История с Лысенко нанесла удар по «вольнодумству» Ю. Жданова и окончательно превратила его в функционера сталинского идеологического аппарата[153]. Два года спустя организовав сессию по физиологии, целью которой было смещение с должности академика Л. А. Орбели, директора Физиологического института АН СССР, Ю. А. Жданов безоговорочно следовал августовской модели 1945 года. Тщательно проследив за подготовкой докладов, он передал наиболее значимые из них на рассмотрение Сталину и организовал их публикацию в «Правде». В документе, подготовленном по результатам собрания физиологов, Юрий Жданов подверг Орбели такой же критике, какую ранее испытал на себе[154].
Положение Жданова-отца было куда более тяжелым. 5 июля года Лечебно-санаторное управление Кремля направило Сталину заключение о тяжелом состоянии здоровья Жданова и предложило срочно предоставить ему двухмесячный отпуск. Фактически медики сообщали Сталину, что Жданов находился в предынсультном состоянии. Сталин согласился дать запрашиваемый отпуск[155]. Вопреки утверждениям о том, что Жданов стал жертвой заговора, организованного либо Сталиным, либо его противниками в Политбюро, доказательств этого нет. На самом деле, Жданов, переживший благодаря Сталину немало стрессовых ситуаций, перенес два сердечных приступа и умер естественной смертью в августе 1948 года[156].
* * *
Непосредственной целью Сталина после войны было восстановление той системы руководства, которую он создал на волне «большого террора» 1937–1938 годов. До конца 1946 года он организовал ряд атак, направленных на лишение членов руководящей группы той относительной самостоятельности, которую они обрели во время войны. Эти жесткие и систематичные атаки обрушивались прежде всего на членов руководящей «четверки», сложившейся в годы войны — Молотова, Берию, Маленкова, Микояна. При этом Сталин использовал различные методы давления: прямые конфликты, понижение в должности, аресты помощников и сотрудников. В какой-то мере характер этих атак зависел от политического статуса жертв. Если публичный нагоняй, устроенный Жданову-сыну, получил широкую известность, то сведения о понижении в должности Маленкова были доступны немногим, а об унижении Молотова знали лишь избранные члены Политбюро. В своих действиях Сталин пользовался ситуацией кризиса, в котором находилась страна, и активно использовал различные его проявления, такие как голод или непреодолимые противоречия на международной арене, в качестве предлогов для нападок на соратников и проведения реорганизации руководящей группы.
Взаимоотношения Сталина с А. А. Ждановым достаточно точно показывают, как осуществлялся контроль вождя над соратниками. В документах Жданов предстает не относительно независимой и целеустремленной личностью, имеющей собственные идеи и потенциально претендующей на высший государственный пост, а запутавшейся, запуганной и подневольной марионеткой, жадно ловящей подсказки Сталина. Власть над Ждановым была такой, что Сталин мог заставить его активно участвовать в акциях, наносивших ущерб соратникам Жданова, его сыну, а зачастую и его собственным интересам. Отношения Сталина с Ждановым-сыном демонстрировали механизм «перевоспитания» зараженного умеренным свободомыслием молодого человека от каких бы то ни было «личных взглядов» и обращения его в образцового сталинского функционера, готового работать в соответствии не только с буквой, но и духом сталинских предначертаний. Вместе с тем нападки на Зощенко и Ахматову, на Александрова, на Клюеву и Роскина были не просто результатом аппаратных игр, но средством укрепления «партийного влияния» на творческую и научную интеллигенцию, частью более широкой стратегии Сталина, направленной на вовлечение интеллигенции в идеологическую войну с Западом.
Хотя в 1945–1948 годах Сталин всегда держал своих соратников на коротком поводке, он воздерживался от радикальных мер. Ни один из членов Политбюро не был выведен из его состава, не говоря уже об аресте или казни. В своем отношении к коллегам Сталин не придерживался анархической и бесконтрольной линии, а, напротив, в самых напряженных ситуациях вел себя осмотрительно и пока не переступал критической черты, за которой начинались физические расправы, характерные для 1930-х годов. Помимо психологических факторов, которые трудно оценить адекватно, на действия Сталина, несомненно, влияли осознание преимуществ кадровой стабильности и важности административного опыта соратников. Вместе с тем готовность к компромиссам во имя «интересов дела» вступала в противоречие со сталинским стремлением к укреплению личной власти и ликвидации потенциальных угроз, исходящих от административной самостоятельности высших руководителей.
