— А если мы так и не дождемся вертолета? — убито поинтересовался рулевой, напряженно вглядываясь в темноту.
— Тогда попробуем выброситься на скалы, — капитан взглянул на планшетку с картой. — Может, кому-то из нас и повезет. Лучше вблизи земли погибать, чем в море… Давай чуть правее, сынок. Курс на Готска-Сандё. Даст бог, и дотянем. Ветер как раз в ту сторону. Должно повезти.
Сейнер, дрейфуя под ветер, время от времени подрабатывал себе машиной. Теперь крен и вовсе стал угрожающим — рыболовный корабль черпал забортную воду, грозясь завалиться в любую секунду. Глухая пульсация двигателя постепенно замедлялась — в машинном отделении было полно воды. Гибнущий сейнер превращался в инертную игрушку балтийских волн. Запас плавучести оставался совсем ничтожный.
Ситуация в трюме и вовсе была катастрофической. Трещала обшивка, скрежетало железо переборок. Мотопомпы не успевали выкачивать воду, и ее приходилось вычерпывать пожарными ведрами. Команда стояла по пояс в мазутной воде. Было очевидно: тратить силы на борьбу за живучесть бессмысленно, а до земли — не дотянуть.
— Всем наверх, надеть спасательные жилеты, — хладнокровно распорядился капитан, пытаясь определить местонахождение судна по приборам.
Лучевая развертка локатора, описав круг, внезапно погасла. Стрелки приборов конвульсивно дернулись и бессильно опали — навигационная электроника вышла из строя в самый неподходящий момент. Спустя несколько минут замолкла и рация, единственная надежда на спасение. Радист, чертыхнувшись, бессильно опустил руки.
Рулевой, продолжая держать курс на скалы Готска-Сандё, сжимал штурвал из последних сил. Неожиданно колесо выскользнуло из его рук и бешено крутанулось влево. Мелькали спицы. Рулевой почувствовал, что сейнер заваливается на правый борт, вздымается левым бортом, палуба уходит из-под ног. Он побледнел, крепче уперся ногами в настил, поднял голову — и вместо неба увидел над собой волны. Клокочущее море надвигалось быстро и неумолимо. И тут корабельный корпус, от бака до юта, содрогнулся от удара о воду…
Сейнер уже лежал на боку. В любой момент он мог перевернуться кверху килем. Команда посыпалась в воду, стараясь держаться ближе друг к другу. Паники, к счастью, не было. Последним, как и положено, спрыгнул капитан и энергичными саженками поплыл от судна, чтобы не попасть под гребной вал. Сейнер медленно опускался, приподнимая корму. Неожиданно послышался грохот — это незакрепленный груз в чреве корабля полетел к погружающемуся носу. Гребной винт все еще продолжал медленно рубить лопастями воздух и по мере погружения судна забурлил, вспенивая воду. Это были последние судороги погибающего корабля.
Среди обломков такелажа, судового мусора и темных мазутных пятен мелькали головы шведских рыбаков. И хотя все они были в спасательных жилетах, это не решало проблемы выживания. Балтика, конечно, не Ледовитый океан, но в холодной воде ни один человек не способен протянуть более часа-полутора. Неминуемо наступит переохлаждение организма…
* * *
«Адмирал Макаров» подоспел к месту кораблекрушения вовремя. Прибор ночного видения, совмещенный с перископом, позволял Морскому Волку в деталях рассмотреть морскую катастрофу. На его глазах гибли люди, которым никто не мог помочь. Никто, кроме совсекретной российской субмарины. По нормам морали и морским обычаям решение было очевидным, но статус подлодки и полученные от вице-адмирала Столетова инструкции разбивали его вдребезги…
— Ваше предложение? — спросил Макаров, уступая место у перископа старпому. Он сказал это не из желания переложить ответственность за решение, которое уже принял, лишь хотел убедиться, что Николай Даргель способен самостоятельно мыслить.
— Всплытие невозможно, — напомнил тот абсолютно бездушно.
— Но ведь и оставлять их тут тоже нельзя! Поставь себя на их место!
— Демаскировка. Нарушение приказа. Срыв боевой задачи, — с бесстрастностью автоответчика отчеканил Даргель.
И самое страшное, что он был прав. Однако Илья Макаров никогда не пытался оправдать собственные поступки обстоятельствами или ссылками на решения командования. Он привык отвечать за себя сам, и в первую очередь перед собой.
— Неоказание помощи терпящим бедствие. Оставление в опасности. Статья Уголовного кодекса. Нарушение всех норм международного Морского права, — в тон ему парировал Макаров и, помолчав, добавил устало: — Я все понимаю. Но кроме приказов, есть еще и человеческие нормы… А если бы среди тонущих были бы ваши отец, мать… или сын. Вы бы тоже наплевали на них, сославшись на приказ? Как бы ты потом людям в глаза смотрел?
