— Господин комиссар, зачем вы издеваетесь над покойником?
— А, заговорил почтенный инженер! Ну, мы еще поговорим с тобой, у нас будет для этого время… А он, — Кох кивнул головой на лежавшего человека, — еще не покойник. Но мы ему поможем стать покойником, потому что живой он уж нам не нужен.
Кох выстрелил человеку с перебитыми ногами в голову, жестом позвал жандармов:
— Вот этого, первым! — показал он рукой на Чмаруцьку. Жандармы подхватили Мишу и потащили по коридору в довольно просторную камеру, где проводил допрос Кох.
Мишка не мог стоять на ногах, его посадили на табуретку и прислонили к стене.
Кох медленно усаживался за стол, копался в ящиках, перевертывал какие-то бумаги. И вдруг, бросив все это, обратился к Мишке:
— Ну что ж, будем знакомиться. Имя, фамилия?
Юноша молчал.
— Имя, фамилия? — заорал Кох. — Я заставлю тебя говорить.
— Не скажу.
— Кто послал тебя с ракетницами?
— Сам пошел.
— Чем занимался там?
— Зачем спрашиваете, вам же известно, чем я занимался. Забавлялся с немецкими эшелонами.
— Это игра неплохая, но приводит она к виселице.
— Я знаю, к чему она приводит!
— Так кто же послал тебя, однако?
— Я сказал, что не знаю…
— Так я скажу тебе, дурак, кто тебя послал. Тебя послал инженер Заслонов. Он дал тебе ракетницу, он дал тебе задание.
Все тело Мишки ныло от нестерпимой боли. Но когда он услышал эти слова, не выдержал, рассмеялся:
— Сказал тоже… Инженер Заслонов — ваш прихлебатель, ваш наймит! В конце концов, я не знаю, кто из нас дурак.
— Молчать! Держи язык за зубами, или я заставлю тебя замолчать.
Взбешенный Кох бросился было на Мишку, но вдруг остановился:
— Если не хочешь признаться, и не надо. Пославший тебя сам скажет. Он уже заявил, что послал тебя вместе с другими твоими товарищами, вместе с убитыми…
— Кто убит? — невольно вырвалось у Мишки. И тут же он замолчал, постепенно припомнив минувшую ночь, белое заснеженное поле, товарищей… Да, он отстреливался, Васька. Он убит. Счастливец, у него был револьвер, ему удалось уничтожить столько этих проклятых гадов. Но и у него, Мишки, был нож. Видно, те, которых он попотчевал своим ножом, остались на месте. Ах как мало, мало попало их на его нож…
— Мало, мало! — вслух произнес Мишка, углубившись в свои нерадостные мысли.
— Ты что?
— Ничего… — уже безучастно отозвался Мишка.
— Ну, посиди немножко, сейчас приведем того, кто послал тебя!
— Нет, того вы не можете привести, у вас нет над ним власти. Руки у вас коротки!
— Почему же это коротки руки?
— А потому коротки, что души у вас короткие, дешевые, по копейке за душу. И дела ваши короткие. И интересы ваши копеечные. Нет у вас правды нашей.
— Замолчи, однако! Развяжешь язык, когда прикажу.
В камеру ввели Заслонова.
— Вот он утверждает, этот молодой человек, что вы его послали сигналить ракетами советским самолетам.
— Кто утверждает? Что вы врете? — И глаза Мишки загорелись колючими иголками.
— Молчать, когда тебя не спрашивают! Так что ты на это скажешь, почтенный господин инженер?
— Скажу только, что эта неуместная провокация ничего вам не даст.
— Что ты понимаешь под провокацией, проклятый бандит?
— Во-первых, я не проклятый, во-вторых, я не бандит. А в-третьих, я совсем не знаю этого молодого человека, он не работал у меня. Все его утверждения могут быть только его личным делом, а ко мне они никакого отношения не имеют.
Мишка вслушивался в слова инженера. Ему трудно было разобраться во всем этом деле, которое развертывалось перед ним, хотя он и принимал в нем непосредственное участие. Похоже, что все это нарочито подстроено, чтобы таким образом поймать его, Мишку, на слове, загубить его товарищей, оставшихся в живых. Но почему Заслонов прикидывается, что не знает его, Мишку? Он давно знает даже Мишкиного отца, несколько раз говорил о Мишке и других сыновьях. Крикнуть ему, что он лжет, этот предатель, что он знает его, Мишку. Но ведь это значит выдать свое имя, поставить под удар старенького отца, мать, братьев. Нет, не бывать этому! Он плюнет в глаза этим палачам, он будет насмехаться над ними, но они никогда не узнают, кто он, откуда. Ну, партизан! Попробуйте, отыщите их в лесах, гады! Они зададут вам перцу!.. Однако странно все это. Если инженер знает его, почему ж он давно не назвал Мишкиной фамилии этому фашисту?
