— Я, правда, так раздражаю?
— Возможно.
Его улыбка замирает между лукавой и мягкой, и мне не нравится, как она забирается мне под кожу, не нравится вообще замечать что-либо на его губах.
— Я вернусь около семи, — говорит он, неловко близко. — Не жди.
— И не мечтай.
Только я, конечно, жду.
Я не отсчитываю часы до его прибытия, но мой взгляд то и дело скользит к часам, всякий раз, как я осознаю тишину, их тиканье становится невыносимо громким.
Я отвлекаю себя, делая заметки о ботанических свойствах различных волшебных растений, и брожу по саду в поисках их. У меня нет возможности отличить иллюзии от реальных, но позволяет мне отвлечься, а это все, чего я хочу.
Я должна спросить у Аида, что реально, а что нет. Должна спросить, могу ли я растить здесь что-то.
Перестань о нем думать, Сефи.
Но о чем еще здесь думать?
Я стараюсь не раздражаться, когда проходит седьмой час, а его все нет. Я ухожу в свою комнату и вяжу там очень плохую шляпу. Она так плоха, что я решаю, что не усну, пока не приготовлю что-нибудь приличное, поэтому начинаю все сначала.
Уже поздно, когда я слышу, как открывается дверь.
Я не планирую идти туда. Я наконец устала, и у меня нет веской причины говорить с ним, но потом я слышу, как он спотыкается и ругается себе под нос.
Я просто проверю, все ли с ним в порядке.
Я открываю дверь. Аид моргает, глядя на меня.
— Прости, я не хотел тебя будить. Знаю, что уже поздно. Нарвался на мелкую мерзкую шайку воров.
Он держится за бок, его дублет мокрый. К пальцам прилипла краска.
— У тебя кровь.
— Бывало и похуже.
— Позволь помочь тебе… — я двигаюсь к нему, но он отступает на несколько дюймов.
— Тебя это не касается. Пусть останется так.
— Но…
— Не надо…
Я бью его в живот. Он издает низкий вой.
— Будь ты проклята, женщина!
— Ты ранен. Возможно, сильно. Дай мне посмотреть!
— Почему тебя вообще это волнует?
— Эм, потому, что я не ужасный человек?
— Ты… — его речь обрывается, когда он ловит мой взгляд. — Конечно, нет, — говорит он так, словно эти слова причиняют ему большую боль, чем рана. Он приваливается к стене, откидываясь на нее. Я ныряю под его руку.
— Еще какие-нибудь жалобы?
— Нет, — говорит он низким голосом.
Я тащу его по коридору и останавливаюсь у двери, пока он рассеивает магию, запирающую ее. Втаскиваю его внутрь. Темное, размытое пятно поднимается мне навстречу, сопровождаемое низким, хриплым рычанием.
— Тихо, Флаффи, — рычит Аид, но, тем не менее, тянет руку к псам. Они издают низкий стон. — Со мной все в порядке. Только не рычите на Персефону, ладно? Она нам нравится.
Я чувствую покалывание на щеках и поначалу радуюсь отсутствию света, пока не вспоминаю, что он, возможно, все равно видит. — Э-э, побольше света, пожалуйста.
Мрак рассеивается, но лишь слегка. Он цепляется за каждый темный предмет мебели и красную бархатную драпировку. Комната выглядит так, словно ее нарисовали по мотивам готического романа: декоративное дерево, плюшевые ткани и стены из витражного стекла. На нем изображены сцены, наверное, довольно обычные для фэйцев: дикая охота, олени, золотые кубки и короны из шипов и роз. Если не считать декораций и стопки книг у кровати, это скучная комната, холодная, несмотря на вкрапления малинового и полуночного. Ничего теплого, ничего личного.
— Хм, — протягиваю я, — мне действительно нужно выяснить имя твоего дизайнера.
— Серьезно?
— Нет.
Он правда не привык к тому, что люди могут лгать. Я опускаю его на кровать и убираю его руку. Он вздрагивает, напрягаясь под моими пальцами.
— Я не причиню тебе боли.
— Не этого я боюсь.
Я не могу четко разглядеть рану сквозь ткань, поэтому растегиваю его дублет, стаскиваю с плеч и бросаю на пол. Следующая на очереди рубашка.
Он сидит на кровати полуобнаженный, словно раненый бог, стройные формы его груди совершенны, как у скульптуры.
