— Я… Я просто… — захлебываясь слезами, попыталась наконец-то заговорить. Почему же так тяжело?
— Ш-ш-ш, Ника, не говори. Давай просто зайдем внутрь, — негромко и с невероятной мягкостью проговорила Грета. Боже, я никогда не замечала, какой у нее волшебный, мелодичный, нежный голос! Повинуясь ее словам, я начала делать маленькие, несмелые шаги, ни на мгновение не отпуская Хранительницу. Пока она куда-то вела меня, я стала мелко дрожать, оказавшись в тепле, так резко контрастирующим с холодом, царящим на ночной улице. Женщина аккуратно уложила меня на мягкую кровать, пахнущую чем-то солнечным, и, наверное, хотела куда-то пойти, но я вцепилась в ее балахон мертвой хваткой и все время твердила, чтобы она не бросала меня. Грета села рядом и положила мою голову к себе на колени, пообещав, что никуда не уйдет и не оставит меня. Я верила ей всей душой, всей своей сущностью верила, что она не бросит меня. Ее подарила мне мама, я чувствовала, она рядом со мной: в руках Греты, которые снова перебирали мои волосы, в ее голосе, которые напевал что-то красивое и невыносимо печальное, в ее запахе и в ее родных персиковых глазах. Может, время остановилось, а может, наступила уже следующая ночь, это было неважно. Главным оставалось то, что Грета рядом, она забирает мою боль, и мне становится легче. Крупица за крупицей, минута за минутой боль сменялась легкой опустошенностью. Слёзы теперь изредка стекали по горячим щекам, а тяжелый ком, который поселился в груди и чуть не разорвал меня, постепенно растворился, позволив дышать без боли. Всё хорошо, со мной рядом человек, который не оставит меня, я знаю, я чувствую, я верю. Грета всё пела и пела, тихо и так красиво, что мне снова хотелось плакать, но больше не осталось сил. Я старалась дышать как можно тише, чтобы не мешать Хранительнице петь, чтобы раствориться в её песне, прогоняющей боль. Голос уносил меня всё дальше, в страну сверкающего солнца и искрящихся океанов, свежей травы и спелых ягод, прохладной луны и теплых прикосновений. В мир, где нет предателей, боли и войны. В страну сновидений, где кошмары не найдут меня. Я верила, что Грета не подпустит их ко мне, я знала это.
Пробуждение было легким и тяжелым одновременно. Легким потому, что после всех выплаканных слёз пустота дарила приятную прохладу, к тому же, мои волосы продолжали гладить заботливые руки. Тяжелым потому, что вспоминать вчерашний день ужасно не хотелось, но пришлось, а мой последний разговор позитива не вызывал. Сквозь веки я чувствовала, что в комнату заливается яркий свет Церона, значит, сейчас позднее утро. Я не спешила открывать глаза, пусть Грета думает, что всё еще сплю. Не хочется уходить отсюда, здесь так светло и спокойно, здесь боль покидает тела и души людей, растворяясь в воздухе, впитываясь в стены. Но мое внимание привлек новый, едва уловимый запах, которого не было вчера. Или, быть может, я просто не обратила внимания? Нет, точно не было. Запах… выпечки? Я не сдержалась и улыбнулась, выдавая себя с головой, но Хранительница молчала. Может, не смотрит на меня? Принюхавшись, я почувствовала, что булочки явно приправлены оранжевой травой с запахом мелиссы, а еще они подгорели. Да быть такого не может, чтобы у Хранителей подгорели булочки! К тому же, запах чуточку другой, мягче и приятнее, будто дым. Хм, булочки, мелисса и дым. Не успела я даже подумать о своей догадке, как Тран заговорил первым:
— Ну, наконец-то догадалась, — всё тем же невероятно мелодичным чудесным голосом проговорил он, от чего хотелось замурлыкать. — А то всё никак не могла понять, где находишься.
— Это ты по моей ауре прочитал? — хрипловатым голосом спросила я, сладко потянувшись, и Тран перестал перебирать мои спутавшиеся пряди.
— Во сне я не вижу твою ауру, забыла? Просто почувствовал, — с улыбкой ответил он. — Насколько я понял, просыпаться ты не желаешь, — с удивительным теплом, на которое не был способен никто другой, произнес парень. Я снова улыбнулась, перекатилась на спину и всё же открыла глаза, посмотрев на родную физиономию Звездочета снизу вверх.
