаны, а сережки.
— Три недели назад я проколола уши. Понимаю, что процесс весьма интимный, но я готова показать тебе свои дырочки в проколотых ушах. На, смотри, — наклоняет ко мне свое лицо и реально демонстрирует проколотые уши. Сначала одну ДЫРОЧКУ, потом другую.
— Браво, Леночка.
— Иди в ванную и промывай ногу, озабоченный извращенец. Чего стоишь? Иди, давай.
И все-таки сегодня не мой день. Правда одно безусловно радует-Лена не обыкновенная давалка. Господи, да я даже рад, что она меня обломала.
* * *
— Ты хорошо промыл ногу? — интересуется Лена, как только я захожу в гостиную. Наидебильнейшее ощущение, я в джемпере, трусах и носках, прикрывающий свое хозяйство, и не потому что стесняюсь Лены, а потому что в тайне боюсь очередного нападения кошки, только уже на мои яйца. А там уж без вариантов, как в песенке: Ежик по травке бежит и хохочет. Ежику травка пипиську щекочет. Кончилась травка, гравий пошел, ежик домой без пиписьки пришел *. Я вроде не ежик, и травки не имеется, но без этой самой пиписьки домой и могу прийти. Одноногий, безяйцевый Вадим Васнецов.
— Отлично я промыл ногу, — выдаю наконец ответ, осматриваясь по сторонам.
— Точно?
— Ты давай не выделывайся, строить она меня тут будет. Не доросла еще. Я напоминаю, что я здесь пострадавшая сторона.
— Помню. Поэтому и ухаживаю за тобой.
— Стесняюсь спросить где?
— Присаживайся уже, Вадим.
Дебил, таю как девка от произнесенного ею моего имени и тут же забываю о котах и прочем. Ну что со мной творит эта девчонка? А сейчас, без косметики и прочих атрибутов, она выглядит именно такой.
Подхожу ближе к Лене, только хочу присесть на диван, как она резко меня останавливает рукой.
— Тебе на пеленку.
— Чего?
— Того. Не надо садиться в трусах на мой чистый диван. Обработаю тебе ногу, наденешь обратно штаны, потом сядешь.
— Я точно сяду. За убийство.
— Меня?
— Твоей кошки.
— Я уже извинилась. Давай садись.
— Ты знаешь, Леночка, ты мне сейчас напомнила одну женщину. Моя мать застилает всю мебель чехлами, но ей этого мало. Когда я прихожу к ней в гости и сажусь на ее диван, она дает мне именно эту пеленку. Для справки-ей семьдесят, тебе двадцать четыре. В какой момент в твоей голове что-то пошло не так?
— В восемнадцать. До этого я была вполне себе нормальной девушкой без заморочек, — вполне серьезно произносит Лена, подталкивая меня на сиденье.
А дальше происходит что-то охрененно невероятное. Она всего лишь обрабатывает мне ногу, а я кайфую. По сути Лена почти не трогает меня, так, изредка касается меня прохладными пальцами, но мне и это доставляет реальное наслаждение. Что-то у меня действительно стало не в порядке с головой, раз такие простые по своей сути действия вызывают во мне необъяснимые реакции. Представляю какой кайф испытывают ее пациенты. Нет, их она так не должна трогать. Лена терапевт, а не хирург.
— Вадим, я все, — щелкает перед моими глазами пальцами. — Натягивай штаны, иначе позову Нюшу, и она быстро тебя выпроводит.
— Обязательно нужно было все портить?
— А то.
Вскакиваю с места и быстро натягиваю на себя джинсы под зорким взглядом Лены.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— А тебе понравилось, Леночка?
— Твоя голень? Нет.
— А что так?
— Больно волосатая, — не скрывая улыбки, выдает она и тянется за ведерком с давно остывшими куриными ножками.
— Значит волосатые ноги не нравятся?
— Не очень.
— Придется терпеть, Леночка. У тебя, кстати, ноги мерзнут во время сна? — серьезно интересуюсь я. Убираю с дивана долбанную пеленку и сажусь рядом с Леной.
— Да, — растерянно произносит она. — А что?