— Вау, — с трудом вырывается у меня.
Аид удивленно приподнимает бровь, и я понимаю, что сказала.
— Ты ужасно бледный, — добавляю я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Его улыбка исчезает.
— Ты и сама довольно бледна.
— Да, но я по-английски бледно-розовая. Ты же никогда-не-видевший-солнца бледный вампир.
Я опускаю ту часть, что его кожа сияет, как алебастр, и гладкая, как фарфор. Не думаю, что ему нужны мои комплименты.
Интересно, если доля правды в том, что он никогда-раньше-не-выдевший-солнца? Как часто он посещает верхний мир?
Почему меня это волнует?
Я снова обращаю свое внимание на рану. Четкий, длинный порез сбоку живота, все еще сильно кровоточащий.
— Думаю, нужно зашить, — говорю я ему.
Он фыркает.
— Я должен стать твоей свиной тушей?
— Если не хочешь остаться с уроддивым шрамом… — или истечь кровью, хотя не уверена, что это возможно.
— Я слишком красивый, чтобы ко мне прилагалось слово «уродливый».
— Тогда…
— Мне не нужны швы. Мы очень быстро исцеляемся. Просто убери кровь. Скоро она начнет свертываться.
Он щелкает пальцами, и в воздухе над ним появляется пузырек. Он неуклюже пытается поймать его, ругаясь, когда тот выскальзывает. Я подхватываю его прежде, чем он падает на пол.
— Хорошие рефлексы, — говорит он.
— Лето очень неудачных спаррингов с Либби, — я откупориваю флакон. — Что это?
— Герметик. Он тоже поможет очистить.
Я высвобождаю ткань из его пальцев, обильно нанося раствор на рану.
— Болит где-нибудь еще?
Он хватает бутылку с прикроватного столика, проглатывая его практически на одном дыхании.
— Не напивайся, чтобы скрыть боль!
— Почему нет? Ты пробовала?
— Я… нет.
Я протягивает мне бутылку.
— Я не пью.
Он пожимает плечами, мнова опрокидывая ее.
— Это, правда, ужасная идея.
— Это восхитительная идея.
Он допивает остатки и щелкает пальцами, убирая бутылку.
— Как это работает? — спрашиваю я его. — Как ты призываешь и убираешь все?
— Я не могу взять что-то из ниоткуда, — объясняет он. — Все, что я призываю, уже где-то существует.
— Ты крадешь это?
— Некоторые из нас крадут, — признает он. — Что касается меня, я беру только оттуда, где не хватятся искать пропавшее. Коробки на складе. Забытый винный погреб.
— Все равно воруешь.
— Ох, простите, Мисс Всевысшая-и-Всемогущая, предлагаешь, чтобы я голодал?
— В последний раз, когда я проверяла, выяснилось, что нельзя умереть с голоду от недостатка вина.
— Ты явно никогда раньше не пробовала отличного вина…
Я продолжаю промокать рану, кровь уже покрывается коркой на его идеальной, фарфоровой коже. Крапинки чего-то черноватого обрамляют край.
— Ай! — шипит он. — Будь нежней.
— Ох, извини, я приняла тебя за кого-то сильного.
— Оскорбляешь Лорда Ночи?
— А получается?
Его губы трогает легкая улыбка.
— Ты очень опрометчива.
— Ты ранен и сидишь в луже своей крови. Я пользуюсь своим шансом.
— Я думал, ты мягче.
— А я думала, думала ты менее щепетильный, так что мы оба разочарованы.
Аид склоняет голову.
— Я не разочарован.
Не уверена, что он имеет в виду, поэтому перевожу разговор, разглядываю появившуюся из ниоткуда ткань.
— Все фейри могут вызывать предметы?
Он качает головой.
— Лишь большая одиннадцатка — Высший Двор — и только в своих домах. Я не могу ничего призвать за пределами этого места. И если устал или слаб. Я не смог бы вызвать этот флакон, если бы мои запасы уже не были на месте.
Я киваю, обдумывая его слова.
— Если я правильно помню, было двенадцать богов.
— После столетий созерцания распутства своего мужа Гера в конце концов не выдержала и убила Зевса, лично заняв трон. С тех пор у нас лишь один монарх — Зера.
Я замираю.
— Ко…королева, которую я видела на Самайне, это та… это Гера из легенд?
