можно двояким образом: 1) здесь перечислены божественные эквиваленты иранских богов Ахуры-Мазды, Митры, Веретрагна. Но в таком случае непонятно, почему в этом ряду нет богини Анахиты или ее греческого аналога[188]; 2) второй вариант интерпретации предполагает, что в ряду стоят один за другим боги, отождествленные с небесными светилами согласно греко-халдейской астрологии: Зевс – Юпитер, Аполлон – Солнце и Геракл – Марс. Подобную интерпретацию предлагали К. Хуманн и О. Пухштейн. Интересно, что имена этих же божеств имеются на так называемом «Звездном льве» – барельефе с Западной террасы Нимруд-Дага[189], где лев – это царский гороскоп. Однако такое понимание первой строки не более чем предположение.
В стк. 7 надписи сохранилось только два слова: «…Ὠ]ροµάσδ[ο]υ κ[ε]ραυνοῖς[190] – «…Оромазда громовым ударам (молниям)». Эта строка показывает, что Оромазд выступает здесь в качестве бога грозы, грома, т. е. это бог-громовержец. Как мы увидим далее, эта функция Зевса-Оромазда отразилась в его иконографии.
В стк. 17 читаем: «Зевса великий небесный дом недалеко очами (глазами)…» – Διός µέγ[αν] οὐράνιον οἶκον ἐγγὺς ὀφθαλµοῖς… При анализе этих строк бросается в глаза упоминание о Зевсе и о его великом небесном доме, показателен и смысл фразы. Прямая параллель имеется в «Авесте», в «Законе против дэвов» – «Видевдате»: xšnūtō ašaonąm urvāno pārayšinti avi Ahurahe Mazdå avi aməšanąm spəntąnam gātvō zarahyō kərətō avi Garōn-mānəm maēϑanəm Ahurahē Mazdå maēϑanəm aməšanąm spəntanąm maēϑanəm anyaēšam ašaonąm – «Исполненные мира души праведников подходят к Ахура-Мазде, подходят к Бессмертным Святым (шесть божественных спутников Ахура-Мазды. – Прим. авт.), к златозданным престолам их. Идут они в Гаронману (т. е. рай. – Прим. авт.), в обиталище Ахура-Мазды, в обиталище Бессмертных Святых, в обиталище других непорочных» (Vid. 19. 32) (Перевод И.А. Коссовича с нашими уточнениями). Судя по данным «Авесты», благие люди попадают в обитель света, то есть в рай, а порочные – в ад, бездонную пропасть[191]. Видимо, «великий небесный дом» следует считать обиталищем Зевса-Оромазда (и других богов?)[192], который выступает в древнеиранской религии (здесь ее влияние на верования античной Коммагены очевидно) в роли благого бога, царя праведности и создателя мира[193].
Кроме арсамейской надписи, аналогичную концепцию мы находим в «Законе Антиоха», в частности, похожие представления об участи праведника после смерти. В этой надписи царь говорит и о своей душе: …σώµα‖ µορφῆς ἐµῆς πρὸς Οὐρανίους Διὸς Ὠροµάσδου θρόνους θεοφιλῆ ψυχῆν προπὲµψαν… (OGIS. I. 383) – «тело моего образа до небесного трона Зевса-Оромазда боголюбивую душу отослав …» (перевод дословен). В этих строках нимруд-дагской надписи просматривается иранская (маздеисткая) концепция удела души праведника после смерти, и ничего специфически греческого она не содержит[194]. Любопытно, что у осетин, потомков аланов-сарматов, существовало верование, по которому души благочестивых людей попадали в «обитель света», т. е. в рай[195].
Прямое соответствие словам Антиоха обнаруживается и в пехлевийских (среднеперсидских) комментариях к «Авесте», где, в частности, говорится, что человеческая личность состоит из пяти частей: тела (tan), жизненности (jan), души (ruvan), формы (aδvenak, tan, karp), fravahr (духовный двойник – фраваши). После смерти тело соединяется с землей (как тут не вспомнить гробницу царя), жизненность с воздухом, форма с солнцем, главная душа – ruvan сливается с фраваши умершего, находящегося подле Оромазда[196]. Создается впечатление, что погребальная концепция, отраженная в нимруд-дагской надписи Антиоха I Коммагенского, в сравнении с пехлевийской, в силу ее большей древности менее разработана, однако ряд ее элементов вполне сопоставим с указаниями комментаторов «Авесты». Так, σώµα можно соотнести с tan, aδvenak – с µορφῆς, ψυχῆν с ruvan и, возможно, с fravahr. Остается jan, но, может быть, она выделилась из ruvan? Приходится пока оставить это без ответа.
