Но Ренисенб, не дослушав ее, выбежала из дверей в золотой закат вечернего солнца. Скалы уже окутала густая тень — как прекрасен был мир в этот час!
Дойдя до тропинки, ведущей наверх, к гробнице, Ренисенб ускорила шаг. Она поднимется туда и разыщет Хори. Да, разыщет Хори. Так она всегда поступала в детстве, когда у нее ломались игрушки, когда она чего-либо не понимала или боялась. Хори был сам как скала — несгибаемый, стойкий, твердый духом.
«Все будет в порядке, как только я доберусь до Хори», — убеждала себя Ренисенб.
И снова ускорила шаг. Она почти бежала.
Потом вдруг увидела, что навстречу ей идет Сатипи. Сатипи, должно быть, тоже побывала наверху.
Как странно идет Сатипи: шатается из стороны в сторону, спотыкается, словно слепая…
Когда Сатипи увидела Ренисенб, она замерла на месте, прижав руку к груди. Ренисенб подошла к ней и была поражена, увидев ее лицо.
— Что случилось, Сатипи? Тебе плохо?
— Нет, нет.
Голос у Сатипи был хриплым, глаза бегали.
— Ты что, заболела? Или испугалась? Что произошло?
— Что могло произойти? Ничего не произошло.
— Где ты была?
— Я ходила наверх, искала Яхмоса. Его там нет. Там никого нет.
Ренисенб смотрела на нее во все глаза. Перед ней была другая Сатипи, словно она разом лишилась твердости характера и решительности.
— Пойдем, Ренисенб. Пойдем домой. Рука ее чуть приметно дрожала, когда она схватила Ренисенб за плечо, принуждая повернуть назад, и это прикосновение вызвало у Ренисенб внезапный протест.
— Нет, я поднимусь наверх.
— Говорю тебе, там никого нет.
— Я хочу посидеть и посмотреть на реку.
— Но уже поздно. Солнце почти село.
Пальцы Сатипи впились ей в плечо. Ренисенб попыталась вырваться.
— Пусти меня, Сатипи.
— Нет. Пойдем вместе назад.
Но Ренисенб уже удалось вырваться, и она бросилась вверх по тропинке.
Там что-то есть, инстинктивно чувствовала она, что-то есть… Она ускорила шаги…
И тут она увидела — в тени от скалы что-то лежит… Она подбежала.
И ничуть не удивилась тому, что увидела. Словно именно это ожидала увидеть.
Нофрет лежала навзничь в неестественной позе. Ее открытые глаза были безжизненны.
Наклонившись, Ренисенб дотронулась до холодной, уже застывшей щеки. Потом выпрямилась, не отводя взгляда от Нофрет. Она не слышала, как сзади подошла Сатипи.
— Наверное, она упала, — сказала Сатипи. — Шла по тропинке наверх и сорвалась…
Да, подумала Ренисенб, возможно, именно так и случилось. Нофрет сорвалась со скалы и, пока падала, несколько раз ударилась об известняковые глыбы.
— Возможно, увидела змею, — говорила Сатипи, — и испугалась. На тропинке часто можно встретить спящих на солнце змей.
Змеи. Да, змеи. Себек и змея. Змея, голова у нее разбита, она лежит на солнце. И Себек с горящими от ярости глазами…
Себек… Нофрет…
— Что случилось? — раздался голос Хори. Ренисенб с облегчением вздохнула. К ним подошли Хори и Яхмос. Сатипи принялась с жаром объяснять, что Нофрет, по-видимому, сорвалась со скалы.
— Она, наверное, поднималась, чтобы разыскать нас, но мы с Хори ходили проверять оросительные каналы. Нас не было здесь около часа. А когда шли обратно, увидели, что вы стоите здесь, — сказал Яхмос.
— А где Себек? — спросила Ренисенб и сама удивилась тому, как хрипло звучит ее голос.
Она скорей почувствовала, чем увидела, как, услышав ее вопрос, резко повернул голову Хори. Яхмос же, видно, не очень удивился, потому что ответил:
— Себек? Во второй половине дня я его не видел. Во всяком случае, с тех пор, как он, рассердившись, убежал из дому.
Но Хори продолжал смотреть на Ренисенб. Она подняла голову и встретилась с ним взглядом. И когда увидела, что он отвел глаза и задумчиво смотрит на тело Нофрет, поняла, что знает, о чем он думает.
— Себек? — переспросил он.
