Он ничего не говорит.
— Почему ты позволил мне подслушать?
— Лишь то, что ты живешь в Подземном мире, не значит, что тебя нужно держать в неведении, — он не смотрит на меня, когда говорит, вместо этого уставившись на черный лак на своих ногтях.
— Эта женщина, — начинаю я, — она твоя тетя?
— Что? Нет, — он вздрагивает.
— Ты назвал ее Тетушкой Эм.
— Эметрия, — поправляет он. — Она… друг семьи. Или была им. Наверное. Она… она несколько раз брала меня в мир смертных, когда я был ребенком. Ей нравилось водить меня в тот старомодный кинотеатр. Однажды мы смотрели там фильм. Волшебник страны Оз. Отсюда и прозвище Тетушка Эм.
Не похоже, что он использовал это имя как приятное воспоминание. Скорее, насмешка. Но поскольку он не может лгать, я должна верить, что причина именно в этом.
Кажется странным представлять его ребенком, и я снова удивляюсь его возрасту. Он ходил туда ребенком и нпзывал кинотеар «старомодным», значит это было не ново. И полагаю, сужает его возрастной диапозон до менее чем столетия.
— Что между вами двумя произошло?
Аид открывает рот, но снова его закрывает.
— Прости, это личный вопрос…
— Нет. То есть, да, но не это причина, по которой я не могу ответить. Все определенно сложно.
— Ох, хорошо. У меня есть полгода здесь, чтобы попытаться заставить тебя открыться.
Мелькает призрак улыбки.
— Не уверен, что это займет так много времени.
— Что?
— С тобой легко разговаривать. Когда ты хочешь, чтобы я с тобой говорил. Уверен, ты многое сможешь сделать за полгода.
Я хмурюсь.
— Ты не… ты не под проклятием случайно?
Он пристально на меня смотрит.
— Почему ты так думаешь?
— Не знаю. Мне просто кажется, что должна быть какая-то веская причина, почему иы продолжаешь приводить сюда молодых женщин, и я подумала, может, есть какое-то проклятие, от которого они могли бы тебя освободить.
— Кто-то перечитал «Красавицу и чудовище» в детстве.
— Это приятная сказка.
— Да? Как думаешь, почему так?
— Думаю, идея того, что можно спасти кого-то, просто любя его, довольно романтична.
— Ты так не считаешь?
— В реальной жизни любовь редко настольео преобладает, и настоящие монстры не меняются только потому, что их кто-то любит. Красавице повезло, потому что ее зверь на самом деле не был монстром.
Аид клонит голову в мою сторону, взгляд напряжен мыслями.
— Как же тогда выглядят монстры?
— Как и все остальные, — я смотрю в другую точку. — Я перефразирываю оригинальный текст. Папа любил — любит — сказки. Мне они тоже нравятся, и я понимаю, почему другим эта нравится особенно. Приятно верить, что ты можешь спасти кого-то, просто оставаясь самим собой. Не нужно быть сильным или умным или сражаться в бою. Просто нужно быть рядом с тем человеком.
На мгновение он замолкает.
— Не могла бы ты… — он останавливается, качая головой. — На мне нет проклятия, — объясняет он.
— Тогда те женщины…
— Это сложно.
— Пожалуйста, — прошу я его, — просто… просто скажи мне. Ты причинял им боль?
Он вздыхает, и я могу сказать, что он рпзочарован тем, что я вообще спросила.
— Нет, — говорит он. — Вовсе нет. Но это все, что я могу тебе сказать, и я прошу тебя никому больше не рассказывать.
— Хорошо.
— Спасибо.
Он делает долгую, тяжелую паузу, вырпжение его лица жесткое, как железо. Интересно, собирается ли он вообще заговорить, или молчание следует нарушить мне.
— Я не проклят, — повторяет он, — но быть Аидом сопряжено с определенными условиями. У меня много власти, гораздо больше, чем у большинства членов Верховного Двора, но цена этого такова, что я могу ступать на смертную землю только два раза в год. Самайн — один из них.
— И… и до того времени, ты застрял здесь, внизу?
— Да.
— Один?
— Ну, с этими парнями, конечно.
Псы на дюйм продвигаются вперед и жмутся тремя мордами к его лицу.
