— Не поедем, значит, никуда! — заявляет. — Ещё вырубишься. Нужно вызвать врача и срочно! Нельзя шутить со своим здоровьем.
Как же меня бесят эти прописные истины. Не шути со здоровьем, надень шапку, поешь горячее, не лижи железо на морозе. Словно мне пять лет.
— Пожрать мне нужно, — шиплю, сжимая пальцами виски?. — Без всего остального обойдусь.
— Тогда я закажу еду сюда, чтобы никуда не ехать, — решает Ксюша и помогает мне присесть в глубокое мягкое кресло, в котором даже моё далеко не хрупкое тело тонет. — Посиди, я быстро. Если снова что-то случится, зови. Хорошо?
Да иди уже куда-нибудь, придурочная наседка. Вот нет ничего хуже, чем баба с комплексом матери — до смерти доведёт своей заботой. Не удивлюсь, если следующей её покупкой для меня будут тёплые гамаши.
Она снова уходит, и сквозь шум в ушах слышу обрывки телефонного разговора. С трудом разлепляю глаза и тянусь за стаканом, где ещё плещется алкоголь. Таблетки мне не помогают, но пойло срабатывает почти всегда.
Делаю пару глотков и чувствую, как постепенно боль уходит. Нет, она не исчезнет полностью — никогда не исчезает, но скоро станет почти неощутимой, привычной и родной.
— Я заказала много, нам на несколько дней хватит, — говорит, присаживаясь на подлокотник кресла. Она протягивает руку и гладит меня по плечу. — Тебе нужно в больницу, я очень испугалась, что с тобой что-то страшное может произойти.
— Что-то страшнее, чем было до этого? — произношу словно чужим, слишком хриплым даже для меня, голосом.
— Но ты был всё это время жив, — отвечает, сворачиваясь калачиком и кладя голову мне на грудь. — Я так скучала.
— Угу.
— Ты мне не веришь?
— Ксюш, у меня болит голова, я чуть не сдох только что. Можно хоть сейчас меня не доставать?
— Хорошо, — соглашается и замолкает.
Чувствую её горячее дыхание даже сквозь ткань футболки, и постепенно успокаиваюсь. Сонливость наваливается тяжёлым душным одеялом. Боль беспокоит всё меньше и меньше, а усталость последних дней даёт о себе знать: я закрываю глаза и проваливаюсь во тьму.
* * *
— Вкусно, — говорю, когда последний кусочек ужина съеден. — Наконец-то нормальная жратва.
— И правда лучше, чем мой борщ, - хихикает Ксюша, ковыряясь вилкой в тарелке.
— Не поспоришь.
Мне уже значительно лучше: головная боль постепенно проходит, и о ней напоминает лишь чуть различимый шум в ушах. Ксюша периодически кидает на меня взволнованные взгляды, полные тревоги, но упорно делаю вид, что не замечаю её состояния. Её забота душит — отчаянно не хватает кислорода. Хочу уехать отсюда, начать жизнь с чистого листа, чтобы больше ничего не напоминало о прошлом. Ксюша — хорошая девка, но ей нет места рядом. Знаю, что она вся извелась в мечтах о совместно прожитых счастливых годах, но семейная жизнь с ней — не моя песня. Жаль будет её разочаровывать, но такова жизнь — не всегда случается то, о чём так истово мечтаешь.
— О чём ты задумался? — Ксюша придвигается совсем близко и, положив руки мне на плечи, начинает медленно покрывать поцелуями лицо. Постепенно мягкие губы опускаются всё ниже, и вот уже чувствую их на ключицах.
— О будущем. — Ты гляди, даже не соврал.
Ксюша, наверное, принимает мои слова слишком близко к сердцу, потому что её ласки становятся всё жарче и настойчивее. Я не прочь секса с ней, но сейчас моя голова забита мыслями, далёкими от романтики.
— Ксюша, перестань, — говорю, отрывая цепкие руки от своей шеи. — Мне нужно позвонить. Дай свой телефон, пожалуйста.
Девушка замирает, словно я её ударил. Потом отстраняется, окидывает меня взглядом, полным обиды, и выходит из комнаты. Беру с полки сигареты, закуриваю и пытаюсь сообразить, с кем первым лучше связаться. Мне нужна работа и срочно, потому что задохнусь, если проведу с Ксюшей ещё хоть немного времени наедине. А, во-вторых, нужно узнать, где прячется от меня та, из-за которой потерял столько лет.
