просите меня о помощи.
— Да так, ничего серьезного. Просто ее приглашение передал мне Крофт.
— Ее? Миссис Апуорд?
— Да. Она пригласила меня прийти к ней вечером.
— А вы отказались?
— А что мне у нее делать? Старая зануда. Идти туда, поглаживать ее по руке — только этого мне не хватало! У меня и в мыслях не было туда идти.
— А когда она позвонила?
— Меня не было. Точно не знаю когда — наверное, где-то от пяти до шести. С ней разговаривал Крофт.
— И вы дали ему деньги, чтобы он забыл про этот телефонный звонок. Но зачем?
— Не задавайте идиотских вопросов. Я не хотела, чтобы меня в это впутывали.
— А потом вы предложили ему деньги, чтобы он сделал вам алиби? Что, по-вашему, думают теперь он и его жена?
— Кому есть дело до того, что они думают?
— Например, это может заинтересовать суд присяжных, — строго предположил Пуаро.
Она уставилась на него:
— Вы серьезно?
— Абсолютно.
— Что же, они поверят прислуге, а не мне?
Пуаро взглянул на нее.
Какая немыслимая бестактность, какая непроходимая глупость! Эти люди могли бы ей помочь, а она настроила их против себя. Близорукая примитивная политика. Близорукая…
Какие очаровательные большие голубые глаза.
Он сказал спокойно:
— Почему вы не носите очки, мадам? Вам они нужны.
— Что? А-а, иногда ношу. В детстве носила.
— И скобы для укрепления зубов тоже.
Она пристально посмотрела на него:
— Было и такое. А к чему вы это?
— Гадкий утенок превращается в лебедя?
— Да, особой красотой я тогда не блистала.
— Ваша мама тоже так считала?
Она буркнула:
— Маму я не помню. Но что это, черт возьми, за разговор? Беретесь вы за эту работу или нет?
— К сожалению, взяться за нее я не могу.
— Почему?
— Потому что в этом деле я представляю интересы Джеймса Бентли.
— Джеймс Бентли? А-а, это тот полоумный, который пристукнул поденщицу. Но какое отношение он имеет к Апуордам?
— Вполне возможно, что никакого.
— Так в чем же дело? В деньгах? Сколько?
— В этом самая большая ваша ошибка, мадам. Вы все меряете деньгами. Они у вас есть, и вы искренне убеждены, что других ценностей не существует.
— Деньги у меня были не всегда, — сказала Ив Карпентер.
— Не всегда, — согласился Пуаро. — Я и сам так думал. — Он едва заметно кивнул. — Это многое объясняет. И кое-что оправдывает…
2
Ив Карпентер вышла тем же путем, что и вошла, не вполне уверенно двигаясь на свету; Пуаро вспомнил, что и раньше обращал на это внимание.
Пуаро негромко произнес:
— Ивлин Хоуп…
Итак, миссис Апуорд позвонила и Дейдри Хендерсон, и Ив Карпентер. И может, не только им? Может… С грохотом в комнату влетела Морин:
— Теперь пропали ножницы. Извините, с обедом задержка. В доме трое ножниц, и ни одних не могу найти.
Она бросилась к комоду, и процедура, с которой Пуаро был хорошо знаком, повторилась. На сей раз поиски увенчались успехом довольно быстро. Взвизгнув от радости, Морин убралась восвояси.
Почти машинально Пуаро подошел к комоду и начал складывать вещи в выдвинутый ящик. Сургуч, писчая бумага, корзинка для рукоделия, фотографии…
Фотографии…
Он вгляделся в снимок, который держал в руке.
Из коридора снова донесся топот бегущих ног.
Пуаро был человеком подвижным, несмотря на возраст. Прежде чем в комнате снова появилась Морин, он успел бросить фотографию на диван, прикрыть ее подушкой и усесться сверху.
— Черт возьми, куда же я сунула дуршлаг со шпинатом?..
— Вон он, мадам.
Он показал на дуршлаг, покоившийся рядом с ним на диване.
— Ага, вот где он, милый. — Она схватила его. — Отстала сегодня на всех фронтах… — Взгляд ее упал на Пуаро, который сидел, вытянувшись в струнку. — Что вы себе такое место выбрали? Хоть и с подушкой, все равно сидеть на этом диване неудобно. Все пружины поломаны.
— Знаю, мадам. Просто я… наслаждаюсь этим полотном.
Морин перевела взгляд на написанную маслом картину — на ней был изображен морской офицер возле телескопа.
— Да, картина хорошая. Пожалуй, единственная достойная вещь в этом доме. Возможно, это даже Гейнсборо. — Она вздохнула. — Но Джонни ее нипочем не продаст. Это его прапра, а то и еще какой-то более древний дед, он приплыл на своем корабле и совершил какой-то жутко отважный поступок. Джонни этим страшно гордится.
— Да, — мягко подтвердил Пуаро, — вашему мужу есть чем гордиться!
3
В три часа Пуаро стучался в дверь дома доктора Рендела.
Незадолго до этого он съел жаркое из кролика со шпинатом и недоваренной картошкой, а десерт состоял из какого-то странного пудинга, на сей раз неподгоревшего. Зато, как объяснила Морин, «в нем откуда-то взялась вода». Все это он запил мутным кофе. И чувствовал себя не лучшим образом.
Дверь открыла миссис Скотт, пожилая экономка, и он спросил, можно ли видеть миссис Рендел.
Миссис Рендел сидела в гостиной и слушала радио, приход Пуаро явно застал ее врасплох — встрепенувшись, она поднялась со своего места.
Пуаро помнил, какое впечатление миссис Рендел произвела на него при первой встрече. Настороже, смотрит с опаской, словно боится его или того, что он олицетворяет. Сейчас это впечатление подтвердилось.
Впрочем, с прошлого раза она еще больше побледнела, на лице залегли какие-то тени. Резче обозначились черты.
— Я хочу задать вам один вопрос, мадам.
— Вопрос? Какой же?
— Звонила ли вам миссис Апуорд в день ее смерти?
Она уставилась на него. Потом кивнула.
— В котором часу?
— Трубку брала миссис Скотт. Часов в шесть, кажется.
— Что миссис Апуорд просила передать? Чтобы вечером вы пришли к ней?
— Да. Она сказала, что миссис Оливер и Робин уезжают в Килчестер, у Дженит выходной и она будет дома одна. И не хочу ли я составить ей компанию.
— На какое время она вас пригласила?
— На девять часов или позже.
— И вы пошли?
— Собиралась. Хотела пойти. Но как-то вышло, что после ужина я взяла и заснула. А проснулась уже после десяти. Ну и решила, что уже поздно.
— А полиции о звонке миссис Апуорд вы не сказали?
Она сделала большие глаза. Это был взгляд невинного ребенка.
— А что, надо было? Раз я туда не пошла, о чем рассказывать? Я даже чувствовала себя немножко виноватой. Пойди я к ней, может, сейчас она была бы жива. — Она вдруг судорожно вздохнула. — Ужасно, если это именно так.
— Это не совсем так, — уточнил Пуаро.
Он помолчал, потом спросил:
— Скажите, мадам, чего вы боитесь?
Она снова судорожно вздохнула:
— Чего боюсь? Ничего.
— Нет, боитесь.
— Какая ерунда. Чего… чего я должна бояться?
После минутной паузы