— Неа, — я зажмурилась от яркого луча, скользнувшего по лицу, и растянулась в ответной улыбке. Боже, как хорошо рядом с ним! — Ты мне булочки принес? — нагло поинтересовалась я, и Тран рассмеялся. От этого звука по сосудам растеклось теплое, мягкое, искрящееся золото.
— Нет, булочки в сон не пронесешь и тем более не поешь. Это нам доставили целую партию только что испеченных пирожков, побаловать решили, вот запах в сон и пробрался.
— Ну вот, — расстроенно протянула я, придвинувшись поближе к Трану и положив голову ему на колени, снова закрыв глаза. Вставать уж очень не хотелось, к тому же, ведь это всё еще был сон, поэтому я имела полное право поваляться.
— Как ты себя чувствуешь? — вдруг спросил он, положив свою ладонь мне на спину. Я, слегка удивившись такому вопросу, пожала плечами и, взяв его вторую ладонь, стала медленно проводить пальцами по её линиям.
— Хорошо. Почему ты спрашиваешь? Вроде бы синяков и царапин на мне нет, — с усмешкой проговорила я. Рука Трана напряглась.
— Потому что вчера тебе было плохо. Настолько плохо, что меня отправили к целителю, так как я был не в состоянии выполнять приказы, — глухо сообщил он, но всё же не смог скрыть в голосе волнение. Я резко села, от чего перед глазами поплыло множество черных и серебристых точек, и пару раз моргнула, ожидая, пока вестибулярный аппарат придет в норму.
— Ты… чувствовал ту же боль, что и я? — с бесконечной виной прошептала я. — Ты всегда чувствуешь то же, что и я? — спросила я, пораженная еще одной догадкой. Звездочет отрицательно помотал головой.
— Только очень сильную боль. Еще очень сильные эмоции типа безудержного счастья или вселенской ненависти. Так что произошло, Ника? — спросил он, проведя пальцем по моей скуле. Ярко-зеленые и всегда такие таинственные глаза смотрели с искренней заботой. — Расскажешь мне?
Я вздохнула и вкратце поведала Трану о том, каким психом стал Максим после получения моей Силы, о том, что в таком состоянии он ненавидел меня в несколько раз сильнее, а когда полностью подчинил обе Стихии и вновь вернул себе здравый рассудок, оказалось, что ненавидел он меня не из-за съехавшей крыши, а всегда, и вообще Силу возвращать не собирается. Сказала, что теперь не знаю, стоит ли мне вообще оставаться в Миртране, не сидеть же вечно в Дилариуме. Всё так резко изменилось, и, похоже, ничего не собиралось возвращаться на круги своя. Я больше не Защитник Миртрана, сколько бы другие ни убеждали меня в обратном. Замолчав, села поближе к Трану и обняла его, положив голову на плечо. Сейчас мне было так хорошо и спокойно, словно объятия этого Звездочета ограждали от всех ужасов окружающего мира. Интересно, если вот так обнять его в реальности, ощущения будут те же? Тран стал выводить незримые узоры на моей спине, и по телу пробежали электрические мурашки.
— А что если тебе прийти к нам? — внезапно спросил друг, и я замерла, пытаясь понять, что он имеет в виду. Куда к ним? Я нахмурилась и повторила мысленный вопрос вслух:
— Куда к вам? В смысле, в армию, к Воинам? — наконец дошло до меня, и я рассмеялась от такого странного предложения. Тран посмотрел на меня с легкой обидой, и я тут же поспешила попросить прощения за такую реакцию. — Ну извини, пожалуйста. Просто это настолько… неожиданный вариант, у меня его даже в мыслях не было. Представь себе ситуацию: Защитник Миртрана, чья Сила была у него отобрана командиром за предательство, вступает в ряды Воинов, чтобы сражаться, как обычный человек. У меня ведь даже нет разрушительной магии Воинов, что я там делать буду?
— У меня ее тоже нет, — усмехнувшись, ответил Тран. Видимо, он больше не обижается, уф. — Но никто не считает меня бесполезным. Например, я метко стреляю, что очень ценится Воинами, хотя поначалу все косо на меня смотрели, как же так, Звездочет пришел воевать… А ты, такая храбрая воительница, уж тем более не пропадешь там. Отпускать тебя в прямые столкновения с противником, конечно, страшно и небезопасно, но ты тоже можешь стать стрелком. Или помогать целителям. Если захочешь, будешь готовить. Ты ведь умеешь готовить? — хитро прищурившись, спросил Тран и прижался губами к моему виску. Я усиленно закивала.