Я такой себе граф Монте-Кристо, но мысли о мести и мне помогли выжить на зоне. Каждый должен платить за предательство, и Кристина в первую очередь. Не знаю, о чём она думала, когда звонила в полицию, чего добивалась, но результатом её тупости стали потерянные годы. Мои годы. А этого не смогу простить, даже умирая.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Уверен, она до сих пор так и не поняла, какую глупость совершила и чем для неё это закончится. Но долг платежом красен, в её случае платить придётся кровью. Что ж, сама виновата — я предупреждал, что шутить со мной не сто?ит — у меня туго с чувством юмора.
— На, держи, — говорит Ксюша, протягивая мне новенький смартфон в коробке. Задумавшись, даже не заметил, как она вернулась в комнату. — Ещё один мой подарок тебе. Он уже с симкой и с пополненным балансом. Пользуйся.
— Спасибо, детка, ты чудо, — улыбаюсь обворожительно, и Ксюша сияет от радости, что смогла угодить.
Всё-таки с ней удобно — любой каприз готова исполнять. Чудесная очаровательная дурочка.
— Я пойду, прогуляюсь, хорошо? — говорю, идя к выходу. Собственно, мне не нужно её разрешение или одобрение, но пока что, для вида, побуду культурным товарищем. — Не скучай без меня, я вернусь.
Вернусь, конечно, только вот не знаю, когда, но пусть ждёт — всё равно ей делать нечего.
Она говорит что-то на прощание, но я не слушаю. Нужно срочно выйти на улицу, прогуляться по местам боевой славы, подумать, а рядом с Ксюшей будто задыхаюсь. Да и не нужно ей знать о моих планах на будущее — не её ума дело.
За порогом дома щебечут птицы, светит солнце, и я делаю первый шаг к цели, которую лелеял долгие пять лет. Нужно найти Кристину, а, сидя на заднице и держась за Ксюшину юбку, точно ничего не добьюсь.
Оглядываюсь по сторонам, наблюдая знакомые с детства пейзажи, от которых зубы сводит, настолько они скучны и однообразны. Этот затхлый городишко задыхается в копоти единственного работающего завода, вязнет в мусоре и человеческой тупости, но за пять лет здесь многое поменялось. Открылись новые магазины, закрылись старые. Многие приятели юности пропали без вести, иные покоятся на загородном кладбище под убогими растрескавшимися крестами.
На месте полуразрушенного детского сада, возле которого любили курить после уроков, сейчас высится здание университета. Останавливаюсь, засмотревшись на стайку студенток, которые травят лёгкие дымом, собравшись тесным кружком в беседке возле корпуса. Нас разделяет несколько метров и, увитый диким виноградом, кованый забор. С недавних пор ненавижу решётки, но смотреть на девушек одно удовольствие. Вдруг одна из них замечает устремлённый на неё взгляд, улыбается и что-то шепчет на ухо подружке. Та хохочет в ответ и поправляет угольно-чёрные, блестящие на солнце, волосы. Стою, расправив плечи и засунув руку в карман, второй жестами показываю, что курить хочется, а зажигалки нет. Хохотушка поднимается с лавочки, расправляет короткую юбку и идёт ко мне, покачивая бёдрами. На вид ей лет двадцать, но пойди, пойми, сколько на самом деле.
— Привет, — говорит, протягивая мне зажигалку через прутья решётки.
— Привет. — Прищуриваюсь и, ухмыльнувшись, прикуриваю. Выпустив медленно дым в воздух, зажигалку отдавать не спешу. Девушка улыбается и требовательно протягивает руку. — Чем можно заниматься летом в универе?
Она приподнимает удивлённо бровь, а на губах расползается слегка дерзкая, ленивая улыбка. Красивая девочка, наглая — мне такие нравятся.
— Любопытный какой. — Девушка достаёт сигарету и покачивает ею в воздухе. — Зажигалку верни.
— Верну, но не через забор. Иди ко мне, не бойся — я не кусаюсь.
— О, а ты решительный, — заливается смехом и, подойдя вплотную к решётке, продолжает: — Мне нравятся решительные мужчины. А ещё красивые. Вот гляжу на тебя и понимаю: бинго.
— Номер телефона оставь, покажу как-нибудь на досуге, до каких пределов доходит моя решительность. И красота.
— Уговорил, — смеётся девушка и перекидывает блестящие чёрные волосы через плечо. — Пиши, буду рада пообщаться в более интимной обстановке. Зажигалку в таком случае себе оставь — отдашь, когда встретимся.