— Ты выбрал это?
— Что?
— Ты сказал, это титул… он наследуется? Как это работает?
— Предыдущий лорд или леди может отметить кого-то своим преемником, — он оттягивает левый рукав. Под кожей вырисовывается маленькая черная метка — увенчанный короной череп, окруженный перьями. — Она отмечает меня как нынешнего правящего лорда. Обычно выбирают своих детей. Она достается старшему, если никого не выберут. Другой способ получить власть — убить предыдущего правителя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Холод пробирает меня до костей.
— И… и как ты…?
— Предыдущий Аид был моим отцом, — говорит он. — Но мужчина, занимающий сейчас место Ареса, является его старшим сыном.
— Тогда, он выбрал тебя, или…?
— Я убил своего отца?
— Да.
Он внимательно смотрит на меня.
— Что ты об этом думаешь?
Все, что я знаю, — это то, что я хочу думать. И, мне кажется, я знаю, что он хочет от меня услышать. Он хочет, чтобы я увидела то, чего не видят другие, посмотрела за пределы домыслов и слухов.
— Я… думаю, если ты это сделал, у тебя должна была быть причина. Хотя я не понимаю, почему ты не можешь мне сказать, в чем эта причина.
Аид выдыхает, на его лице промелькает вспышка облегчения. Она исчезает в считанные секунды, и он не встречается со мной взглядом.
— Я убил его, потому что он, вероятно, уже умирал, и Эметрия сказала мне сделать это.
— Она… она, что? — моя голова закружилась. — Почему ты…
— Было время, когда я сделал бы для нее все, что угодно.
— Что… что произошло?
— Эметрия добрее, чем многие члены Верховного Двора, и все же она одна из них. Интриганка, которая использует людей в своих целях.
— А ты?
Он резко поворачивается ко мне.
— Ты не один из них?
— Надеюсь, что нет, — говорит он, — но дай мне столетие, тогда и посмотрим. Как там говорил Ницше? «Либо ты умираешь героем, либо живешь до тех пор, пока не станешь злодеем».
— Это Бэтмен, — говорю я ему. — Хотя Ницше говорил нечто подобное, — я так думаю. Не уверена, это звучит так, как мог бы сказать Ницше, судя по тому, что мой отец несколько раз цитировал его.
Аид не смеется, его взгляд приковал к бесконечной точке на лестнице. Каждый мускул в нем, кажется, накалился до предела.
— Это прекрасная цитата, и она вполне применима к нам. Самые старшие, как правило, самые жестокие.
— Тогда ты, должно быть, молод.
— Звучит почти как комплимент.
— Почти.
Он откидывается на ступеньки. По его лицо пробегает мимолетное подобие улыбки.
— А ты… ты сожалеешь о том, что Эметрия заставила тебя сделать? — спрашиваю я. — Жалеешь, что пришел сюда?
— Может, это было и к лучшему, но не всегда. Я скучаю по миру смертных. Он грязный и громкий, но даже для земли лжецов, он странно реален, — говорит он как человек, проведший там много времени, и в его глазах светится искренность. Он не может лгать, но преуменьшает, насколько ему нравится тот мир.
— Подожди, — говорю я, — ты сказал, что можешь посещать мир смертных только два раза в год, но после Самайна ты пошел к моему отцу…
— Да.
— Но… разве это не твои два раза?
— Да.
Приходит странное осознание. В моем животе бурлит нечто странное между паникой и благодарностью.
— Ты потратил свой единственный оставшийся день, сделав это для меня?
— Ну, а что еще мне оставалось делать?
— Спасибо.
Аид отмахивается.
— Это пустяк.
— Это не пустяк, — настаиваю я, — си спасибо тебе.
Затем, не задумываясь, я наклоняюсь и целую его в щеку. Его кожа теплая под моими губами, и мои губы покалывает, когда я отстраняюсь. Я стараюсь не касаться его.
Глаза Аида расширяются. Он выглядит более шокированным, чем когда я дала ему пощечину. Он зависает так с минуту, словно животное, попавшее в силки, и я резко встаю.
— Пойдем прогуляемся в саду, — говорю я.
— Что? Зачем?
— Ты расстроен, а сад спокойный и красивый и может помочь тебе унять это чувство.
