1-й надзиратель. Вот же тебе! (Ударяет ножнами шашки Сталина).
2-й надзиратель ударяет Сталина ножнами шашки. Сталин отбрасывает сундучок, скрещивает руки так, чтобы оградить голову от ударов, идет. Надзиратели, с которыми равняется Сталин, бьют его, первый успевает ударить несколько раз. Трейниц появляется в подворотне, делает вид, что смотрит в небо.
Сталин (доходит до ворот, поворачивается, кричит). Прощайте, товарищи!
Тюрьма молчит.
Трейниц. Вещи подобрать!
1-й надзиратель поднимает сундучок, бежит к воротам.
Сталин (встречается взглядом с Трейницем, поднимает руку, кричит Трейницу). До свидания!
Занавес
Конец 3-го действия.
Картина десятая — Эпилог
Та же комната у Сильвестра. Вечер. В печке огонь. У печки сидит, задумавшись, Наташа.
Порфирий (входит). Опять думаешь? Что ты все время думаешь, я не понимаю? Это ни к чему! Ты бы лучше книжку взяла. Ты после тюрьмы слишком много размышляешь. Ну о чем?
Наташа. Ни о чем.
Порфирий. Видишь, как ты отвечаешь! Я к тебе по-человечески, с сочувствием… Помнишь, кто говорил эти слова! Когда я тебе нагрубил?
Наташа. Ах, да, да. Помню… А ты чего, собственно, возле меня ходишь? Сам бы занялся чем-нибудь!
Порфирий. Ничем я заниматься сейчас не намерен. Мой рабочий день закончен, я живой человек, имею право отдыхать, а тем более под Новый год. Я нуждаюсь в общении с людьми. И уж конечно не буду сидеть надувшись как мышь.
Наташа. Ну, пойди в кофейню.
Порфирий. Куда — пойди в кофейню? Ты слышишь, что на улице делается? Чего я не видел в кофейне? Желаю встречать Новый год с тобой и с Сильвестром.
Пауза.
Не понимаю такой молчаливости. Я не только сидел в тюрьме, но я был ранен в первом большом бою, чем горжусь. Но я сжался от всего, что перенесено, в комок, стал бесстрашен, и мысли у меня отточенные как ножи и, конечно, я не могу, повесив голову, смотреть в огонь. И, конечно, громы залпов мне кажутся гораздо важнее хотя бы воспоминаний о (нрзб) механике, тем более что он умер.
Наташа. Ничего нельзя понять, что ты говоришь!
Порфирий (присаживаясь у огня). Говорю, как идут воспоминания в голову и одно цепляется за другое. Ведь я не речь сейчас произношу. Ту конечно, я построил бы складно.
Наташа. Оратор ты не первоклассный, были, которые говорили лучше, чем ты.
Порфирий. Безусловно. Но я себя для трибуны и не предназначал. Но ты не можешь отрицать того, что во всей организации среди живых и мертвых, павших, погибших и тех, кто существуют, я был одним из самых боевых и буду, когда разгромленная организация встанет опять.
Наташа. Скажем так.
Порфирий. Одного я не могу сказать — когда она опять встанет.
Наташа. Это будет.
Порфирий. Вот ты сегодня говорила… Нет… Смотри правде в глаза ― его мы больше не увидим никогда.
Наташа. Зачем ты мне это говоришь? Тем более что никто этого не знает…
Порфирий. Зачем зарывать голову в песок подобно страусу? Они знают прекрасно, кого куда пристроить, и некоторых погребают в земле, а некоторых в снегах. У него слабая грудь, он не выберется из снега никогда.
Пауза
Как странно. Каждый год встречаем по-разному… прошлый — в тюрьме, а этот — в одиночестве у огня…
Наташа. Помолчи ты хоть одну минуту.
Порфирий. Какая ты неприветливая. Ведь я хотел повернуть твое расположение духа к лучшему…
Послышался осторожный стук.
Этот стук мне не нравится. Никто не должен прийти, кроме Сильвестра.
Наташа (осторожно заглянув в окно). Чужой…
Порфирий. Погоди, погоди. (Бросает какие-то бумажки в огонь.)
Наташа. Солдат не солда…
Порфирий. Что нужно? Кто там?