Трудно Мишке разобраться во всем, что происходит в этой камере, что творится в нем самом, и почему так странно ведет себя инженер. Одно ясно для Мишки: был он, Мишка, советским человеком, таким и останется навсегда.
— Так ты скажешь, наконец, кто послал тебя?
— Может, и скажу… Сталин меня послал.
— Сталин? О-о… так все говорят. Ты, однако, такая пылинка, что тебя и не заметят. Кто будет тобой заниматься, если вас, таких, миллионы?
— Сталин каждого видит! Он и послал меня. А приказ итти мне Сталин передал через дядю Костю… — мечтательно говорил Мишка, в своем воображении видя себя верным солдатом Сталина, пусть незаметным, но боевым солдатом, который бесстрашно идет на смертный бой с заклятым врагом.
— Дядя Костя, говоришь? — несколько смущенно спросил комиссар гестапо, услышав неожиданно это страшное для него имя. Если во время допроса постепенно рассеивались некоторые подозрения относительно Заслонова, то теперь с новой силой вернулась ставшая уже навязчивой мысль. Нет, не простой человек этот инженер Заслонов. И хотя все его поведение, его манера говорить, замкнутость, молчаливость, неизменно корректное отношение к начальству свидетельствовали в его пользу как человека положительного, которого ничто больше не интересует, кроме непосредственных служебных обязанностей, и к нему враждебно относились русские рабочие, — все же он оставался загадкой для комиссара гестапо. Почему так горят глаза инженера, когда задаешь вопрос этому мальчугану? Почему у него захватывает дыхание, дрожат пальцы на руках, когда Кох бьет этого преступника?..
Мысли снуют в голове Коха, кружатся — то забегают вперед, то снова возвращаются назад. Недоволен Кох этой суматохой в голове.
— Ты комсомолец?
— Да, комсомолец… — равнодушно отвечает Мишка. Это признание ведь ничего не изменит. Да и зачем ему прятать, отказываться от того, что было самым святым и радостным в его жизни!..
— Может быть, еще скажешь, что ты коммунист?
— Коммунист? — мысленно повторяет Мишка и вдумывается в смысл этого давно знакомого слова, которое стоит в первой шеренге самых близких и самых дорогих слов — родина, свобода, революция, Ленин, Сталин, комсомол… Много таких близких и родных слов, которые бытуют в сознании и сердце наравне со словами — мать, отец, труд. Есть еще слово — любовь. Любовь к Родине. Как яркий луч солнца, промелькнули эти слова в голове Мишки, легкими крыльями прикоснулись к наболевшему сердцу, и оно встрепенулось, ожило. Так тепло-тепло стало на сердце, а прижмуренные глаза видят далеко-далеко, все просторы Родины, ее бесчисленные города и села, миллионы людей, сердца которых бьются в едином ударе, мысли которых об одном: врагу смерть!
Смерть врагу!
А кто-то хватает за горло, бьет головой об стенку.
— Отвечай, когда тебя спрашивают! — с пеной на губах кричит озверелый палач, тряся Мишкины плечи. Как плохо, что связаны руки. Размахнуться бы изо всей силы, стереть с лица земли этого гнусного урода, который ворвался в светлый круг твоих мыслей.
— Что тебе нужно от меня, палач?
— Я спрашиваю: ты — коммунист?
— А не все ли тебе равно? Я коммунист, а ты кто? — И Мишка напряг последние силы, кричит на этого выродка в мундире: — Ты кто? Откуда, из какой поганой норы выполз ты, проклятый гад? От тебя уже воняет падалью, ты ждешь своей очереди, чтобы тебя закопали, как дохлую собаку… Напрасно стараешься, пес, я ничего не скажу такого, что тебе хотелось бы услышать от меня.
Забыв обо всем на свете, мял, душил ошалевший Кох податливое тело. Заслонов не стерпел, поднялся, но дюжие жандармы снова усадили его, больно сжав ему плечи. Вытирая вспотевший лоб и выпив залпом стакан воды, раскрасневшийся Кох люто взглянул на него:
— Теперь ты узнал его?
— Да, узнал.
— Раньше бы так заявил, а то мне приходится тратить время на все эти глупые разговоры.
— Вы правы, господин комиссар, умными я бы их не назвал. Они неразумны и неуместны!
— Об этом после. Кто он?
— Советский юноша.
— И только?
— Этого достаточно. Что вам еще нужно?
— Ладно. У нас еще есть время для разговора. Вынесите его! — Кивком головы Кох указал жандармам на неподвижное тело Мишки.
В камеру ввели Хорошева.
— И этого не знаешь? — спросил Кох у инженера.
— Почему же мне не знать этого человека? Это машинист Хорошев. Не знаю, почему вы арестовали его. Но меня теперь не удивляет, что он здесь. Вы просто вымещаете свою злобу на нас, на ваших рабочих, инженерах, за этот налет, в причинах которого я не обвинил бы ни вас, ни этого рабочего, ни себя самого. Но, может быть, он совершил какое-нибудь преступление?
