– Можно мне? – спросил верховный жрец Луций Цецилий Метелл Долматийский председательствующего магистрата, младшего консула, Гая Флавия Фимбрию.
– Даю вам слово, Луций Цецилий, – сказал Фимбрия.
Метелл вышел на середину и дал волю гневу:
– Рим исключителен! – взревел он так, что некоторые из слушателей вздрогнули от неожиданности. – Как осмелился кто-то предлагать план того, как остальной мир превратить в подделку под Рим?
Он дрожал от злости.
– Кто он, дерзнувший? Мы знаем, кто он, – кричал Метелл. – Луций Аппулей Сатурнин! Вор, наживающийся на голоде, изнеженный и вульгарный растлитель мальчиков, питающий мерзкую похоть к своей сестре и маленькой дочери, марионетка, управляемая кукольником из Арпината в Заальпийской Галлии, таракан из самого отвратительного публичного дома Рима, сводник, педераст, развратник! Что он знает о Риме? Рим – исключителен! Рим не может быть разнесен по миру, как дерьмо, как плевок по сточной канаве. Как мы можем допустить, чтобы кровь нашей расы разжижили смешанными браками с женщинами многих народностей. Нам придется в будущем ездить в места, отдаленные от Рима, и осквернять свои уши ублюдочным латинским арго? Пусть они говорят на греческом! Пусть они поклоняются Серафиму или Астарте! Нам-то что? Дать им гражданство?! Кто является гражданами? Мы! Для кого существует гражданство? Только римлянин может понять это! Гражданство – это дух римской цивилизации! Гражданство – божественный дар, дар непобедимых богов, ибо Рим никогда и никем не был завоеван – и никогда не будет, собратья граждане!
Вся Палата взорвалась в ликовании. Верховный жрец, пошатываясь, пошел к своему креслу и почти рухнул в него. А сенаторы топали ногами, хлопали до боли в ладонях и обнимались со слезами на глазах.
Но бурные эмоции быстро исчезли, как пена на морском прибое. Когда высохли слезы, и прошел озноб от возбуждения, члены Сената поняли, ничего более интересного сегодня уже не последует и разбрелись по домам, чтобы жить воспоминанием о том чудесном моменте, когда перед ними явилось божественное видение: Гражданство, укрывающее их своей тогой, как отец заботливо укрывает от непогоды любимых сыночков.
Палата уже почти опустела, когда Красс Оратор, Квинт Муций Сцевола, Метелл Нумидиец, Катулл Цезарь и принцепс Скавр вспомнили, что пора прервать ликование и следовать за остальными сенаторами. Верховный жрец все еще сидел на своем кресле, выпрямившись и сложив руки на коленях, как благовоспитанная девица. Только голову свесил на грудь. Жидкие пряди седеющих волос шевелились на легком ветерке, что дул в открытые двери.
– Брат мой, это величайшая речь, которую я когда-либо слышал, – воскликнул Метелл Нумидиец, протянув руку к плечу Долматийского.
Тот не шевельнулся и не ответил. Он был мертв.
– Достойный конец, – сказал Красс Оратор. – Я бы умер счастливым, зная, что произнес перед смертью величайшую речь.
Но ни речь Метелла Долматийского, ни его смерть, ни гнев и власть Сената не могли помешать Народному собранию одобрить земельный законопроект Сатурнина.
– Мне это нравится! – сказал Сатурнин Главции за поздним обедом, когда земельный закон был принят. Они часто обедали вместе, обычно у Главции: жена Сатурнина так и не оправилась до конца от ужасных событий, последовавших после того, как Скавр свалил на Сатурнина всю вину за голод в Риме. – Если бы не этот старый носатый mentula Скавр…
– Ты и впрямь рожден для ростры, – сказал Главция, кушая тепличный виноград. – Может быть в конце концов что-нибудь изменит нашу жизнь.
– Уж не божественное ли Гражданство? – фыркнул Сатурнин.
– Можешь смеяться. Но жизнь забавна. Больше шаблонов и меньше случайностей, чем в игре в коттабус.
– Что же, Гай Сервилий, ты отвергаешь и стоиков, и Эпикура? И фатализм, и гедонизм? Будь осторожен, не путай карты греческим ворчунам, которые утверждают, что мы все философии позаимствовали у них, – засмеялся Сатурнин.
– Греки существуют, римляне делают. Не видел человека, которому бы удалось сочетать оба состояния. Мы – как противоположные концы пищеварительного тракта. Римляне – рот, мы всасываем. Греки – задний проход, они извергают. Не в обиду грекам, я выражаюсь фигурально, – сказал Главция и подтвердил свои умозаключения, отправляя виноградину в римский конец пищеварительного тракта.
– Оба конца дают друг другу и работу, и жизнь. Лучше нам держаться вместе.
Главция ухмыльнулся:
– И это говорит римлянин!
