Три краснобровых красавца черныша, взбивая поредевший туман ударами темных, с белым подбивом крыльев, возбужденно кружили среди весенней травы. Четвертый, серый, неуверенно повторял в стороне их движения, то и дело останавливаясь и взглядывая на черных. Вдруг один из них, угрожающе подняв перья, повернулся к серому, и тот, прекратив свои неуверенные взлеты, бросился бежать вниз по склону. А «виновница торжества» стояла за большой кочкой и словно не замечала этого праздника в ее честь.
Но вот поле тумана сместилось, придвинулось — и все исчезло за его белой стеной: и птицы, и луч солнца. Олег завороженно смотрел на поляну, и было у него такое чувство, будто коснулся наяву крыла Синей птицы...
Долго вспоминал, где же он видел этих залитых смоляной чернотой птиц? Уже доносился от коша лай собак и пахло сосновым дымом, когда обожгла догадка: «Кавказский тетерев!» Эту редкую птицу с длинным, разделенным надвое хвостом он приметил у деда в старой, 1895 года издания, книге профессора Московского университета М. А. Мензбира «Птицы России». Только на рисунке там не все было правильно, но Олег об этом еще не знал, как не знал и того, что с этой встречи завяжется узелок, потянется ниточка, которая через десять лет приведет его снова в эти горы, и кавказский тетерев станет предметом его постоянных исследований...
Рабочая биография Олега Анатольевича не раз сворачивала от «генеральной линии» его судьбы. Но когда ему, учителю русского языка и литературы, предложили место препаратора в Тебердинском заповеднике, он, не раздумывая, согласился.
Сложная у него была задача... Сложная не столько по исполнению, сколько по тому внутреннему напряжению, которого она от него требовала.
Ему приходилось и раньше стрелять в животных, но то было в пылу охоты, в азарте погони. А теперь... Он должен был вместе с егерем найти, выследить зверя, хладнокровно оценить, подходящий ли это экземпляр (слово-то какое препарирующее — экземпляр!), и спокойно послать пулю, с тем чтобы потом «оживить» животное, заново создав в навсегда замершем чучеле.
Привыкнуть к этому Олег Анатольевич не мог, и нередко его карабин запаздывал, «терял голос», а раздавался только раскатистый выстрел егерской винтовки.
В 1969 году Олег Анатольевич заочно поступил в сельхозинститут по специальности «охотоведение», а спустя два года был зачислен в том же заповеднике на должность младшего научного сотрудника-орнитолога. С этого-то рубежа, этой межевой, «пограничной» даты и началось, собственно, то главное в его работе, чем он занят, захвачен по сей день... Почему он выбрал орнитологию? Любит он это дело — и все. За что любит птиц? За парение, невесомость, причастность к небу. И охотиться за птицей в горах трудней, чем за зверем: минута полета — и она на другой стороне ущелья; а попал — погибает, как правило, сразу.
Тут все внезапно: и появление и исчезновение. В общем, для Витовича работать с птицей интересно, и особенно с кавказским тетеревом. Другие редкие птицы, как бы сознавая собственную неповторимость, оберегают свою жизнь — от первых заморозков до весенних дней — на далеких теплых берегах. А тетерев, верный горам, мужественно переносит и стужу и ненастье, словно привязанный к этим дымящимся метелями вершинам невидимой нитью.
Позади осталась тропа с цоканьем копыт и шумом реки, сначала громким, близким, а потом все затихающим.
Первые километры Витович и лаборант Игорь Ткаченко шли вдоль реки Теберды, где цветущие сады стояли по ущелью неподвижным туманом. Но постепенно май возвращался в апрель, а тот сырым ветром и дрожью прошлогодней травы как бы стучался в март. Последний километр шли молча, осторожно ведя в поводу навьюченных лошадей. Дойдя до поляны, где ловили вечернее солнце огромные сосны с отвесными, как ливень, стволами, Витович обернулся к лаборанту:
— Лагерь разобьем здесь.
Спустя два часа, когда палатка уже стояла посреди поляны, а в котелке бугрилась, закипая, вода, Витович вернулся с обхода и, блестя глазами, спрятал бинокль в футляр.
— Токуют!
На следующий день, в полдень, когда тетеревиный ток опустел, поставил Витович с лаборантом еще одну палатку. Палатка была маленькая, на алюминиевом каркасе. В ней можно было только сидеть, и четыре стороны света заглядывали в ее четыре крошечных оконца. Здесь, на южном склоне горы Большая Хатипара, среди бурых кочек прошлогодней травы Олег Анатольевич и провел двадцать суток, выходя из палатки только по ночам или в периоды дневного затишья.