— О нет, — услышала Ренисенб собственный ответ. — Нет… Нет…
— Она сорвалась с тропинки, — настойчиво повторила Сатипи. — Как раз над нами тропинка становится узкой, и поэтому особенно опасно…
«Опасно? О чем это говорил Хори? Ах да, он рассказывал ей, как еще ребенком Себек напал на Яхмоса и как ее покойная мать, растащив их, сказала: „Нельзя этого делать, Себек. Это опасно…“
Себек любит убивать. «А уж то, что надумаю, сделаю с удовольствием…»
Себек убил змею… Себек встретился с Нофрет на узкой тропинке…
И опять она услышала собственный шепот:
— Мы не знаем… Мы не знаем…
А потом с огромным облегчением, будто с души у нее спала тяжесть, услышала, как Хори твердо и с уверенностью подтвердил предположение Сатипи:
— Да, наверное, она сорвалась со скалы… Взгляд его снова встретился со взглядом Ренисенб. «Мы оба знаем… — подумала она. — И всегда будем знать…»
— Да, она сорвалась со скалы, — услышала Ренисенб собственный дрожащий голос.
И эхом отозвался Яхмос, словно ставя заключительную точку:
— Скорей всего, она и вправду сорвалась со скалы.
Глава 10
Четвертый месяц Зимы, 6-й день
1
Имхотеп сидел перед Изой.
— Они все рассказывают одно и то же, — хмуро пожаловался он.
— Что ж, по крайней мере, хоть это удачно.
— Удачно? Что значит «удачно»? Странные у тебя выражения!
Иза издала короткий смешок.
— Я знаю, что говорю, сын мой.
— Правда ли то, что они рассказывают, — вот что я должен решить, — с важным видом заявил Имхотеп.
— Ты не богиня Маат[21]. И не умеешь, как Анубис[22], взвешивать сердца на весах правды.
— Несчастный ли это случай? — допытывался Имхотеп. — Я не имею права забывать, что мое письмо с угрозой выгнать их всех из дому могло возбудить у них низменные чувства.
— Да, конечно, — согласилась Иза. — Чувства у них явно были низменные. Они так кричали, что я, не выходя из своей комнаты, могла слышать каждое слово. Между прочим, ты на самом деле был намерен так поступить?
Имхотеп смущенно заерзал в кресле.
— Я пребывал в гневе, когда писал, я имел основания сердиться. Моих сыновей следовало проучить.
— Другими словами, — сказала Иза, — ты просто решил их попугать. Так?
— Дорогая Иза, какое это имеет значение сейчас?
— Ясно, — сказала Иза. — Ты, как обычно, сам не знал, что делаешь. И не подумал о том, чем это может кончиться.
— Я хочу сказать, что сейчас все это не имеет никакого значения, — с трудом подавил раздражение Имхотеп. — Меня интересуют обстоятельства смерти Нофрет. Если мне предстоит заподозрить, что один из членов моей семьи может быть столь безответствен и невоздержан в чувствах, что намеренно совершил убийство, то я.., я просто не знаю, как мне поступить.
— Вот, выходит, и удачно, — заметила Иза, — что все они рассказывают одно и то же. Никто ни на что не намекает?
— Нет.
— Тогда почему не считать происшедшее несчастным случаем? Тебе следовало взять девушку с собой в Северные Земли. Я ведь тебе тогда так и советовала.
— Значит, ты допускаешь…
— Я допускаю только то, что мне говорят, если это не противоречит тому, что я видела собственными глазами, — а нынче я вижу очень плохо, — или слышала собственными ушами. Ты, наверное, расспрашивал Хенет? Что она тебе сказала?
— Что она очень огорчена, страшно огорчена. За меня.
Иза подняла брови.
— Вот как? Ты меня удивляешь.
— У Хенет, — продолжал Имхотеп, — очень доброе сердце.
— Совершенно верно. И чересчур болтливый язык. Но если огорчение за тебя — это единственное, о чем она тебе сообщила, то происшедшее определенно можно считать несчастным случаем. Есть много других дел, которыми тебе предстоит заняться.
— Разумеется. — Имхотеп встал. Теперь он снова был преисполнен спеси и самоуверенности. — Яхмос ждет меня в зале с делами, которые требуют моего немедленного вмешательства. Кроме того, следует обсудить решения, которые были приняты без меня. Как ты всегда говоришь, горе, посетившее человека, не должно мешать главным в его жизни занятиям.
И он поспешил к дверям.
Иза иронически улыбнулась, потом ее лицо снова стало мрачным. Она покачала головой и тяжело вздохнула.
2
Яхмос вместе с Камени ждал отца. Хори, доложил Яхмос отцу, с самого начала неукоснительно следил за подготовкой к погребению — прежде всего за работой бальзамировщиков и изготовителей саркофага.
После получения известия о смерти Нофрет Имхотепу потребовалось несколько недель, чтобы добраться до дому, и за это время все было готово к погребению. Тело долго пролежало в крепком соляном растворе, затем, высушив его, постарались восстановить прежний внешний облик покойной, натерли труп душистыми маслами и травами, обмотали, как полагалось, полотняными пеленами и поместили в саркофаг.
Яхмос сказал, что выбрал для погребения небольшую нишу в скале, в которую потом положат и тело Имхотепа. Он подробно доложил о всех своих распоряжениях, и Имхотеп одобрил их.
