– Подожди, это не у нас. С улицы несёт.
Настя по пояс высунулась в открытое окно. Илья тоже перегнулся через подоконник. В конце тёмной Живодёрки отчётливо было видно красное зарево.
– Поднимай всех!
На ходу натягивая сапоги, Илья через три ступеньки поскакал по тёмной лестнице вниз.
Большой дом уже весь был на ногах. Дверь на улицу стояла распахнутой, и цыгане один за другим вылетали в темноту, грохоча пустыми вёдрами.
Мимо Ильи пронёсся с двумя жбанами Кузьма, за ним - Митро с бадьёй.
Молодые цыгане умчались ещё раньше. Женщины суетились на кухне, освобождая вёдра. Илья заскочил туда, едва дождался, пока Марья Васильевна вывалит из продавленного ведра в кадку солёные огурцы, вырвал его у неё из рук и тоже кинулся за порог. Нужно было торопиться: до приезда пожарной команды огонь мог превратить в головешки всю улицу.
Тёмная Живодёрка была полна народу. Из маслишинской развалюхи выбегали студенты, со стороны ткацкой фабрики неслись рабочие, цыгане бежали из Живодёрского переулка целыми семьями. Мимо Ильи кто-то пролетел верхом. Лица всадника он не разглядел, рядом мелькнули лишь выкаченные, сверкающие белком, безумные глаза лошади.
– Кто горит, морэ? - заорал Илья вслед.
– Шалавы наши… - донеслось уже из-за угла.
Илья припустил сильнее. В лицо уже било жаром, зарево становилось всё ближе, вопли и грохот вёдер - всё отчётливее, и наконец глазам Ильи предстал двухэтажный домик мадам Данаи. Левый флигель полыхал, языки пламени с треском вырывались из окон нижнего этажа. У забора стояла толпа полуодетых обывателей, сбежавшихся поглазеть на пожар. Через всю улицу вытянулась цепочка людей с вёдрами: черпали из "басейни" на Садовой. Вторая цепочка, поменьше, выстроилась от колодца мадам Данаи во дворе. Сама мадам Даная в роскошном бархатном платье и сбившейся на сторону мантилье сидела на земле под кустом сирени, прижимая к себе два бронзовых канделябра и конторские счёты. Увидев Илью, она повернула к нему круглое, измазанное сажей лицо.
– Даная Тихоновна, как это ты?.. - сочувственно спросил Илья.
– Ох, Илья Григорьич, убытку-то сколько! - жеманно отозвалась мадам Даная. - Опять кто-то из гостей в постеле папироской баловался. Уж просилапросила Христом-богом: не дымите, господа хорошие, и барышням это неприятно… Всё едино! Вот хоть совсем военных не допускай в заведение - второй раз за год горим через них. Право слово, жалобу обер-полицмейстеру снесу!
Илья поглядел на дом. С флигелем уже можно было распрощаться: крыша вот-вот должна была рухнуть. Из открытых окон основного здания, которое только начало заниматься снизу, вылетали подушки, пуфики, свёртки одежды и прочие принадлежности публичного дома. Наружу выбежали двое босых кадетов. Потом Петька Конаков - без штанов, но с вцепившейся в него девицей. За ним отставной ротмистр Опанасенко в мундире внакидку. В верхнем окне Илья увидел двух парней, обвязавших головы рубахами на манер арабских бедуинов. Они пытались втащить на подоконник пианино. Одно из окон нижнего этажа флигеля было плотно закупорено женским задом в ночной рубашке. Сощурившись, Илья попытался по конфигурации зада определить его хозяйку.
– Василиса, - подсказал подбежавший Митро. - Вот дура, ну что ей там надо-то? Зажарится сейчас!
Он махнул через заборчик и побежал к окну с криком:
– Ополоумела ты, что ли, кикимора?! Потолок сейчас провалится! Бросай всё, вылезай!
Он вцепился в Василису, дёрнул несколько раз. Раздался визг, и Митро, не удержавшись на ногах, опрокинулся на землю. Сверху на него свалилась, голося и болтая голыми ногами, простоволосая девица пудов на семь, а на девицу упал скатанный ковёр, который она так самоотверженно тащила из огня.
– Ой, Дмитрий Трофимыч, обожгётеся! - заверещала Василиса, узнав своего спасителя. Схватив одной рукой ковёр, а другой - Митро за рукав рубахи, она резво поползла прочь от флигеля. И вовремя: потолок с треском и грохотом, выстрелив фейерверком искр, упал внутрь. Мадам Даная, вздохнув, перекрестилась. Кое-кто из девиц заплакал.
– Ладно выть-то, гулящие, - сердито сказала им хозяйка, встряхивая счёты. – Стало быть, пишем ещё полсотни плотникам да матерьялу на… Акулина!
Ты с ума сошла, корова холмогорская!
Мадам Даная швырнула счёты, вскочила как подброшенная и с удивительной прытью бросилась к горящему дому. Илья задрал голову. На подоконнике второго этажа, балансируя, стояла массивная, как гренадер Его величества, девица с повязанной полотенцем головой и в надетой наизнанку юбке. На руках её висел плотно завёрнутый в сюртук старикашка.
