Ну же. Вот он выход.
Но, я могу быть кем угодно, маньяком, моральным уродом, но никогда я не был трусом и такой конец, не мой вариант.
Толкаю дверь плечом и солнечный зайчик рикошетом отсвечивает смертнику в глаза, его пуля на вылет пробивает мне плечо, моя же попадает ему прямо меж глаз, и он заваливается на заложника.
Тащу его за шкирку из-под мёртвого тела, прямо на землю, в глазах темнеет, боль застилает глаза…
— Жив?
— Жив… — смотрит на меня стеклянными глазами, весь битый, на лице живого места нет. Прикрываю его своим телом и жду пока затихнут последние далекие выстрелы, пуля она же дура, прилететь может откуда и не ждали.
— Фамилия…
— Все так плохо? По мозгам надавали изрядно небось…потерпи мужик, подлатают скоро, и тебя и меня…
— Твоя фамилия… — уперто бормочет он, разбитыми губами.
— Стрельцов моя фамилия…уймись уже, — у самого язык не ворочается, веки слипаются и тишина, долгожданная тишина.
Глава 11
Два месяца пролетели, как один день. Больница, потом выписка и постельный режим дома, как на одном дыхании. Рядом всё время кто-то был. Родители по очереди заезжали, никах их мировая не берёт, Пашка с апельсинами раз в неделю исправно наведывался.
Почему каждый кто навещает больного, считает, что апельсины непременно должны ему в этом помочь? Что за стереотипы. Соли и мяса, вот что реально нужно, за что хромой больной скажет вам реальное спасибо. В моём случае спасибо было кому сказать, Даше.
Она день и ночь не отходила от меня, любые мои просьбы решала на раз. Обтирала, бельё меняла, жрать готовила, была верной и нежной. И даже сейчас, когда я спокойно могу двигаться и обслуживать себя сам, она суетится и крутится вокруг меня.
— Тебе добавки положить? — забирает опустевшую тарелку и садиться рядом.
— Спасибо, было вкусно, но нет.
— Боишься в свадебный костюм не влезть? — смеётся и смотрит на меня абсолютно счастливыми глазами. Я же смотрю куда угодно, не хочу выдавать своих эмоций.
— Да пофиг на костюм, я и голым могу пойти расписаться, кому какое дело… — отвечаю резче чем нужно.
— Злишься? Что плечо ноет? Давай обезболивающее принесу?
— Нет, не надо, прости. Ты готова на завтра? Ничего не нужно?
— Да, готова! Завтра я буду самой красивой невестой! Сам себе позавидуешь.
Трется об меня как кошка, не сложно угадать что ей нужно. Ласка и любовь, ведь она счастливая невеста и это, нормально. Но я не нормальный!
— Мне пора, — отстраняюсь, быстро целуя её в губы. — Пашка в машине ждет уже. — Встаю и направляюсь на выход.
— Ну вы мальчики надеюсь не до утра?
— Мальчишник, дело святое. Не жди, ложись спать. Хочу тебя видеть завтра сногсшибательной, — целую еще раз и выхожу.
Сажусь в машину, пристегиваюсь и сильно тру своё лицо.
— Черт побери, ты в зеркало смотрелся? Что с тобой? Ты как на плаху идешь, а не в клуб на мальчишник! Стряслось чего? — друг есть друг, всегда заметит дерьмо, наполняющее тебя до краёв.
— Паш. Давай так. Нахер клуб. Поехали к тебе, а? Выпьем. Хочу на маленькой кухне метр на метр, с другом и из граненных стаканов бухло пить. Нажраться, лишнего на базарить, чтоб на утро не вспомнить. К женщине своей Паш хочу, как безумный…
— Сука, так и знал же! Кто она?
Пашкина двушка была типичной холостяцкой берлогой, на кухне вдвоем, и то тесно. В ней мы зависали, когда были ещё совсем пацанами. Творили всякую пацанскую хрень, кидались яйцами и наполненными водой презервативами в прохожих, поджигали Пашкиной мамы духи, отпивали со всех коллекционных запасов алкоголя у бати и разбавляли водой, что бы тот не заметил. И много смеялись. Так много, что однажды Пашка пил воду прямо из графина, я его смешил, подкалывал в бок до тех пор, пока в конце концов он не подавился и не упал, поскользнувшись на расплёсканной воде, ударившись об полку в коридоре. Тогда подумал, что это конец и на моих глазах умер друг. От страха онемевшими руками, я начал трясти его за грудки, моля о том, чтобы тот дышал. Вода от моих трясок, наверное, заходила внутри и он глотнул воздуха.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Очухался и не помнит, как смеялся, как пил воду, еще и возмущался потом, что весь коридор водой залили. А то, что чуть не помер, похер. С тех пор мы сдружились еще сильнее. Стали доверять друг другу тайны и точно знали, что оба будем молчать, как могила.
