Вначале Троцкий пытался вступить со Сталиным в личную дискуссию по китайскому вопросу. Сохранилась ответная записка Сталина от 23 марта 1926 года: «Если Вам удобно, давайте поговорим о китайских делах сегодня в 4 часа в ЦК».[1006] Но постепенно становилось ясно, что о конструктивном диалоге речи не может быть.
К весне 1927 года открыто проявились различия между позицией Троцкого и оппозиции в целом, с одной стороны, и сталинской группой — с другой. Троцкий выступил с серией писем, обосновывавших его позицию по китайскому вопросу в связи с новыми событиями. Первое из этих писем было написано 27 марта, как только поступили сведения, что Шанхай занят национально-революционной армией.[1007] В нем выдвигалось предостережение, что чем более государственный характер приобретает Гоминьдан, тем он становится буржуазнее. Троцкого ужасала проводимая советской пропагандой мысль, что национальное правительство Китая является правительством всех классов. «Марксизм забыт окончательно», — негодовал он по адресу «отступников». «Мы окажемся курицей, которая высидела утенка». Троцкий требовал поставить вопрос о взаимоотношениях между компартией и Гоминьданом на рассмотрение большевистского Политбюро, хотя отдавал себе отчет, что вместо серьезного обсуждения в ЦК могут сделать «фракционную кляузу».
В этом и следующих его документах смешивались трезвый анализ, прогнозы политики Гоминьдана и его лидеров с упрямой верой в то, что китайские коммунисты смогут, вырвавшись из гоминьдановских объятий, обеспечить свою руководящую роль в революции. Наиболее ярко Троцкий выразил эту линию в письме «О лозунге Советов в Китае» от 16 апреля.[1008] Настаивая на том, чтобы компартия взяла курс на создание Советов, он стремился опровергнуть контрдоводы Сталина, ставившего знак равенства между лозунгами Советов и диктатуры пролетариата. «Но почему же у нас были Советы в 1905 году?» — звучал ответный вопрос Троцкого. Вопрос о переходе к социалистической революции он отодвигал на будущее. «Но не надо, — призывал Троцкий, — эту перспективу превращать в платоническое воздаяние за нынешнее положение, когда полем владеют вооруженные буржуазные предатели. Основная и жизненная задача состоит сейчас в том, чтобы подготовить ближайший этап, из которого только и могут вырасти все дальнейшие перспективы и возможности». Иначе говоря, Троцкий возвращался в оценке китайской революции к «перманентной позиции», то есть гегемонии пролетариата в демократической революции, создании власти Советов уже на этом этапе, который применительно к китайской ситуации он определял как антиимпериалистический, избегая сталинского термина «буржуазно-демократический этап».
От китайской конкретики Троцкий переходил ко все тому же вопросу о порочности бюрократического руководства партией и выдвигал требование проведения дискуссии, вновь отвергнутое Политбюро 12 мая. «Да, мы хотим обсуждения вопроса о судьбах китайской революции, стало быть, о наших собственных судьбах».
Проблема революции в Китае становилась своеобразным мостом для глобального перехода Троцкого и его сподвижников в контрнаступление против правившей группы. Соотношение сил было не в пользу оппозиции. Рассчитывать на успех Троцкий как более или менее трезвый политик никак не мог. Основная его задача состояла теперь в том, чтобы представить правившей партии, населению СССР, международному коммунистическому движению свой курс во всей его полноте и этим противопоставить «механическому большинству» компартии свою особую социально-политическую платформу.
«Заявление 83-х»
Разногласия по вопросу о китайской революции были главным, но не единственным исходным моментом для подготовки первого документа объединенной оппозиции, который был подписан не только ее руководителями, но большой группой активных членов. Можно полагать, что документы Троцкого по китайскому вопросу побудили и его самого, и связанных с ним оппозиционеров переосмыслить весь комплекс разногласий с высшим руководством, в которое оппозиционеры теперь не входили.
При подготовке нового документа Троцкий выступил с рядом записок и писем, касавшихся в основном международных вопросов.
Продолжая наблюдать за событиями в Великобритании, Троцкий откликнулся на выступление Бухарина на заседании Президиума ИККИ по вопросу о движении за мир, которое он в значительной степени посвятил англо-русскому комитету. Деятельность его рассматривалась теперь не в качестве инструмента единого фронта, а как орудие в поддержку СССР. Троцкий просил прислать ему речь Бухарина, но так и не получил ее от Секретариата ЦК. Тем не менее основной смысл речи был ему ясен, как и то, что Бухарина полностью поддержал Сталин.
Шестнадцатого мая Троцкий написал тезисы «Борьба за мир и англо-русский комитет».[1009] В них он связал аргументацию Бухарина с курсом на построение социализма в одной стране и обвинял партийное руководство в «равнении по оппортунистическим верхам рабочего движения», в новой сделке с британскими реформистами. Заявление «О нашей зависимости от мирового рынка»[1010] также было связано с критикой «замкнутого хозяйства». Троцкий уверял, что международный фактор не исчерпывается опасностью интервенции, и доказывал, что в ближайший период зависимость СССР от мирового рынка будет возрастать; она выгодна советской экономике, ибо «удесятеряет вес, способность СССР к сопротивлению».
Так Троцкий связывал в единый узел вопросы советской экономики, политики и мировой рынок со всеми его потрясениями. В противовес сталинской теории «победы социализма в одной стране» лидер оппозиции призывал рассматривать развитие СССР в общемировом контексте.
Между тем абстрактную установку Троцкого на мировую революцию (которая оставалась азбучной истиной в коммунистической парадигме и приверженность которой на словах провозглашал сам Сталин) господствовавшая в ВКП(б) группа со все большим успехом использовала для подрыва влияния оппозиции.
Непримиримость Троцкого постепенно заставляла колебаться и отходить от оппозиции деятелей, у которых возникали опасения за свою судьбу, дополняемые искренними или же наносными соображениями о партийном единстве. Особенно показательным было поведение Н. К. Крупской. В середине мая 1927 года, то есть тогда, когда начался сбор подписей под коллективным заявлением оппозиционеров, Крупская написала письмо Зиновьеву, который передал его Троцкому, очевидно, перебрасывая ему нелегкий груз ответа. Крупская сокрушалась по поводу «бузы», поднятой в партии, давая понять, что ответственность за нее лежит на лидерах оппозиции. Вдова Ленина явно сожалела, что поддержала объединенную оппозицию. В своем ответе от 17 мая[1011] Троцкий был предельно сдержан. Но по существу Крупской давалась нелицеприятная отповедь. Не пристало ей, по сути дела, указывал Троцкий, не говоря этого прямо, повторять нелепости, ибо буза — это лишь склока по ничтожному поводу. Троцкий разъяснял, что Сталин перешел в борьбе против оппозиции к тактике истребления. Завершая письмо, перед тем как пожелать ей здоровья, Троцкий писал, обозначая разрыв ленинской вдовы с наследием своего супруга: «Мы будем плыть против течения, даже если Вы вслух повторите… слово «буза». И никогда мы не чувствовали так глубоко и безошибочно своей связи со всей традицией большевизма, как сейчас, в эти тяжелые дни, когда мы и только мы подготовляем завтрашний день партии и Коминтерна». 20 мая в «Правде» появилось покаянное заявление Крупской. Разумеется, малокомпетентная в крупных интригах вдова Ленина не была серьезным достоянием оппозиции. Но она являлась своего рода символом, и переход ее в стан сталинистов был для Троцкого серьезной потерей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