— А то, что мои волосатые ноги тебя будут греть.
— То есть ты подожжешь волосы на своей ноге, когда обнаружишь мои холодные ноги? А потом возникшим огнем поджаришь мне голень?
— Нет, дорогая моя. Я буду создавать эффект трения. Ногу об ногу. Как трут тряпочку об эбонитовую палочку. А потом нас как эбонет… что ты забудешь о холодных ногах.
— Ты ненормальный, — не сдерживая смеха выдает Лена.
— Заметь, не я начал нести чушь про волосатые ноги. И уж извини, брить их ради тебя я не намерен, Елена… фееричная Михайловна.
— Ладно, я пошутила. Нормальная у тебя мужицкая нога. Я и поволосатее видела. А у тебя так, легкий пушок.
— Ты проверяешь границы моего терпения?
— В каком смысле?
— В прямом. Свой пушок я тебе еще прощу, хотя там добротный волос. Но будь так добра-не надо мне упоминать о том, что ты там видела в своем прошлом. Мне это не нравится. Никаких упоминаний о прошлом, бывших и прочее.
— А если я скажу, что у меня нет бывших и вообще, я допустим… девственница.
— Ты звездунья, Леночка. Но я разрешаю звездеть, только лимитировано.
— А если я не звездю?
— Звездушечка моя, давай уже есть ноги. Не мои, конечно. В ведерке уже точно корочки не осталось. И все отсырело.
— Как и у тебя в трусах?
— Ешь, Елена фу…дзияма Михайловна.
* В тексте использованы слова из стихотворения Юрия Шифрина "Шутка с ежичком"а также слова неизвестного автора про ноги:)
Глава 16
Все женщины, встречавшиеся мне на разных этапах моей жизни, так или иначе всегда отличались манерой потребления пищи. Если по-простому — при мне они не ели. По сути, изящно клевали по всем правилам этикета что-нибудь полезное, постоянно хватаясь за бокал с водой. Кажется, так было даже лет двадцать назад, когда ни я, ни имеющаяся тогда девушка, не представляли из себя ничего этакого. Мои женщины всегда стеснялись при мне есть. Лена же, совершенно ни о чем не парясь, наминает уже третью по счету ножку. При этом она… облизывает пальцы. Красиво облизывает, если к этому вообще применимо это слово. Нет, мне точно конец. Без вариантов.
— Что? — вытирая рот салфеткой, интересуется Лена.
— Ничего.
— Тогда не надо так на меня смотреть.
— Как?
— Как будто ешь меня, а надо бы ногу. Куриную, если ты не понял. Кстати, спасибо. Корочка не отсырела.
— Рад тебе угодить.
— А мне не надо угождать, Вадим, — протирая руки влажной салфеткой вполне серьезно произносит она. — Кстати, постарайся не мочить ногу и не лепи на нее постоянно пластырь. Бинт завтра сам снимешь.
— Нет, Леночка, я заберу тебя с работы, и ты сама это сделаешь. Считай это моральная компенсация за нападение твоей бешеной кошки.
— Она не бешеная.
— Но тем не менее у меня горит вся нога.
— Это видимо от того, что ты ее потер обо что-то, когда выходил в туалет. Наверное, об эбонитовую палочку.
— Свою ногу я буду тереть только об тебя.
— Фу!
— Фу надо было говорить своей кошке. Кстати, ты ее наказала?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Нет. И не буду.
— В смысле?
— В прямом. Ей примерно четыре года, два из которых она провела на улице. Ее тазовые органы представляли из себя… по сути месево. С таким не рождаются. А значит ее били и не раз. Я к ней не могла подойти в течение года в собственной квартире, слишком пугливая была. И в это время она жила только под кроватью. Зачем мне возвращать ее в прошлое и наказывать? Она меня не поймет, у нее теперь другая жизнь. Да, возможно это неправильно и слабохарактерно с моей стороны, но я не умею и не буду ее наказывать что бы они ни сделала, — делает многозначительную паузу и поднимает на меня взгляд. — Знаешь почему ее зовут Нюша? — неожиданно задает мне вопрос, при этом улыбаясь.