Вот и сейчас, мне захотелось в то место, где я был счастлив.
— Кто она? — наливая уже далеко не по первой и даже не пятой рюмке наконец-то решившись, переспросил Пашка.
— Ты знаешь, я всё пойму, ты можешь меня к херам послать…
— Говори.
— Лиза…
Оглушающая тишина.
Паша наливает полный стакан и залпом опрокидывает в себя.
Смотрю на него не мигая. Ну же, ну. Пошли меня нахер, скажи, что я озабоченный кретин, набей мне рожу…
— Она знает?
Так просто. Даже не верю своим ушам.
— Знает.
— Пиздец.
Бутылку допиваем молча. Закуриваю прямо на кухне.
— Я, пожалуй, догадывался. Знаешь, когда увидел вас в клубе тогда, по тому, как ты на нее смотрел и по тому, как она на тебя НЕ смотрела. Блядь, но поверить не мог. Вы же родные брат и сестра! Родные же? — он с надеждой смотрит на меня.
— Паш. Не надо, ты думаешь я ничего не понимаю? Понимаю! Лучше, чем кто-либо. Не было, между нами, ничего! Не спали мы, ясно!
— Да понял я, не ори! — он встаёт и достает еще бутылку из морозилки.
— Нельзя вам Ром, о детях, не дай бог, подумай! За вас расплачиваться будут, — он говорит уже спокойно, без нервов. Решил по сухим фактам пойти.
— Вот поэтому Паш, её тут нет. И женюсь я не на ней, и дети мои будут от другой женщины, пускай охуенно красивой, но другой. И тебе я рассказал, чтобы если что со мной случиться, то ты о Лизе позаботился, как друг.
— Ни чего себе ты придумал! — он подскочил с табуретки, опрокинув её. — Молодец! Удобно, как нахер удобно. На тебе Паша, что бы не жилось скучно! Значит ты будешь смерти под пулями искать, потом Лиза твоя вены себе вскроет, а я что? Как я потом с этой информацией жить то буду?
— Не говори так! — мысль о том, что рыжая может навредить себе не укладывалась в голове. Только не она, моя маленькая, хрупкая, она не посмеет, не сможет.
— Обещай мне, Паш…
— Хорошо, только если ты уйдешь в мир иной не сам, не по своей глупости понял? Замечу, что ты сам подставляешься и продолжаешь смерти искать, тогда про уговор забудь. Понял?
— Понял.
Домой вернулся в хлам. Даша спала, и я не стал её будить. Пробрался в гостевую и лег там. Но даже с таким количеством алкоголя в крови, мне нужно моё снотворное, моё успокоительное. Набираю уже на память заученный номер, гудок, второй…
— Да…
Господи, как же я скучаю. Безумно. Все что угодно отдал бы, чтобы побыть рядом. Поговорить, просто услышать её смех.
Она больше ничего не говорит, молчит и слушает моё дыхание, догадывается ли она, кто звонит? Почему не кладет трубку, скучает? А может она думает о другом в этот момент? О ком? Может у нее есть кто-то еще…чёрт, сума схожу. Главное вовремя остановить воображение иначе все пойдет прахом.
Чуть позже, отрубаюсь с трубкой в руке, так и не произнеся ни слова.
Расписались быстро, из присутствующих только родители и Паша с подругой в качестве свидетелей. Лизу даже не приглашал, я запретил родителям говорить ей о свадьбе. Мать вообще пропустила тот факт, что Лизы нет. А отец после долгих уговоров, согласился. Ресторан, шампанское. Вот и все. Уже через пару часов мы сидели с Дашей в самолете, летевший в Таиланд. Даша спала на моём плече, а я трогал пальцем ободок кольца, которое должно стать для меня спасательным кругом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Жара, расположившись в отеле, пошли на пляж, срочно охладиться. Дашка плескалась как ребенок. Загорала еще смешнее, её и без того чересчур мизерные стринги без конца двигались то вниз, то вверх чтобы загар смог добраться вовсе труднодоступные места, руки как у рамп агента, без конца меняли своё положение.
