Со времени, как «Спрей» захлестнула огромная волна, и до подхода к мысу Девственниц, ничего из того, что заставило бы участиться пульс и усилило бы кровообращение, не произошло. Наоборот, погода стала прекрасной, море ровным, а жизнь спокойной. Часто мне являлись миражи. Альбатросы, сидевшие на воде, представлялись большими кораблями. Два тюленя, дремлющих на поверхности моря, казались китами, а дымка вдали, я мог поклясться, не что иное, как гористый берег. На другой день калейдоскоп менялся и я вплывал в мир, состоящий из гномов.
11 февраля «Спрей» обогнул мыс Девственниц и вошел в Магелланов пролив. Сцена вновь была реальной и мрачной: ветер с северо-востока и шторм гнали к берегу белоснежную пену. Такое море для плохо оборудованных кораблей опасно, как болото. Как только судно приблизилось ко входу в пролив, я заметил две полосы приливного течения: одну очень близко к берегу, вторую – дальше от него. Между ними двумя, как по своего рода каналу, через впадины и вершины волн я повел «Спрей» с зарифленными парусами. Но сильное течение, обойдя вокруг мыса, шло нам навстречу; «Спрей» преодолел все затруднения и вскоре очутился с подветренной стороны мыса Девственниц, с каждой минутой приближаясь к спокойной воде. Однако длинные водоросли, растущие на подводных скалах, зловеще тянулись к «Спрею» под его килем, а обломки большого парохода на берегу придавали еще более мрачный вид сцене.
Легко миновать это место мне не удалось. Девственницы хотели собрать дань даже со «Спрея», проходящего мимо мыса. Порывы дождя с северо-запада сменялись штормом с северо-востока. Я зарифил все паруса и уселся в каюте, чтобы хоть ненадолго сомкнуть веки, – я был так сильно впечатлен тем, что происходило в природе вокруг, будто сам воздух, которым я дышал, предупреждал меня об опасности. Вдруг мне послышалось, будто кто-то предупреждающе крикнул:
– Эй, на «Спрее»!
Я выскочил на палубу, недоумевая, кто бы это мог называть «Спрей» по имени, знающий его настолько, что узнал в кромешной темноте. Чернота ночи царила вокруг, за исключением видневшейся вдали на юго-западе знакомой белой дуги – ужасный признак шторма, быстро приближающегося от мыса Горн. У меня было только мгновение, чтобы спустить паруса и крепко все закрепить, когда он ударил, как выстрел из пушки. Он тяжело ревел на протяжении тридцати часов. Мое судно может нести только трижды зарифленный грот и фок-стаксель; при таких условиях оно крепко держалось на месте и не было выброшено из пролива. Когда ураганные шквалы достигали максимума, я убирал все паруса.
Ураган сменился сильным ветром, «Спрей» без происшествий прошел через пролив и 14 февраля 1896 года бросил якорь у Сэнди-Пойнт.
Сэнди-Пойнт, или Пунта-Аренас, – чилийский поселок, угольная станция, насчитывающая около двух тысяч жителей смешанной национальности, но в основном это чилийцы. Поселенцы на этой унылой земле оказались не в самом плохом положении: они преуспевали, занимаясь овцеводством, добычей золота и охотой. Однако с появлением недобросовестных торговцев жизнь патагонцев и огнеземельцев стала бедной. Большой процент в торговле занимала продажа «огненной воды». Если бы существовал закон, запрещающий продажу туземцам этой отравы, он бы все равно не соблюдался. Прекрасные представители патагонской расы, когда вечером встречали белого человека, так напивались, что поутру не могли даже вспомнить, кто украл у них пушнину.
Пунта-Аренас на тот момент был еще свободным портом, но таможенный пункт был в процессе строительства, и по его завершении будут портовые и таможенные сборы. Город охраняли солдаты полиции и своего рода народные дружинники, имевшие в руках оружие и взявшиеся за это дело на общественных началах, но, на мой взгляд, всякий раз, когда дело доходило до наказания, они убивали не того человека. Незадолго до моего приезда местный губернатор, находясь в веселом расположении духа, направил партию молодых головорезов совершить набег на поселение индейцев и уничтожить всех только за то, что где-то совершенно недавно напали на шхуну и вырезали на ней весь экипаж. В целом, место было довольно современным, и там выходили две газеты, думаю, даже ежедневно. Капитан порта, чилийский военно-морской офицер, посоветовал мне нанять людей, чтобы сражаться с индейцами, когда я отправлюсь дальше на запад по проливу, и советовал никуда не отплывать, пока не подойдет канонерское судно, которое поведет меня на буксире. Однако, переговорив в городе с людьми, я нашел только одного человека, готового присоединиться ко мне, и то при условии, что я должен найти еще одного компаньона и собаку. Но, так как никто больше не изъявил желания пойти со мной, а я не желал видеть на борту собаку, я больше не говорил на эту тему, а просто зарядил свои ружья. В этот момент на помощь пришел капитан Педро Замблих, австриец по национальности и человек с большим опытом, который дал мне сумку обойных гвоздей, что было намного ценнее, чем любая охрана и все собаки Огненной Земли. Вначале я возражал, так как не видел, где на моем судне можно применить гвозди. Моя неосведомленность вызвала у него улыбку, и он настоял на том, что я найду им применение.
