Все они выживали, как только умели, а в том что схлопнулся один большой континент и погибли миллионы людей — в этом нет их вины. Это удобная истина и правильная. Такова уж природа человека.
— Было одно единственное условие. Хотите знать какое или может уже догадались какое именно?
— Скажите вы.
— Гарантии, что вы не опасны. Стопроцентные. Железобетонные. Трижды проверенные.
Алекс взволнована и тут же отбрасывает все сомнения прочь. Они все проверили, а уж как так получилось, что они не заметили различий… Не стоит задумываться об этом и гневить госпожу фортуну. Она читает дальше — имена чиновников, ее куратора и сопровождающего.
— Сопровождающего?
— Да.
Она смотрит на Хогарта, но тот вновь никак не реагирует на ее взгляд. Это значит, что они будут следить за ней.
— Сопровождать! — поправляет и верно угадывает ее мысли Хогарт. — Вы будете удивлены, как много людей хотят вас видеть, кроме тех что уже фанатеют от вашего присутствия в плохом и хорошем смысле этого слова.
Она лишний раз убеждается в том, что все ее прошлые мысли и опасения были верными — есть те кто с удовольствием отправил бы ее обратно. На этот раз это обычные люди, а не крикливый майор Борн.
— Люди все еще напуганы, Александра. Вам придется постараться, чтобы они поверили вам.
С этим она как-нибудь справится! Она обязательно придет в форму, станет выглядеть, как все нормальные люди, как только родит этого ребенка.
— Вы будете следить за мной.
Они молча взирали друг на друга казалось бы целую вечность.
— Вам это мешает? Вы заставляете меня вновь вернуться к прежним, так раздражающим вас вопросам.
Алекс протянула руку к пакету, так и оставшемуся в его руках. Мужчина пусть и не сразу, но отпустил его. Дни на воле, вдали от медицинского карцера пошли ей на пользу — прошло чуть меньше месяца, как ее лицо приобрело ямочки на щечках.
— Делайте что хотите, но то как вы припудриваете мне мозги… Это оставляет желать лучшего.
Она вытащила паспорта и документы, пачку банкнот, вытряхнула все на кровать.
— Вам придется их переделать, — он имеет в виду паспорта. — Не думал, что вы восстановитесь так быстро.
Хогарт ждет.
— Вы мне льстите, честное слово, — она рассматривает документы, продолжает изучать их, а потом вновь берется за текст. — Когда мне снова можно будет выходить на поверхность?
Ему хочется, чтобы она прочитала его. Он хочет увидеть ее реакцию. Лесли Хогарт провел очень много часов перед монитором, стеклом и рядом с ней, пытаясь понять ее и раскрыть все ее тайны. Читал то, что она говорила одними губами, записывал ее реакцию на те или иные слова.
— Считаете, что это нужно?
Она вновь шевелит губами, читает текст, но не протестует и не задает лишних вопросов. Они вербуют ее в союзники, а ей нет дела до этого?
— Если это розыгрыш и все это, — она трясет кипой бумаг, — из лавки приколов. Это жестокая шутка.
Он так и не понял ее, не смог добиться чего-то еще кроме того, что она успела рассказать ему. Борн называл ее тертым калачом и той еще лгуньей, а Лесли охарактеризовал, как человека с на редкость устойчивой психикой.
— Я просто хочу подышать свежим воздухом и порадоваться солнцу. Скоро весна.
— Там холодно и полно журналистов.
— Вы дали им разрешение разбить палатки на палубе?
Александра Дарресон или очень хорошо контролирует себя, или и в самом деле говорит правду и ей нечего скрывать от них. Он не смог “поймать” ее, но все еще был уверен в том, что она что-то скрывает от них. Лесли Хогарт доктор медицинских наук в области психологии и нейропсихологии не смог разговорить и как-то интерпретировать то, что видел, не смог найти большего, чем обыкновенные страхи и переживания беременной женщины.
