— Я, кстати, Магнус, — наконец представился он, обворожительно улыбнувшись. — Добро пожаловать на свободу.
***
Стелла хорошо помнила, как всё было дальше, и потому, когда вновь оказалась в шатре Катона, осознала — это не по-настоящему. Третий никогда бы не позволил ей вновь оказаться здесь. Всегда, когда им нужна была помощь Охоты и Катон диктовал свои условия, Третий выбирал меч и кровь. Если бы Стелла была той глупой наивной девушкой, которая начала сомневаться в своём решении сразу же после того, как она, сальватор и его рыцарь покинули лагерь Охоты, она бы подумала, что Третий предал её. Но теперь она была умнее, сильнее и увереннее.
Значит, она оказалась здесь по другой причине.
Стелла оглядывала шатёр, ища подсказки. Воздух был полон запахов воска и влажной земли, неприятно щекотавших нос. Откуда-то несло кровью. Стелла не сомневалась, что она сочилась из ран и пропитала собой абсолютно всё. Так было всегда, сколько она помнила.
— И как это понимать?
Стелла развернулась к источнику звука — голосу точно такому же, как у неё, но более озлобленному. Прямо над низким столом, заваленным древними писаниями, картами и посланиями, висело квадратное зеркало, которого она не помнила. Зеркала в лагере Охоты — ненужная вещь, слишком громоздкая и хрупкая. Зеркала если и были, то среди сокровищ, похороненных под толщами земли, которые они изредка находили.
Приметив оружейный пояс, прицепленный к одной из седельных сумок, Стелла схватила его и выставила лезвием вперёд.
Её отражение в зеркало криво усмехнулось, сверкнув жёлтыми глазами с чёрными склерами.
— Почему ты такая настороженная? — спросило оно, вцепившись в нижний край зеркала. — Разве здесь ты не чувствовала себя в безопасности?
Возможно, раньше, пока она ещё росла и в полной мере не понимала, кто такой Катон и как он обращается с людьми. Для Стеллы он был идеалом, спасителем, который появился, когда вокруг рыскали твари, пожирающие плоть мертвецов, и только долгие годы спустя перестал им быть.
Выражение лица отражения вдруг изменилось: из разгневанного стало почти заботливым, вопрошающим.
— Он ведь заботился о нас. Всегда. Почему ты предала его?
Стелла оскалилась. Пусть Катон считает это предательством, но он сам учил её, что в Диких Землях можно полагаться только на себя. Она не виновата, что пусть и запоздало, но применила его урок. И не виновата, что Третий и Магнус были к ней намного добрее и никогда не требовали от неё то, чего она не хотела. Лишь Клаудия поначалу была настороженной и колкой, но после, когда Третий вытащил из Башни Эйкена, Стелла поняла, что это такой способ защиты: напасть и ранить первым, чтобы проверить.
…Третий вытащил из Башни Эйкена.
Клаудия проверяла его, пока не приняла — так же, как и Стеллу. Так же, как и Пайпер.
— Элементали, — поражённо выдохнула Стелла, едва не выронив кинжал.
Они были в Башне.
— Неблагодарная девчонка! — прорычало отражение, ударив по поверхности зеркала. — Ты только и можешь, что мешаться под ногами!
— Неблагодарная девчонка, — выдохнул Катон ей на ухо, почти коснувшись его губами. — Ты только и можешь, что мешаться под ногами.
Стелла испуганно взвизгнула, бросилась вперёд, но Катон был быстрее: повалил её на пол, выбив оружие из рук, схватил за волосы и дёрнул голову на себя так, что у неё почти хрустнула шея. Стелла рычала, отбивалась, пыталась поймать то редкое промежуточное состояние, когда у неё были клыки и когти волчицы, но магия Катона давила, сковывала, пока он сам совсем не нежно целовал и кусал её шею.
— Неблагодарная девчонка, — повторил он, проведя линию языком. — Охота дала тебе всё. Охота сделала тебя тобой.
Стелла наугад двинула локтем назад и угодила в пустоту. Катон уже был спереди, крепко держал её руки, которыми она отчаянно пыталась пошевелить, и смотрел на неё, нависнув сверху.
— Если бы не я, — цедя каждое слово, сказал он, — ты бы умерла.
