– Идиотское объяснение. На войну идут не из-за того, что творят с евреями, а из-за того, что творят со всем миром.
– Ты имеешь в виду Корею? – спросила я. – С каких это пор Корея – весь мир?
– При чем тут Корея? – ответил он, стараясь выглядеть спокойным. – Это борьба между Россией и Америкой. Надо уметь читать между строк.
– Но воюют-то они из-за Кореи! Из-за дурацкой крохотной страны, о которой сроду никто не слышал. Ты хоть сможешь найти ее на карте?
– Давай покажу.
– Ну ладно. Значит, подготовился. Неделю назад ты бы не смог мне ее показать. И никто не смог бы. А теперь ты рвешься туда, чтобы подставить голову под пули.
– Не драматизируй, – сказал он. – До тебя не доходит, что дело не в Корее?
– Для меня – именно в ней. Раз ты туда собираешься…
– Послушай, Руфь, – вмешался Дэвид. – Тут он прав. Бессмысленно спорить.
– Кларенс Дэрроу[2] приходит на помощь, – пробормотал Мартин.
– Действительно, дело не в Корее. Но мне кажется, именно поэтому и не стоит идти на войну, – сказал Дэвид.
– Ну-ка, ну-ка, – прервал Мартин.
Мне оставалось только надеяться, что Дэвид пропустит его саркастический тон мимо ушей и не уйдет.
– Продолжим, – сказал Дэвид, помолчав. – Корея – всего лишь опытный полигон. Россия хочет посмотреть, как далеко Запад позволит ей зайти. Согласен?
– Согласен.
– Так какого же черта рисковать жизнью ради эксперимента? – Он подождал, но, видя, что Мартин молчит, продолжил: – Тем более что цель примитивная: выяснить, кто сильнее. Парень, отправлявшийся на вторую мировую войну, мог тешить себя сказками о защите демократии. Если ему от этого было легче. Или гражданская война в Испании – они там действительно верили, что умирают за свободу. Эта же война – даже на самый поверхностный взгляд – не война идей. Если мы ее выиграем, это не значит, что демократия сильнее тирании: просто мы приняли вызов и утерли им нос. Погоди, это еще не все, – сказал он, заметив, что Мартин хочет его прервать. – Сейчас целая куча политологов утверждает, что в ближайшие десятилетия события будут развиваться именно в этом направлении. Супердержавы не станут бомбить друг друга, вместо этого начнутся мелкие войны в маленьких странах, и ты даже не будешь знать, где эти страны находятся, пока их карту не напечатают в «Таймсе». Я не хочу сказать, что такие войны не имеют значения. Я даже не хочу сказать, что, если тебя призовут, надо надуть медкомиссию или притвориться голубым. Я только хочу сказать, что в такой ситуации пусть в армию идут те, кому не отвертеться или кто больше ни на что не годен. Незачем рисковать головой. Игра не стоит свеч!
– Вас послушать, – раздраженно сказал Мартин, – так все, кто идет в армию, непременно погибают.
– В военное время, – заметил Дэвид, – смертность среди военнослужащих несомненно выше, чем среди гражданских лиц. Это факт.
Мартин оттолкнул тарелку с нетронутой едой:
– Ну, допустим, погибну. Ну и что с того?
– Ай, брось.
– Легко тебе говорить «брось». У тебя есть парочка домашних рабов, которые на тебя вкалывают. И дверь, которую можно закрыть.
– В казарме тоже нет дверей.
– Но там хоть папаши не будет. А когда вернусь, смогу снять жилье и закончить учебу.
– Мартин, – сказала я, – через год я заканчиваю. Возможно, мне удастся найти работу и жилье, и, если дома ничего не изменится, ты сможешь жить со мной.
– Знаешь, сколько лет ты угробишь на вечернем? – спросил Дэвид. – В этом году там полно ребят, которые поступали еще в сорок пятом. Даже если они и не засыпают на занятиях после работы, больших успехов в учебе тоже не делают. Уж поверь мне.
– А я и сейчас не делаю больших успехов. Может, через пару лет по крайней мере пойму, чего хочу.
– Не исключено, что поймешь и через пару месяцев, но будет поздно.
– О Боже, – взмолился Мартин, – к чему вообще этот разговор?
– Мартин, – сказала я, – послушай меня. Прошу тебя, подожди хотя бы до осени. Лагерь можно пережить. Если там будет совсем плохо, я тебе что-нибудь подыщу за городом. Что-нибудь придумаем. Пожалуйста, потерпи. Может, осенью все будет по-другому. По крайней мере попробуй. Ну пожалуйста.
– Ты влезла локтями в салат.
Я отодвинулась от стола. Он встал, потянулся.
– Ладно, – сказал он, широко зевая, – так и быть. Подожду.
– Честное слово?
– Мне что, перекреститься и сплюнуть через плечо? Сказал подожду, значит, подожду.
Я прислонилась к спинке стула и закрыла глаза.
– Кто одолжит мне пару монет? – спросил он. – Что-то в кино захотелось.
Я открыла глаза. Он по-идиотски ухмылялся, как тогда вечером в кафе, когда мы натолкнулись на его бывшую подружку.
– Уф, – вздохнул Дэвид с чувством исполненного долга.
Я принесла из комнаты сумку и достала из кошелька два доллара.
– Премного благодарен, мадам, – сказал Мартин с низким поклоном, когда я протянула ему деньги. Непременно дайте знать, если я вам еще понадоблюсь. – Небрежно махнув нам на прощание, он ушел.
Некоторое время мы молча сидели у стола. Я попыталась что-нибудь съесть, но смогла проглотить только немного молока. Выбросила еду с обеих тарелок в ведро, чтобы мать не узнала. Потом вымыла и вытерла посуду.
– Эй, – вдруг спросил Дэвид, – а что это Мартин говорил про твою маму? Где она?
– У Хартманов. В Квинсе. – Я посмотрела на часы и не поверила своим глазам: была только половина седьмого. – Она сказала Мартину, что вернется поздно.
– Хм-хм, – промурлыкал он, – начинают вырисовываться кое-какие возможности.
– Я переоденусь, – сказала я. – Я хотела переодеться, когда вернулась, но тут заварилась эта каша. Я мигом.
Прошла в комнату и, стоя у чулана, расстегнула молнию на платье. Лязгнул засов на входной двери, и, стягивая платье через голову, я услышала, как в комнату вошел Дэвид. Когда я сняла платье и открыла глаза, он лежал, вытянувшись на моей кровати поверх одеяла.
– Чувствуй себя как дома, – шутливо заметила я.
– Моя мать говорит, что женщины специально носят черное белье, чтобы пореже его менять, – ответил он.
– Когда я в следующий раз соберусь к вам в нижнем белье, надену белое.
Он кивнул с серьезным видом. Я стояла посреди комнаты слишком далеко, чтобы он мог дотянуться до меня, с платьем в руках, которое мне нужно было повесить.
– Чего ты скромничаешь? – спросил он. – Ты же слышала, я закрыл дверь на засов.
Помню, я ответила: «У этой комнаты есть одно достоинство: тут всегда темно».
Я не знаю, в котором часу он встал, вытащил из-под меня одеяло, укрыл меня и ушел. На следующее утро я чувствовала себя как обычно, но на работе, пойдя в туалет, обнаружила, что начались месячные, и настроение у меня резко испортилось – не знаю почему.
