нет – всё-таки фильм снимался в начале девяностых, столько воды утекло… Ну а дальше ты знаешь – Мистер Блондин сел и отрезал полицейскому ухо. Бац – и всё. Готово. Потом он хотел его поджечь… но персонажа Майкла Мэдсена застрелил некстати очнувшийся коп – тот самый, которого играл Тим Рот, с пулей в брюхе.
Так погиб Мистер Блондин.
Знаешь, я всегда считал, что он лишь свихнувшийся урод – собственно говоря, так все говорили даже в самом фильме. Но этот эпизод… он чем-то притягивал меня… Трудно сказать чем: быть может, танцем главного персонажа, этакими нарочито-ленивыми, неуклюжими движениями, может, просто актерской игрой Мэдсона как таковой… Не знаю. Но не садизмом уж точно, поверь.
Кстати, я был таким не один. Знаю – точнее, знал – слишком уж много лет прошло – парня, который этот эпизод с полицейским раз двадцать пересмотрел. Только эту часть. Можешь себе такое представить? Просто брал и пересматривал, как какой-нибудь там музыкальный клип Трофима.
Так вот, – Костя сел на корточки, его зрачки – узкие, злые и невероятно холодные – прямо-таки вцепились в мои, – Я хочу пойти дальше Мистера Блондина. Он причинял боль телу, до большего его туповатый мозг додуматься был просто не в состоянии. Я же… я ударю по душе.
Последние слова моего «спасителя» прозвучали так жестко, что я чисто автоматически попытался отвести взгляд.
Куда там! Зрачки Кости буквально гипнотизировали, держали, словно магнит. Какую-то долю секунды продолжалась невидимая глазу борьба… а потом я сдался.
Сдался, как сдавался всегда, встречая кого-то сильнее себя…
Костя же… Казалось, в эти мгновения он перестал быть человеком. Всё лицо директора неуловимо преобразилось, приобрело поистине волчий оскал. Ноздри, брови, губы, скулы – изменилось ВСЁ. И в тоже время… не изменилось. Будто одного брата-близнеца, выросшего в добропорядочной и сытой семье русских купцов внезапно подменили другим, вся жизнь которого прошла в концлагерях да уличных бандах…
Но прежде всего – глаза. Я никогда не видел, чтобы у кого-нибудь они горели столь яростно, столь дико, столь кроваво…
Костя встал.
– Как я сказал, удар будет нанесён по душе. Телесные пытки не могут быть длинны – что такое час или два по сравнению с целой человеческой жизнью? Муки же внутренние… это навсегда, до самой гробовой доски… Поэтому можешь не бояться – ты уйдешь отсюда целым и невредимым. Как пишут в приключенческих книжках, с твоей головы не упадет ни один волосок…
Директор сделал паузу и медленно, даже как-то торжественно, повернулся в сторону Нади.
– Пытать я буду её. А ты будешь смотреть – очень внимательно и ничего не пропуская. Если отвернешься – я отрежу ей ухо. Отвернешься ещё раз – отрежу второе. Отвернешься в третий… думаю, лучше тебе пока этого не знать. Но с каждым разом ты будешь делать ей лишь хуже. После того как Надя умрёт, я уйду из номера и, пару часиков спустя, позвоню в отель. Тебя найдут и отпустят – целого и невредимого, как я и обещал. Всё.
Костя произнес это до того просто и буднично, что смысл сказанного не сразу дошёл до меня. Когда же дошёл…
– Не дергайся, – директор стоял уже возле подоконника, перебирая аккуратно сложенные диски, – всё равно не поможет. Я хочу, чтобы ты запомнил ещё одну вещь. Это самое важное. Всё, что сегодня произойдет – произойдет исключительно по твоей, и только по твоей вине. Ты не потрудился обзавестись нормальным сотовым – из-за этого мы познакомились неделю назад. А Надя ведь предлагала купить новый, ты сам мне тогда рассказал… Мы случайно оказались в одном баре и именно ты – не она! – захотел подойти. Я ведь вас даже не видел…
Костя ненадолго замолчал, продолжая разглядывать имеющиеся в наличии диски.
– Для такого момента, я думаю, очень важно подобрать правильную музыку. Ты говорил, что тебе нравится Агата – но на мой взгляд, она не пойдет. По крайней мере пока. Нужно что-нибудь помощнее, что-нибудь более энергичное… Например… Например… Ария. Точно, Ария! То что надо. Да и ты вроде нормально о ней отзывался…
Директор – действительно чем-то похожий сейчас на Мистера Блондина из фильма – нажал кнопку открытия магнитофона.
– Слышал когда-нибудь такие слова – «Я хочу кого-нибудь убить»? Я вот слышал раз сто. Но только сегодня по-настоящему понял их смысл. Ты, думаю, тоже поймешь – причем довольно скоро. Я тебе в этом помогу.
Зло усмехнувшись, Костя достал из своего дипломата нож – толстый, короткий и, судя по блеску лезвия, очень острый клинок.
– Инструмент, – издевательский поклон, в руках директора пустой наполовину графин…
…А из динамиков магнитофона уже льется знакомая музыка, мрачный голос Кипелова медленно начитывает начало известнейшей песни…
В рассветный час шакал о холоде забыл,
Следит с холма за мрачной конницей вдали…
– Ты не забудешь этого, Игорь, не забудешь никогда. Я же видел как ты на неё глядел, помню всё, что ты о ней говорил....
…Вода из графина льется прямо на голову Нади… Она дергается, открывает глаза – ничего не понимающая, испуганная, беззащитная…
Это всё обман, что он был самым добрым царём
Это всё неправда, он правил огнем и мечом…
– Не будет у вас свадьбы, Игорёк. Ни через два, ни через три месяца…
…Блестящее лезвие прорезает белую кожу и погружается внутрь. Пол мгновения спустя наружу вырывается струя ярко-алого цвета…
…Надя отчаянно пытается вырваться и дико мычит…
…Лезвие медленно ползёт вдоль руки девушки, оставляя за собой глубокую кровавую борозду…
– Не спрашивай, как я буду с этим жить, Игорёк. Я и сам пока не знаю. Главное, как будешь жить ты…
Здесь твой ад, ты знаешь нет дороги назад.
Пей свой яд, пей, прокуратор Понтий Пилат…
…Надежда оголена по пояс, нож ползет от ключицы вниз, к животу…
Сво-о-одит с ума улица Роз.
Спрячь свой обман, улица слез…
– И ещё одно, на этот раз последнее. Сегодня двенадцатое мая, не забывай этой даты. Никогда не забывай… Ведь если бы не ты, то ничего такого не случилось. Никогда. Тебе просто надо было послушать Надю…
Улететь бы птицей прочь от проклятой Земли.
С небом чистым слиться, вот о чём мечтаешь ты…
…Вокруг уже столько крови, что глаза заливает какая-то багряная пелена. Я вижу дергающуюся Надежду, вижу красное лезвие, гуляющие по её телу… но воспринимаю это как-то не так, как надо… воспринимаю так, словно всего этого на самом деле нет, словно