— Лучше умереть, — прорычала в ответ Стелла, — чем быть частью Охоты!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«Его здесь нет, — упрямо твердила себе Стелла, брыкаясь изо всех сил. — Нет, нет, нет… Только Башня, большая и страшная Башня, только Башня …»
Только Башня и Карстарс с Розалией, которую всё ещё следовало убить. Катон, которого она видит сейчас, который опять пытается взять её силой, — лишь порождение Башни, запустившей когтистые руки в её воспоминания.
И её воспоминания — это только воспоминания. Она перестала быть частью Охоты в тот самый момент, когда согласилась вместе с Третьим и Магнусом отправиться в Омагу. Она никогда и не была частью Охоты, ведь не приносила клятву на крови. Катон привязал её к себе исключительно чувством вины, благодарности и любви, которую, как он думал, правильно взращивал много лет. Стелла давно уяснила, что это была не любовь — не та, о которой ей рассказывал Магнус. Катон не был человеком, вообще не был сигридцем — он был иным существом, которому были чужды настоящие чувства.
И её воспоминания — это только воспоминания.
При смене обличья у неё никогда ничего не болело. Её тело просто менялось, кости ломались и сращивались, как и мышцы, быстро и безболезненно, пока шерсть покрывала всё от кончиков ушей до хвоста. Но сейчас было так больно, что Стелла громко выла до тех пор, пока силы не оставили её, а из глубины не начал вырываться тихий жалобный скулёж. Стелла приоткрыла глаза и увидела себя всё в том же шатре, но Катона уже не было. Только лоскуты её порванной одежды вокруг да зеркало, а в нём — волчица с чёрными глазами.
Стелла впервые обрадовалась, что в волчьем обличье она не могла разговаривать. У неё не было никаких сил слушать свой голос, который нёс какую-то чушь и при этом звучал очень убедительно. Всё её тело дрожало, будто до сих пор ощущало давление магии Катона, и мысли путались. Но Стелла поднялась, повела ушами, вслушиваясь, и бросилась к пологу шатра, без остановки повторяя про себя: «Это всего лишь Башня».
Разве так важно, что она никогда прежде не имела дела со столь мощным хаосом?
Стелла справится. Она была умной, сильной и быстрой настолько, что ни одна тварь не могла её поймать.
И она найдёт выход из Башни, но сначала найдёт Розалию.
***
— Это аквамариновый! — почти рявкнула Гвендолин. Даже если бы музыка была в сотни раз громче, она бы перекричала и её: когда речь заходила об её гардеробе, Гвендолин стояла до конца.
Но разве Третий виноват, что у него так болит голова, что он уже начинает путаться в элементарных вещах? Он был абсолютно уверен, что цвет её платья — бирюзовый, и лишь хотел похвалить выбор сегодняшнего платья. Гвендолин любила, когда её платья оценивали по достоинству, и Третий научился подстраиваться под её капризы. Он и не думал, что допустит ошибку.
Впрочем, настроение Гвендолин быстро менялось. Она считала, что не стоит портить празднество мелкими склоками, только если они не начинались с очередного разговора о её замужестве. Тогда Гвендолин могла совершенно серьёзно вызвать смельчака на дуэль за её якобы оскорблённую честь. Очень часто она побеждала через минуту после начала дуэли, но ещё чаще её оппонент просто сдавался, понимая, что оскорбить первую принцессу Ребнезара дважды равносильно смерти.
Как странно. Третьему казалось, что Гвендолин уже не была первой принцессой Ребнезара.
Он думал, что она мертва. Он ведь сам убил её — вернее сказать, убил её тело, ведь на тот момент Гвендолин уже переродилась в тёмное создание. Она была вместе с Алебастром и Марией, они, каким-то образом сумевшие сбежать из тронного зала, пытались спастись и…
Гвендолин вовремя потянула его на себя, избегая столкновения с другими танцующими. Сегодня Третий был непривычно неуклюж и не понимал, как это исправить. Ему казалось, что совсем недавно он танцевал куда лучше, но никак не мог вспомнить, где и когда это было и кто был его партнёршей.
— Как тебе топазы? — между тем продолжила Гвендолин, перехватив инициативу в танце.