Им немного удалось выяснить. Они проверили все, каждое ее слово, прогнали ее имя по всем базам данным, подняли архивы и записи с видеокамер. Александра Дарресон приезжавшая в Европу около двух лет назад отличалась от той, что сидит сейчас перед ним, но это была она. Обычная женщина, не обладающая каким-то особенными способностями или талантами выжила в жестоком мире и вытянула счастливый билет, обещавшей ей счастливое будущее.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Невероятно? Определенно. Многие правительственные шишки уверены в том, что за ней стоит кто-то. Он из их числа. Хотя эта убежденность истончается с каждым новым днем что Лесли Хогарт общается с ней. Тем не менее, было решено отпустить ее, но продолжить наблюдение, не предупреждая ее об этом. Неизвестные благотворители рано или поздно должны дать знать о себе.
— Если вы желаете спокойной жизни, то вам лучше вести себя тише воды ниже травы. Не высовываться, не привлекать к себе внимание, найти работу.
— Так и будет.
— Но если вы хотите, чтобы люди поверили в вашу историю и прониклись к вам. Прежде чем вы получите право на покой и стабильность, вам придется давать интервью, быть постоянно на виду, сталкиваться с фотографами и читать о себе всякую-разную чушь, небылицы и иногда правду.
Алекс только тяжело вздыхает на это. Мир трудностей, бюрократии, страхов и невежества встретил ее во всей красе. Но она знала на что идет, если бы только был у нее тот самый туз в рукаве о котором ей все твердит Хогарт. Она бы вернулась тайно, спряталась где-нибудь на выселках планеты и прожила бы в покое остаток своих дней. Она спохватывается, вновь открывает конверт и проверяет паспорта. Они все на ее имя и только на ее.
— А дети?
Она оглядывается по сторонам, словно до этого времени не замечала чего-то до нельзя очевидного. Однако, их вещи на месте. Вот только их самих не видно целый день.
— Вы же не их опекун.
— Но у них нет никого, — возражает она, чувствуя, что у нее холодеет на сердце.
Она привыкла к ним и не представляет, как вдруг окажется без них, а они без нее. Алекс уверена, что и они того же мнения. Надо было думать об этом еще на материке, но она бы все равно пошла на это, потому что это было ценой их возвращения к людям.
— У Лизы Бочевски есть родственники, — продолжает Хогарт. — Они взяли ее на поруки.
— Взяли?
Она откладывает документы в сторону и смотрит на него требовательным взглядом. Хогарт только кивает в ответ. Девочку передали родственникам, а мальчик уже на полпути в воспитательный дом. Они не стали предупреждать о чем-то заранее, руководитель приюта предупредил о том какую реакцию вызовет внезапное расставание у их будущего воспитанника. Днем его посадили в машину и отправили в Йорк.
— Паоло Кортес до своего совершеннолетия будет жить и учиться в воспитательном доме.
— Где? — переспрашивает она, все еще шокированная услышанным.
Как же ужасно это звучит — воспитательный дом! Почему они не дали ей попрощаться с ним и сказать, что все будет хорошо?!
— Почему вы не дали мне проститься с ними?
— Так будет лучше. Вам сейчас придется нелегко. Вы и сами знаете это, если только…
Алекс качает головой — никаких “если”! Откуда он знает как будет лучше? Разве он пробыл с ними все это время?
— Вы удивили меня, — она гладит себя по животу, задерживая ладонь на аккуратной округлости. — Нет, я просто в шоке.
На глаза наворачиваются слезы. Алекс не так представляла их расставание. Она вообще никак не представляла его!
— Почитайте то, что я дал вам. Внимательно ознакомьтесь с нынешними законами и требованиями. Мир ненамного, но все-таки изменился. Великобритания всегда отличалась от США и то, что было допустимо там, совсем не приемлемо здесь. Условия жизни ребенка у матери-одиночки в том числе.
Алекс не понимает. Не это ли самое правительство позаботилось о том, чтобы не нуждалась ни в чем? Или это временная помощь?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Скорее всего так и есть.
Она обязательно прочитает бумаги, среди которых есть договора, свидетельства о собственности. Слезы вмиг пересохли.
— Подождите. А я? Когда вы отпустите меня? Когда я увижу все это?
Она показывает на лежащие рядом с собой вещи, имея ввиду дом, Бристоль, улицы полные людей и темные, полные совсем иных звуков ночи.