— У меня никогда не было ни отца, ни матери. Я из детдома, — спокойно ответил старпом. — И детей у меня не было и нет.
— Зато все они — чьи-то родители, чьи-то дети. И у них тоже есть отцы и матери. Так что опустим перископ, чтобы не видеть страданий, и уйдем на глубину? А они пусть гибнут? Погоны и карьера дороже совести, товарищ капитан третьего ранга?
Даргель молчал. В нем происходила борьба, которую моралист назвал бы борьбой добра со злом, психолог — конфликтом между чувством долга и гуманистической моралью. Чувство долга победило, хоть и с оговорками.
— Как человек, я вас понимаю, — сухо молвил он, — однако как офицер, принявший присягу, я категорически против нарушения приказа. Я уважаю ваши твердые принципы. И требую от вас такого же уважения моих. Думаете, мне сейчас легко? Ваша позиция, товарищ командир, выгодная, но только на данный момент.
— Лучше иметь твердые принципы, чем мягкий шанкр, — старой флотской поговоркой ответил Макаров. — И эти принципы мне подсказывают, что людей следует спасать немедленно!
— Конечно, вы командир, решение за вами. Однако по прибытии на базу я обязательно напишу докладную.
— Ваше право, — прищурился Морской Волк.
— Если вы, товарищ командир, собираетесь принять потерпевших на борт, то у нас слишком мало места. Срыв выполнения задания обеспечен. Да и кислорода на всех не хватит.
Последний аргумент прозвучал более чем убедительно. Не зря педант Даргель припас его на конец. Поговорка «меньше народа — больше кислорода» как нельзя более подходит для погруженных субмарин. Минимально допустимая норма кислорода на подлодке — двадцать с половиной процентов от состава воздуха. В противном случае экипаж начинает задыхаться, и спасти от смерти может лишь экстренное всплытие. А ведь команда сейнера наверняка была по численности больше экипажа мини-субмарины…
— Я не собираюсь никого принимать на борт, — опроверг Макаров обвинение, становясь у перископа.
— Как же вы собираетесь их спасать? — не понял Даргель, голос его дрогнул, он не мог до сих пор поверить в то, что рыбаков можно спасти каким-то другим способом.
— Через торпедные аппараты мы можем выстрелить капсулами с надувными спасательными плотиками. Всплывать нам для этого совершенно необязательно.
Спасательные плотики при всплытии самонадувались за считаные секунды. Баллончики со сжатым воздухом после этого отваливались в пучину, как отработанные ступени баллистической ракеты. Решение выглядело компромиссным: совсекретная субмарина ничем себя не демаскировала, однако для команды шведского сейнера это стало бы настоящим спасением. Даргель выслушал командира с полуоткрытым ртом. Ему и в голову не приходило искать обходные пути решения задачи, он с упрямством барана уперся в запрет демаскировать подлодку и больше не хотел ни о чем думать.
— И овцы целы, и волки сыты. Что-то не так, товарищ капитан третьего ранга? — со скрытым вызовом уточнил Морской Волк.
— Рано или поздно спасенные зададутся вопросом: а откуда эти плотики взялись? — поморщился старпом, найдя оправдание собственному бездействию. — И что тогда?
— На спасательных плавсредствах стоит клеймо «Сделано в Норвегии», — напомнил Макаров. — Напоминаю: на нашей подлодке нет ни одного предмета, изготовленного в России… Не считая, конечно, экипажа, Андреевского флага и самой субмарины.
— Я вас предупредил о нежелательных последствиях.
— Некогда сейчас предупреждать! Людей спасать надо.
Даргель лишь рукой махнул — мол, поступайте, товарищ командир, как считаете нужным. Ваше право командовать, мое право — сигнализировать об этом адмиралу Столетову, когда вернемся на базу.
— Разрешите идти?
— Разрешаю, — Морской Волк уже не смотрел в его сторону.
Дальнейшие маневры субмарины были просчитаны командиром с арифметической точностью. Погрузившись на десять метров, подлодка развернулась носом в сторону гибнущего судна. Торпедные аппараты выстрелили капсулами с надувными плотиками. Илья Макаров не сомневался, что терпящие бедствие быстро обнаружат средства спасения: плотики, выкрашенные в ярко-оранжевый цвет, были оборудованы мощными люминесцентными лампами. К тому же, по его расчетам, всплыть они должны прямо рядом с находящимися в воде шведами. На плотиках были предусмотрены даже аварийные пайки: галеты, шоколад и бутыли с пресной водой. Все это позволило бы рыбакам продержаться как минимум двенадцать часов — как раз до подхода спасателей…
