которые живут здесь добрых триста лет, да о Гае Карпентере, он потомственный инженер. А все остальные — как бы это сказать? — слегка бесформенные. Доктор Рендел зарегистрирован в медицинском справочнике, и мы знаем, где он учился, где практиковал, но о корнях его нам не известно ничего. Жена у него откуда-то из-под Дублина. Ив Селкирк — так ее звали, пока она не вышла за Карпентера, — была молоденькой вдовушкой со времен войны. Военная вдовушка — что может быть проще, если надо замести следы? Любая может объявить себя таковой. А возьмите Уэтерби — похоже, они помотались по белу свету, и там были, и сям. А почему? По какой причине? Может, он совершил растрату в банке? Или они как-то оскандалились? Не хочу сказать, что мы не можем как следует покопаться в прошлом. Можем, но на это нужно время. Ведь сам никто ничего тебе не расскажет.
— Им есть что скрывать, но это вовсе не значит, что они кого-то убили, — заметил Пуаро.
— Разумеется. Мало ли: кто-то преступил закон, кто-то стесняется незнатного происхождения, кто-то скрывает старый скандал, а то и просто сплетни. Как бы то ни было, люди предприняли немалые усилия, чтобы поглубже закопать свое прошлое, — и выкопать его ох как непросто.
— Но все-таки возможно.
— Конечно, возможно. Но на это нужно время. Я считаю, что, если Лили Гэмбол сейчас в Бродхинни, это либо Ив Карпентер, либо Шила Рендел. Я их допрашивал, сказал им, что это простая формальность. Обе они в вечер убийства были дома, причем одни. Миссис Карпентер была сама невинность, миссис Рендел нервничала, но она, если на то пошло, вообще особа нервная.
— Да, — задумчиво согласился Пуаро. — Она — особа нервная.
Ему вспомнилась сцена в саду в Лонг-Медоуз. Миссис Рендел получила анонимное письмо — по крайней мере так она сказала. Интересно, что означали те ее слова? Он уже не раз спрашивал себя об этом…
Спенс продолжал:
— И мы должны быть осторожны — даже если одна из них и совершила преступление, другая совершенно невиновна.
— А Гай Карпентер метит в парламент и на местном фоне фигура видная.
— Да, и если он виновен в убийстве или является соучастником, это может выйти ему боком, — мрачно заявил Спенс.
— Это понятно. Только нам надо знать наверняка, ведь так?
— Так. Но вы не станете возражать, что убийца — либо одна, либо другая?
Пуаро вздохнул:
— Стану. Это будет слишком категорично. Возможны и другие варианты.
— Какие?
Пуаро отозвался не сразу, и голос его прозвучал почти беззаботно:
— Зачем люди хранят фотографии?
— Зачем? Господь их разберет! Зачем они вообще хранят вещи? Всякое старье, безделушки, хлам? Хранят — и все тут!
— Отчасти я с вами согласен. Кто-то любит хранить вещи. А кто-то, наоборот, тут же все выбрасывает. У кого какой темперамент. Но я сейчас говорю только о фотографиях. Так вот, зачем все-таки хранят фотографии?
— Ну я же говорю, кто-то вообще ничего не выбрасывает. Или потому что фотографии напоминают…
Пуаро ухватился за эти слова:
— Именно. Напоминают. А теперь зададим тот же вопрос — зачем? Зачем женщине хранить фотографию времен своей молодости? Первой и главной причиной я бы назвал тщеславие. Она была хорошенькой, вот и хранит свою фотографию, чтобы помнить, какой хорошенькой она была. И когда зеркало говорит ей жестокую правду, у нее как-то легче на душе становится, стоит взглянуть на старое фото. Достает она, допустим, такую фотографию, показывает ее подруге и говорит: «Вот какая я была в восемнадцать лет!» — и вздыхает… Согласны?
— Да… да, думаю, вы правы.
— Итак, это причина номер один. Тщеславие. Перейдем к причине номер два. Сентиментальность.
— Разве это не одно и то же?
— Нет-нет, не совсем. Это чувство заставляет тебя хранить не только собственные фотографии, но и чьи-то еще… Фотографию замужней дочери — вот она, малышка, в тюлевой накидке сидит на каминном коврике.
— Встречались мне такие. — Спенс ухмыльнулся.
— Да. Выросших детей такие снимки иногда смущают, а матерям — радость. С другой стороны, сыновья и дочери часто хранят фотографии матерей, особенно, скажем, если мать умерла молодой. «Это моя мама в молодости».
— Я начинаю понимать, куда вы клоните, месье Пуаро.
— А возможна, я полагаю, и третья категория. Не тщеславие, не сентиментальность, не любовь… Что скажете про ненависть?
— Ненависть?
— Да. Чтобы не угасала жажда мести. Кто-то вас здорово обидел — и вот вы как напоминание храните у себя фотографии обидчика. Возможно такое?
— Но к нашему делу это явно не относится?
— Так ли явно?
— Что у вас на уме?
Пуаро пробурчал:
— Ошибки в газетных сообщениях — не редкость. В «Санди компэниэн» было написано, что Ева Кейн служила в доме Крейгов гувернанткой. Так оно и было на самом деле?
— Да, так и было. Но разве мы с вами ищем не Лили Гэмбол?
Пуаро внезапно выпрямился в кресле. По-наставнически поднял палец и погрозил им Спенсу.
— А вы вглядитесь. Вглядитесь в фотографию Лили Гэмбол. Хорошенькой ее не назовешь — ну никак! Если честно, с этими зубами, в этих очках она просто уродина. Выходит, по первой причине хранить такую фотографию не стал бы никто. Нет женщины, которая станет хранить такое фото из тщеславия. Ив Карпентер и Шила Рендел — женщины интересные, особенно Ив Карпентер, и, будь это фотография кого-то из них в отрочестве, они бы первым делом разорвали ее на мелкие кусочки — не дай бог кто-нибудь увидит!
— Да, в этом что-то есть.
— Значит, первая причина отпадает. Теперь сентиментальность. Любил ли кто-нибудь Лили Гэмбол в том возрасте? В том-то и дело, что никто, и в этом трагедия всей ее жизни. Это был ребенок заброшенный и никому не нужный. Если кто и был к ней добр, так это ее тетка, но она умерла от удара тесаком. Стало быть, сентиментальные соображения тоже отпадают. Как насчет мести? Но и ненавидеть ее было некому. Ее убиенная тетка была женщиной одинокой, без мужа, без близких друзей. Кому было ненавидеть несчастную девчонку из трущоб? Кто-то мог ее разве что пожалеть.
— Слушайте, месье Пуаро, у вас получается, что держать у себя это фото не мог никто.
— Именно. Рассуждения привели меня как раз к этому выводу.
— Но ведь кто-то держал ее у себя. Потому что миссис Апуорд ее видела.
— Так уж и видела?
— Черт подери. Вы же сами мне это сказали. А услышали от нее.
— Да, услышал от нее, — согласился Пуаро. — Но покойная миссис Апуорд была во многих отношениях женщиной скрытной. Ей нравилось