Еще в предутренних сумерках на ощупь проверял он фотоаппарат, открывал дневник, заводил часы, посматривая на светящийся циферблат, и, устроившись поудобнее на ватнике или спальном мешке, начинал терпеливо подстерегать события, испытывая почти охотничий азарт.
Просыпаются тетерева, кормятся, начинают токовать, улетают — каждый раз быстрый взгляд на часы и короткая точная запись в дневнике наблюдений. А увидит Витович что-то новое в поведении тетеревов, когда набирающий силу день пробьет пласты тумана и погонит их вниз, — осторожно глянет в окошко палатки повитый веточками брусники или можжевельника объектив и с тихим щелканьем впустит в себя распахнутое взлетом тело тетерева, которое теперь навечно останется темным силуэтом на глянцевом поле фотопленки. Потом, уже внизу, в заповеднике, при красном свете фонаря снова «воскреснут» этот полет и эти горы. Бели же недостанет остроты глаза, поднимет Витович тяжелый цейсовский бинокль, и расстояние покорно свернется, сложится, выпукло придвинув предмет к самой палатке. И так весь долгий, поднятый к самому небу день будут сменять друг друга, повинуясь человеческим рукам, фотоаппарат, бинокль, блокнот и снова бинокль, чтобы исчез еще один прочерк в биографии тетерева.
Весна тут только началась. В полукилометре от палатки, внизу шумела по дну ущелья Большая Хатипара. Местами она текла под мощными мостами из снега, местами вырывалась на волю, захлестывая, забрасывая пеной каменные глыбы, на которых жались друг к другу кривые низкорослые березы да пластался, свешивая темные ветки над ревущей водой, можжевельник.
Прямо напротив палатки лежал через ущелье северный склон: скалистый, мрачный, сплошь забитый снегом — там еще царила зима. Каждый день после полудня с него сходили снежные лавины, и Витович зачарованно следил, как сначала беззвучно скользит снег по узким желобам, а потом с грохотом рушится вниз с отвесных скал.
Великая тишина стояла вокруг. Только шумела день и ночь река, но постепенно этот звук выключался из сознания.
Изредка прогрохочет лавина, крикнет, пролетая, альпийская галка или наверху, в скалах, свистнет тревожно улар. И опять тишина. Солнце на этих высотах было редким гостем. Неделями ползли, цепляясь за вершины, свинцовые тучи, накрывая землю то дождем, то снегом, то, сминая первые цветы, ледяными залпами града. А то тяжело накатывали с моря громкие грозы. Сотрясая горы, раскатывался гром, и ущелье, словно давясь этим небесным криком, не в силах его вместить, выталкивало эхо обратно. В такие минуты становилось по-настоящему страшно.
Вот в этих-то неприютных местах по соседству с небом и совершалось великое таинство продления скрытного и немногочисленного тетеревиного рода.
... Едва только слабый росток света шевельнется на востоке и отделит пробуждающееся небо от спящей земли, на току, где ночуют тетерева, начинается своя жизнь. Здесь, как в феодальном государстве, есть избранные, «первое сословие» — взрослые, в расцвете сил петухи-трехлетки. Их удельные владения в самом центре токовища, где высокая кочка или ровная площадка.
Тетерева рангом ниже — двухлетки в темных, с серым крапом нарядах, — как непокорные вассалы, окружают их, охраняя свои наделы как от «первого сословия», так и от «третьего» — самых молодых токовиков, встречающих свою первую весну. У последних мундир серого пера и самые дальние участки на краю токовища.
Но избранником станет лишь «жених», чье владение в центре токовища, и потому нет-нет, да и поднимет годовик знамя мятежа и вторгнется на землю более «знатного» соседа. Только недолго владеть ему участком, праздновать победу. Подоспеет хозяин в черных доспехах, грозно надвинется, ударит крылом и погонит прочь. И снова начнет годовик поход вдоль чужих границ, ожидая своего часа или счастливого случая.
Но и тут бывают исключения.
Долго шла тяжба за часть надела между черным хозяином и незваным серым гостем. Много раз серый без боя бежал за пределы владений черного, но снова и снова возвращался и однажды принял бой. Хозяин теснил грудью, бил клювом, яростно поднимал перья, становясь больше, страшнее, непобедимее, но одолеть серого так и не сумел. Отвоевал пришелец большую кочку с несколькими метрами земли вокруг и, основав тут свое «удельное княжество», уже как равный начал ток.