– Вы должны пользоваться ими с осторожностью, – произнес он, – главное, не наступайте на них сами.
Получив этот намек относительно их применения, я сразу понял, как сохранить палубу судна ночью, не прибегая к излишнему наблюдению.
Замблих проявил большой интерес к моему путешествию, и после мешка гвоздей он доставил на борт мешки с печеньем и большое количество копченой оленины, при этом заявив, что мой хлеб (это были обыкновенные легко ломающиеся морские галеты) не такой питательный, как его. Хотя тот был так тверд, что сломать я его мог только при помощи удара добротной киянкой. Затем он дал мне со своего шлюпа компас, который, безусловно, был лучше моего, и даже предложил собственный грот, если я приму этот его дар. Этот большой души человек принес мне сосуд с золотым песком и умолял меня взять его с собой, потому как золото может пригодиться мне в моем дальнейшем путешествии. Но я был уверен в успехе своего предприятия и без этого ощутимого расхода со стороны моего друга. Как оказалось, гвозди, подаренные Замблихом, оказались более ценными, чем золото.
Капитан порта, обнаружив, что я полон решительности продолжать свое путешествие в одиночку, не стал больше выдвигать никаких возражений, но посоветовал мне, в случае, если дикари попытаются окружить шлюп на своих каноэ, стрелять метко, начать делать это вовремя и без нужды никого не убивать, что я чистосердечно пообещал. После этих нехитрых предписаний офицер бесплатно выдал мне разрешение покинуть порт, и в тот же день, 19 февраля 1896 года, я отплыл. Не скрою, меня посещали странные и волнующие мысли относительно моего путешествия, в котором меня ждали неведомые приключения и встречи с жителями Огненной Земли.
Попутный ветер за один день довел меня из Сэнди-Пойнт до бухты Сан-Николае, где, как мне сказали, я мог повстречать дикарей; но, не видя никаких признаков жизни, я встал на якорь на глубине восьми саженей воды, где и простоял всю ночь под высокой горой.
Здесь я получил свой первый опыт борьбы с внезапными шквалами, называемыми «вилли-воуз», которые господствуют, начиная с этого места и дальше через пролив к Тихому океану. Это были концентрированные порывы ветра, которыми Борей трепал вершины окрестных гор. Мощный удар такого шквала способен опрокинуть корабль, даже если он без парусов, – эти бури возникают очень часто, но и на короткое время.
20 февраля – в день моего рождения – я оказался в полном одиночестве, если не считать летающих поодаль птиц. В этот день я миновал мыс Фроуард, самую южную точку американского континента. На рассвете «Спрей» готов был отправиться вперед.
Шлюп, гонимый попутным ветром, прошел тридцать миль дальше по курсу и оказался в бухте Фортескью, где сразу же со всех сторон зажглись сигнальные костры туземцев. Облака летели над горой с запада весь день, ночью сопутствующий мне восточный ветер стих, и на смену ему с запада налетел сильный шторм. В полночь я бросил якорь с подветренной стороны небольшого острова, а затем приготовил себе чашку кофе, в котором катастрофически нуждался. Сказать по правде, нелегкая борьба с мощными шквалами и встречным течением вымотала все мои силы. Убедившись, что якорь хорошо держит, я выпил напиток и в честь этого назвал место моей стоянки Кофе-Айленд (Кофейным островом). Он лежит к югу от острова Чарльз и отделен от него узким проливом.
На следующее утро при дневном свете «Спрей» продолжил путь, но сильные порывы ветра вынудили его укрыться в одной из бухт острова, продвинувшись вперед всего на две с половиной мили. Здесь в течение двух дней он простоял, никем не тронутый, бросив оба якоря на поросшее бурыми водорослями дно. Тут он мог под прикрытием спокойно переждать, пока не стихнет ветер. В течение двух дней ветер дул так сильно, что ни одно судно не смогло бы выйти в пролив, а туземцы, судя по всему, находились в других отдаленных местах своей охоты, так что стоянка у острова была вполне безопасной. Наконец сильный ветер утих и наступила ясная погода, я поднял якоря и отправился вдоль пролива.