Таким образом, следует признать, что в надписях Антиоха выражена иранская погребальная концепция, где Зевс-Оромазд может выступать в качестве владыки царства света, т. е. рая.
Обратимся теперь к Ζεύς Μέγας Οὐράνιος. Эпитет Οὐράνιος, применяемый к Зевсу, переводится как «небесный». Как пишет Л.Р. Фарнелл, Зевс Ураний – более само небо, чем Олимпийский Зевс[197], божество, обитающее в высших сферах. Страбон и Геродот, описывая религиозные верования персов, сообщают, что весь небесный свод они называют Зевсом и, в целом, почитают небо (Hdt. I. 131; Strab. XV. 3. 13). Эпитет Μέγας имеет сходство с эпитетом Зевса раннеэллинистической надписи из Персеполя, где Зевс имеет титул Μέγιστος («Величайший»)[198].
Несмотря на то что отождествление Зевса Величайшего с Оромаздом оспаривалось[199], в свете указанной аналогии оно имеет право на существование. Но вернемся к разбору образа Зевса Урания. Весьма любопытные сведения о Зевсе Урании можно почерпнуть у Псевдо-Аристотеля, который пишет: «ᾀστραπαῖoς τε καὶ βρoνταῖoς καὶ αἰθρίος καὶ αἰθέριος κεραύνιoς τε καὶ ὑέτιος …καλεῖται» – «мечущий молнии и гром, ясный (холодный), воздушный, громовой и дождевой…называется» (Pseudo-Arist. De Mundo. II. 15). Понятно, что перед нами персонификация неба. Как мы уже говорили, в арсамейской надписи об Оромазде говорится как о божестве, мечущем молнии, боге-громовике (Ὠροµάσδου κεραυνοῖς – «…молниям (и) Оромазда»). Это хорошо согласуется с эпитетом Зевса Урания[200]. Можно говорить о синкретизме греко-иранского толка, но, как мы полагаем, в образе коммагенского Зевса Великого Урания не слишком много греческих элементов, в отличие от Зевса Αἰθήρ. Последний почитался в некоторых областях Понтийского царства, где его культ во многом был греческим (αἰθήρ=αἰθέριος)[201]. Так что культ Зевса Великого Урания, засвидетельствованный в Коммагене, имеет значительные иранские корни. Хотя можно говорить и о каких-то греческих чертах этого божества, ведь в Элладе также почитался Зевс-Ураний[202], в частности, его культ, обслуживаемый специальным жрецом, существовал в Спарте (Hdt. VI. 56)[203].
О почитании древними иранцами неба говорится и в «Авесте». В одной из ее частей – «Фравардин-Яште» содержится следующая характеристика небосвода, отождествленного с Ахура-Маздой: «Я (Ахура-Мазда… – Прим. авт.) держу это небо, которое наверху, сияющее и блистающее… которое Мазда носит как одежду, украшенную звездами, созданную Духом…» (Yāšt. 13. 2–3). В этом пассаже Ахура-Мазда – самозданный небосвод (ϑwāxšō xvaδatā)[204].
Точно неизвестно, как в погребальной практике отразились иранские представления, связывающие в Коммагене небо с Ахура-Маздой. Можно лишь выдвинуть некоторые предположения по этому поводу. Поодаль от изваяний и барельефов Восточной террасы Нимруд-Дага был сооружен монументальный четырехугольный алтарь, где горел вечный царский огонь[205]. Он на макрокосмическом уровне имитировал пожар Вселенной как символ ее огненного обновления[206]. Сама гробница Антиоха, несмотря на безусловное анатолийское влияние, сказывавшееся на ее подтреугольной форме[207], имеет сугубо иранские черты. Она распланирована согласно четырем сторонам света: на Западную, Восточную и Северную террасы. С юга к ней подходил путь,