Глава 2
ГОССТРОИТЕЛЬСТВО ПО-СТАЛИНСКИ
Манипулирование Сталиным коллегами по Политбюро после войны шло рука об руку с реорганизацией высших органов власти. Помимо возрождения неформальных процедур и механизмов поддержания равновесия в руководящей группе, характерных для довоенного периода, создавались и преобразовывались формальные институты власти, действовавшие на регулярной основе и игравшие реальную роль в процессе принятия решений и оперативном руководстве страной. Наиболее очевидно это наблюдалось в деятельности правительства. В послевоенные годы укрепилась тенденция разделения компетенций между Советом министров и Политбюро, характерная для предвоенного периода. Совет министров приобретал все более широкие права в руководстве экономикой, в то время как «политические» решения оставались прерогативой Политбюро и аппарата ЦК. Сами правительственные структуры также усложнялись. Причиной было стремление оптимизировать процесс принятия решений за счет делегирования части полномочий специализированным органам. До конца жизни Сталина различные постоянные подструктуры Совета министров (отраслевые бюро Совмина) функционировали на регулярной основе, выполняя значительный объем работы, следуя установленному разделению труда. Правительственный аппарат, работавший в определенном отдалении от непосредственного контроля Сталина, постепенно превращался в институциональное поле для наработки опыта «коллективного руководства», реализованного в полной мере после смерти вождя.
В отличие от правительства Политбюро было безусловной вотчиной Сталина, деятельность которой он регулировал практически повседневно. Наряду с манипулированием соратниками при помощи периодических унижений и выговоров, Сталин полностью определял условия их деятельности. Он лично отбирал членов Политбюро, распределял их полномочия, устанавливал порядок их работы, назначал время и место заседаний в зависимости от собственных потребностей. В результате именно Политбюро в первую очередь превращалось в инструмент личной власти вождя.
Контролируя Политбюро и его руководящую группу, Сталин периодически вмешивался и в работу правительственного аппарата, перекраивая границы, разделявшие «политические» вопросы, являвшиеся прерогативой Политбюро, и «неполитические», находившиеся в ведении Совета министров. Огромная свобода действий, которой обладал Сталин при определении степени своего участия в партийно-государственном руководстве, называется нами «патримониальной». Сталинское правление рассматривается нами не как единовластие, основанное на возведенных в принцип хаосе и беспорядке, а как патримониальная власть, сосуществующая с достаточно современными, технократическими институтами и процедурами принятия решений на высшем уровне.
Неформальные нормы Сталина: Политбюро как инструмент личной власти
Первое официальное заседание Политбюро после войны, на котором присутствовали восемнадцать человек, состоялось 29 декабря 1945 года[157]. На этом заседании по инициативе Сталина было решено «установить регулярные заседания Политбюро ЦК каждые две недели по вторникам в 8–9 часов вечера»[158]. Эта попытка Сталина реанимировать Политбюро как регулярно действующую формальную структуру заслуживает внимания. Нельзя исключить, что Сталин хотел продемонстрировать верность принципам ленинизма и «внутрипартийной демократии» в связи с переходом к мирной жизни. Однако, несомненно, существовали и другие, более прагматичные причины сталинской инициативы. Создание определенной институциональной ниши для Политбюро знаменовало важный шаг в преодолении той чрезвычайной системы управления военных лет, которая организационно обеспечивала укрепление элементов «коллективного руководства». Характерной чертой этой системы была структурная нерасчлененность высшей власти, когда Политбюро, по сути, слилось с другими инстанциями, такими как ГКО, СНК, Ставка Верховного главнокомандования. Во время войны, как свидетельствовали очевидцы событий, они не всегда могли определить, в работе какого органа принимали участие. В зависимости от характера вопроса решение оформлялось от имени ГКО, Политбюро или Совнаркома[159]. Еще одним отличительным качеством военной системы власти были максимально упрощенные неформальные процедуры согласования решений. «Часто крупные вопросы мы решали телефонным разговором или указанием на совещании или на приеме министров (наркомов. — Авт.). Очень редко прибегали к письменным документам», — свидетельствовал А. И. Микоян[160]. Микоян напрямую связывал существование таких процедур с изменением характера отношений в руководстве страны: с укреплением позиций членов Политбюро и ростом лояльности Сталина к соратникам. Твердое намерение Сталина «восстановить порядок», проявившееся в атаках против руководящей «пятерки», не могло не вызвать соответствующие структурно-процессуальные реорганизации. Решение о восстановлении регулярной работы Политбюро, принятое 29 декабря 1945 года, было таким образом органичным дополнением других инициатив Сталина, утвержденных в этот день: о реорганизации руководящей «пятерки» в «шестерку», об уходе Берии с поста наркома внутренних дел, о снятии подшефного Маленкову наркома авиационной промышленности[161]. Восстановление бюрократической рутины было важным условием как совершенствования регулярной управленческой системы, так и воссоздания иерархии диктатуры.