– Принимайте, ироды, господина майора! - зычно возгласила Акулина. - Да живее, они высоты боятся!
Старичок и в самом деле трусил: он вертел во все стороны растрёпанной седенькой головой и отчаянно цеплялся за Акулинину рубашку. Внизу поднялась суета, под окно начали стаскивать уцелевшие подушки и перины.
– Кидай майора, дура! - надсаживаясь, кричал Митро.
– Не могу, они чепляются! - Акулина тщетно старалась оторвать от себя старичка. - Воля твоя, Дмитрий Трофимыч, только они убьются ещё, а спросят с меня! Может, нам вдвоём сверзиться? Авось они наверху окажутся!
– Да чтоб вас всех! - вдруг раздалось из глубины комнаты, и Илья глазам своим не поверил: на подоконник рядом с Акулиной вскочил полностью одетый и злой, как чёрт, Яков Васильев.
– А ну, руки прочь, твоё благородие! - рявкнул он так, что у Ильи мороз продрал по коже: точно таким голосом Яков Васильев орал в хоре на провинившихся.
Майор отвалился от Акулины мгновенно, как прижжённая углём пиявка, и Яков Васильевич без особых нежностей бросил его вниз. Сверху низверглась, громко крича: "Богородица пречистая, спаси и помилуй!" - Акулина, а уже за ней легко, как молодой, спрыгнул глава хора. Вскочив на ноги и даже не взглянув на охающего майора и захлопотавших вокруг него проституток, он быстро пошёл к мадам Данае, увлёк её в сторону и негромко о чём-то заговорил. Илья проводил его изумлённым взглядом. Мимо, пыхтя, волочил тяжёлую лестницу чёрный от сажи Кузьма. Илья ухватился за другой конец, и вдвоём они быстро понесли лестницу к дому.
– Слушай, а Яков Васильич здесь откуда? - спросил Илья. - Ему же семьдесят скоро… Неужто к девкам бегает?
– Здрасьте, святая пятница… - усмехнулся Кузьма - с чёрного лица блеснули зубы. - Да он с Данаей Тихоновной как с женой уже лет двадцать…
– Забожись! - не поверил Илья.
– Истинный крест! Все наши знают. Он же с ней и раньше, ещё когда вы с Варькой в хоре пели… А как Настька с тобой убежала, так Яков Васильич и скрываться перестал. Наши девки говорили, он даже жениться на ней по-честному хотел, да мадам Даная сама отговорила. Негоже, мол, на старости лет дурака в церкви валять. Так и живут… м-м… во грехе. Да если бы не Яков Васильич, у Данаи бы давно вся коммерция накрылась! Всякий же норовит одинокую женщину околпачить…
– Ну и дела! - фыркнул Илья.
Они наконец поднесли лестницу к дому, и от жара стало трудно дышать.
Нижний этаж горел вовсю, и, хотя в окна бесперебойно летела вода из наполняющихся по цепочке вёдер, было очевидно: огня не остановить. Верхие комнаты были полны дыма, клубами поднимающегося к чёрному небу.
Илья по примеру остальных обмотал голову рубахой, и вдвоём с Кузьмой они принялись прилаживать лестницу к верхнему окну, где двое парней умудрились всё-таки втянуть пианино одним краем на подоконник. Задыхаясь от жары, Илья начал подниматься по лестнице.
– Зря стараемся, Илья Григорьич… - просипели сверху, и по голосу Илья узнал сына Митро. - Этот гроб с музыкой всё равно по лестнице не спустить…
– Кинем так, - сказал второй, и Илья чуть не свалился с лестницы.
– Гришка, ты здесь откуда?!
– Вот, мебеля спасаем, - солидно донеслось из-под рубашки. - Ну, морэ, кидаем, что ли?
– Кидаем, не то. Илья Григорьич, дядя Кузьма, вы бы в сторонку…
Илья спрыгнул вниз, сбросил лестницу, увлёк за собой Кузьму. Через минуту сверху грохнулось пианино и благополучно развалилось на четыре части. Яшка и Гришка, не дожидаясь, пока Илья снова прислонит лестницу, спрыгнули следом.
– Вот незадача-то… - Гришка, размотав рубашку, расстроенно разглядывал пианино. - Такой струмент ценный угробили… Может, починить можно будет?
– Починят, ничего, - отозвался Яшка, волоча прочь от дома уцелевшую часть с клавишами. - Прошлым разом тож в окно его кидали, и Сёмка-печник собирал. Четыре штафирки лишние остались, а играло же потом целый сезон!
– Отойдите-ка от дома, чяворалэ,- велел Кузьма.- Всё равно уже спасать нечего.
Он был прав: основное здание сильно горело. Из окон повыскакивали последние спасатели имущества, которое кое-как было свалено в кучу у забора. От поднимающегося к небу дыма не было видно звёзд. Полуодетые девицы сгрудились вокруг мадам Данаи, которая озабоченно, по головам, пересчитывала их:
