и вытащил двухдюймовую лупу. Внимательно изучил снимок, затем отложил его в сторону.
— Да, кажется, Аипхо, — нехотя согласился он. — Но зачем чеченцам фото плотины?
— Вот и я думаю — зачем? — с легкой иронией согласился Андрей.
Генерал повернулся к Казимиру.
— Проверьте, кто выпустил эти проспекты?
— Сейчас выясним, товарищ генерал, — полковник встал и вышел из комнаты.
Генерал вновь наклонился к снимку.
— Я почти поверил майору, — добавил Болховитинов.
— Ну, допустим, — генерал выпустил клуб дыма. — Допустим, что чеченцы решились на подрыв плотины. Я, конечно, не верю в это, но предположим, — Козолупов вытащил сигарету изо рта и положил ее на край хрустальной пепельницы. — Поговорим о мерах противодействия.
Его сухость и отсутствие энтузиазма насторожили майора. Станет ли генерал брать на себя ответственность? Для него это лишняя забота. Андрей знал, что за все происходящее в Сочи отвечает помимо ШтабБОЛа также ФСБ, МВД, СКП, и даже ФСО. ШтабБОЛу выгодно наблюдать за развитием ситуации со стороны, не вмешиваясь до поры до времени. Если ситуация повернется в неблагоприятную сторону — они не причем, если удастся предотвратить ее — всегда можно приписать часть заслуг себе.
— Так что вы предлагаете? — генерал повернулся к майору.
— Во-первых, — быстро ответил Андрей, — обследовать все гидроузлы на предмет обнаружения подозрительных предметов. Во-вторых — ужесточить доступ на объекты. В-третьих — проверить всех работников, особенно иностранных, установить на ГЭС пропускной режим повышенного контроля, внедрить систему видеонаблюдения и оповещения. Пока все.
Козолупов заколебался.
— Вы не представляете, сколько это поднимет шума. А сколько работы… Там одних помещений около тысячи, сотни рабочих. Проверить всех — нереально, не ставить же все на уши, — он прошелся по комнате. — Боюсь, это не по нашей части. Зря ты меня потревожил, — повернулся он к Болховитинову. — Я не вижу тут задач для себя. Сооружения гражданского назначения — это скорее по части МВД.
— Какое значение имеет ведомственная принадлежность? — резко спросил Андрей. — Главное — предотвратить взрыв. Вы же понимаете, чем это грозит?
— Вся эта чепуха о возможных терактах не стоит выеденного яйца, — уверенным голосом сказал Козолупов. — ГЭС им не по зубам. Вы даже не представляете, сколько нами принято мер. Мы что, пустое место? Зря здесь штаны просиживаем?
— Не думаю, что террористы косяком пойдут в расставленные вами сети, — возразил Андрей. — Здесь нужна тщательная и большая работа.
— Давайте, не будем заходить так далеко, — видя, что разговор уходит в эмоциональное русло, вмешался Болховитинов. — Подождем получения новых данных. Куда ты сейчас? — обратился он к Андрею.
— В гостиницу, если не возражаете…
Дверь открылась, и вошел Казимир.
— Проспекты официально выпущены Русгидро, — доложил он, обращаясь к генералу, — генподрядчиком на строительстве ГЭС.
Козолупов повернулся к Болховитинову.
— Ну вот видишь, я так и знал. Не ставить же на уши органы из-за каких-то рекламных проспектов?
Он поднялся и протянул руку майору.
— Спасибо за информацию… И не будем при каждом взрыве петарды думать о новом Буйнакске.
13
Она родилась в самое страшное время второй половины двадцатого века и в самом грозном городе на земле с соответствующим именем. Родиться на Кавказе и не быть вовлеченной в вечный конфликт между мусульманами и христианами? С раннего детства она привыкла к бесконечным похоронным процессиям, следующим за обтянутыми в зеленую ткань гробами под исступленные крики женщин, завернутых в черные одежды. Но ей повезло — братьев у нее не было, а отец, казалось, не имел никакого отношения к сопротивлению. Когда выросла, поступила в институт. Отдыхая с подругами в Сочи, она как-то на пляже встретила Магомеда. Ради Мага, как друзья называли его, она была готова на все. Они обручились, переехали в Кызыл-Юрт, на родину Мага, и короткое время были счастливы. Приняв ислам, она отдалилась от бывших друзей, беззаветно отдавшись мужу. Она была тогда молода, и эта появившаяся впоследствии морщина на лбу была еще едва различима, словно только намечалось место, где позднее залегла складка.
Все произошло во время очередной зачистки, когда из домов забирали мужчин, а на окраине села трещали автоматные очереди. Вошли двое. «Где муж?» — спросил один из них. Магомед успел спрятаться под топчаном в соседней комнате. Все время она думала только о нем, не войдут ли они туда. «Муж уехал». Успел ли он залезть в узкое пространство между топчаном и стеной и прикрыться матрасом? Второй из вошедших был сержант. Они смотрели на нее своими маленькими глазками, шарили по комнате: «Водка есть?» В окне между рамами стояли два литра чачи. Они выпили литр, сержант ушел. А тот, который остался, потребовал, что ему нужно. «Я беременна», — защищаясь, сказала она. «Пойдет», — ухмыльнулся тот. Он торопился, она старалась стонать как можно тише, чтобы муж под матрасом в соседней комнате не услышал. Но тут появился второй. И ему было нужно то же самое… Ей стало невыносимо больно, и она не сдержала стон. И муж услышал.
По мусульманским обычаям его хоронили в тот же день. Не придя еще окончательно в себя после всего происшедшего, она молча шла за черной машиной, не сводя глаз с покрытого зеленым флагом гроба. И только когда засыпали могилу, с ужасом осознала, что навсегда осталась одна. Отныне ей предстоит жить без него.
Она пролежала в горячке несколько дней, а когда очнулась, обнаружила, что ее еще не родившийся ребенок исчез. Врачи объяснили, что сделали это, опасаясь за ее жизнь. Она думала, что сойдет с ума. Сердце разрывалось от горя. Зачем она осталась жить? Для чего? Только мучиться и мучить других? Почуяв неладное, родственники не оставляли ее ни на минуту. Но ей удалось обмануть их. С сильнейшим отравлением ее доставили в больницу. Там оказалась в одной палате с такими же женщинами, как она. Их называли черными вдовами. Они-то и подсказали, как быстрее всего соединиться с самым близким ей человеком. Она приняла решение. Ей больше ничего не нужно в этой жизни, кроме мщения. Когда жизнь так исковеркана, все остальное не имело ни значения, ни смысла…
Ее отправили в учебный лагерь, затерянный в горах Кандагара, и через полгода она вышла оттуда высококлассным специалистом для партизанских действий. Она показала себя лучшей ученицей, стала отличным снайпером, изучила радиодело, способы выживания в горах. Ее руки окрепли, а дух закалился в изнурительных тренировках, слезы высохли, и только ненависть все еще переполняла сердце. Даже теперь, спустя два бесконечных года, она, лежа в темноте и закрывая глаза, как наяву видела перед собой лицо мужа. С его фотографией она не расставалась ни на минуту.