– Я не один, что ни говорил бы Метелл Долматийский. Разве это не удача для истории, что старикан загнулся так вовремя? Будь отцы города предприимчивей, они возвели бы его в боги. Метелл – Бог Гражданства! – Сатурнин взболтнул осадок в своей чаше, ловко выплеснул на пустую тарелку и сосчитал круги, образованные растекшимся вином. – Три, – сказал он и вздрогнул. – Число смерти.
– Ну и где же твой скептицизм? – хмыкнул Главций.
– Да, это необычно… Только три! Мы оба умрем через три года.
– Луций Аппулей ты полон противоречий! Слушай, это только игра в коттабус! – сказал Главция и сменил тему. – Я согласен, что жизнь на ростре восхитительна. Полководцы имеют легионы. Демагог же не имеет ничего острее своего языка, – усмехнулся он. – И разве не удовольствие было наблюдать, как сегодня утром толпа гнала с Форума Мария Бебия, когда он пытался наложить вето на закон.
– Приятное зрелище, – ухмыльнулся Сатурнин, изгоняя из памяти призрачное число три.
– Кстати, – Главция снова резко переменил тему разговора, – ты не слышал последние слухи?
– Что Квинт Сервилий Сципион украл золото Толосы? Ты это имеешь в виду? – спросил Сатурнин.
Главция был разочарован.
– Ишь ты, я думал, что я первый!
– Я узнал об этом из письма Мания Аквиллия, – признался Сатурнин. – Когда Гай Марий занят, Аквиллий пишет вместо него. Признаться, я не жалуюсь, из него писатель получше, чем из Великого.
– Из Заальпийской Галлии? Как они там узнали?
– Оттуда и пошел слух. Гай Марий захватил пленника. Самого царя Толосы! И тот утверждает, что Сципион украл золото – все пятнадцать тысяч талантов.
Главций присвистнул:
– Пятнадцать тысяч талантов! Спятить можно. Не великовата ли добыча? Конечно, правитель имеет право на собственные доходы. Но столько… Во всей римской казне, думаю, немногим больше… Спятить можно! Не верится.
– Да уж… Слухи сослужили хорошую службу Гаю Норбану, когда тот начал дело против Сципиона. Чтобы история с золотом разнеслась по городу потребовалось времени меньше, чем нужно Метелле Кальве, чтобы задрать подол перед шайкой распаленных землекопов.
– Хорошо сказал! Но и хватит на этом. Полно болтать. Надо заняться законопроектом об измене и еще кое-чем. Дело серьезное!
Дело было и впрямь серьезное. Сатурнин и Главция намеревались вывести суды, разбор обвинений в измене, из-под юрисдикции центурий, а потом и дела по взяточничеству и вымогательству отобрать у Сената и заменить присяжных из сенаторов присяжными из числа всадников.
В первую очередь, мы должны убедить Норбана осудить Сципиона в Народном собрании. Из-за этого похищенного золота общественное мнение против Сципиона, – сказал Сатурнин.
– Прежде в Народном собрании это не срабатывало, – засомневался Главция. – Наш друг Агенобарб уже пытался обвинить Силана в дурном ведении войны против германцев – даже не упоминая термин «измена»! Но Народное собрание его хитрость раскусило. Беда в том, что никто не любит разбирать дела об измене.
– Выходит, обвиняемый сам должен сказать, что умышленно способствовал развалу страны? Неужто найдется такой дурак? Гай Марий прав. Мы должны подрезать крылышки отцам города. Пусть знают: никто не выше закона. Сами они нам в этом не помощники. Остается опираться на людей не из Сената.
– Почему бы сразу не утвердить закон об измене, а затем уже судить Сципиона специальным судом? Знаю, знаю, сенаторы будут вопить как резаные свиньи. Так они и постоянно вопят…
Сатурнин скривился:
– Хотим мы жить или нет? Даже если нам осталось три года… Уж лучше жить три года, чем умереть завтра же.
– Опять ты со своими тремя годами!
– Послушай, – упорно продолжал Сатурнин, – если мы действительно добьемся, чтобы Народное собрание обвинило Сципиона, Сенат сразу смекнет, куда мы целим – в сенаторов, которые укрепляют своих собратьев от справедливого народного гнева. Не может быть одного закона для сенаторов и другого – для прочих. Пора бы народу проснуться! Вот и я подниму шум, чтобы разбудить римлян. С самого начала Республики Сенат дурачил народ разговорами, что сенаторы – лучшие из римлян и вправе делать и говорить, что хотят. Голосуйте за Луция Тиддлупа – его семья дала Риму первого консула! Мало ли, что Луций Тиддлуп – корыстный, жадный до золота невежда? Нет! Луций Туддлуп имеет имя и по традиции может служить обществу. Братья Гракхи были правы: надо вырвать суды из рук Луциев Тиддлупов и отдать всадникам!