Сталин (глухо). Пустите. Это я.
Наташа. Нет. Кто это?
Порфирий. Не слышу я, ветер мешает…
Сталин (глухо). Наташу позовите…
Порфирий. Наташи нет, она уехала в деревню…
Сталин. Ну тогда Сильвестра или Порфирия.
Порфирий. Никого нет…
Голос Сталина умолкает, послышались шаги.
Наташа (внезапно). Да что ты делаешь. Что ты делаешь! (Срывается с места, убегает)
Брякнул крючок, стукнула дверь. Наташин голос глухо во дворе.
Вернись! Вернись!
Порфирий. Что ты? Наташа! (Заглядывает в окно, идет к дверям.)
Вбегает Наташа.
Наташа. Смотри, смотри!..
Входит Сталин. Он в солдатской шинели и фуражке.
Порфирий (отступая). Этого не может быть! Не может быть! Или я сошел с ума! Так не бывает!
Сталин. Ты меня поверг в отчаяние! Ни одного адреса! Куда пойдешь?
Порфирий. Этого не бывает! Этого не бывает!
Сталин. Двери ты закрыла?
Наташа. Да снимай же шинель! Закрыла! Снимай шинель!
Порфирий. Нет! Не снимай! Не снимай, пока не скажешь только одно слово — как?! Одно слово!
Сталин. Бежал. (Снимает шинель.)
Порфирий. Из Сибири?! Ну, это… это… Я хотел бы, чтобы его видел только один человек ― полковник Трейниц! Показать! Через месяц сбежал! Из Сибири! Это что же такое? Трейницу показать!
Сталин. Не надо… нет… он примет это за хвастовство. Обидится.
Порфирий. Нет! За что же?!
Наташа. Ты самый боевой в организации. Чего удивляешься?
Порфирий. Как не удивляться?! Одному хотел бы его показать сейчас — Сильвестру! Сильвестр чтоб видел. Впрочем, я знал! Я знал! Я это предчувствовал!
Наташа. Ах, ты!.. Ему можешь, а мне что ты лжешь в лицо? (Сталину.) Хоронил, хоронил тебя только что! У печки хоронил, выворачивал душу мне!
Порфирий. У него слабая грудь! Конечно, какой у него шанс?
Сталин (идет к огню). У меня совершенно здоровая грудь и кашель прекратился… Я, понимаете, провалился в прорубь, обледенел, вылез и так шел двенадцать верст. И думал, что я теперь умру непременно, потому что лучший доктор мне сказал… грудь, говорит.
Порфирий. Какой лучший доктор?
Сталин. В Гори у нас был хороший доктор… старик…
Порфирий. Ну?
Сталин. Дошел до ночлега, снял одежду… Повалился и думаю, как я буду сейчас умирать. И заснул, и спал пятнадцать часов, и проснулся, и с тех пор не кашлянул ни разу… Наташа, начистоту: можно ночевать?
Наташа. Что ты спрашиваешь?
Порфирий. Как же ты спрашиваешь!..
Сталин. Одно слово: дай поесть чего-нибудь…
Наташа. Сейчас, сейчас! (Бежит к буфету)
Порфирий тоже.
Порфирий (с вином). Пей!
Сталин (пьет). Дай сыру… (Ест.) Оказывается, цыганка… верно нагадала…
Наташа. Что ты говоришь?..
Сталин. Чепуха… это давно было… Гадала и говорила, что в путешествии очень удача будет… Конечно, удача: обледенел и болезнь погибла… погибла в Сибири!.. Рубль я ей заплатил за предсказание… (Умолкает и засыпает, положив голову на скамейку.)
Наташа. Сосо! Что ты? Очнись!
Сталин. Не могу… я четверо суток ехал, не спал ни одной минуты… нельзя было… поймать могли… не могу!
Порфирий. Иди, ложись… Поднимись.
Сталин. Нет, ни за что… убей… не пойду… от огня… (Засыпает)
Наташа. Оставь! Оставь его! Придет Сильвестр. Вы его перенесете.
Стук.
Вот он!
Порфирий. Нет, нет! Стой здесь! Я открою! Я! (Идет, открывает.)
Входит Сильвестр.
Порфирий. Смотри!
