Эдуард фон Берендс в своих показаниях пишет, что именно с Цусимы возникла теория «засыпания снарядами» по образцу японцев. И в этом с ним единодушны все уцелевшие участники боя.
А тут 70 лет спустя выясняется, что Того и вовсе почти не стрелял, а так — постреливал. Якобы сам Пэкинхэм сообщил. Так он для того, чтобы показать, что на фоне Того и «Нельсон жалкий сноб», он еще и не то покажет, особенно 70 лет спустя.
А японцы — те вообще говорят о себе очень тепло. Стреляли, мол, просто замечательно. Редко да метко. Били русские броненосцы, как белку в глаз.
Объяснимся. В 1978 году в № 5–8 журнала «Warship» была опубликована статья «The Battle of Tsu-Shima» Джона Кэмпбелла — «металлурга-пенсионера», посвятившего себя на заслуженном отдыхе вопросам морской истории. Базирующаяся в основном на стандартных японских данных о Цусиме, она посвящена именно вопросу, как Того смог 446 двенадцатидюймовыми снарядами уничтожить русский флот. Анализом, откуда взялись те или иные данные и насколько они достойны доверия, Кэмпбелл в принципе не занимался.
Любопытно, однако, что если версию Вячеслава Чистякова, основанную на строго фактических данных, не критиковал только ленивый, особенно из историков в погонах, то данные статьи металлурга на покое Джона Кэмпбелла вошли в работы многих отечественных авторов без какой-либо критики{262}.[314]
Что характерно, еще в 1955 году остававшимся в живых офицерам Русского Императорского Флота, в том числе участникам боя 14–15 мая 1905 года в проливе Крузенштерна, ничего о самурайской экономии в расходовании боеприпасов известно не было, хотя за новостями в этом вопросе они следили внимательно. И отчет Британского Адмиралтейства был им также знаком. Как, кстати, и Франку Тиссу, который, как и все до Кэмпбелла, считает, что русские корабли засыпались дождем японских снарядов.
Так что нет оснований отказываться от традиционной и многократно подтвержденной всеми без исключения свидетелями точки зрения на невероятную интенсивность японской стрельбы при Цусиме. И слова Александровского, что к вечеру 14 мая снаряды крупного калибра на эскадре адмирала Того могли быть на исходе, вполне обоснованы.
Следует вместе с тем подчеркнуть, что если и справедлива версия о 446 двенадцатидюймовых снарядах, то она только подтверждает чудовищную силу новых японских боеприпасов.
Хотя, возможно, ларчик открывается проще: в этом варианте японцы могут смело утверждать, что они проявили завидную предусмотрительность, и наутро у них оставался огромный запас снарядов. А потому нашу эскадру они остановили бы по-любому. Лишний листик в лавровый венок любимому адмиралу.
Внимательный читатель, думаю, уже обратил внимание, что ссылки на официальные японские данные без возможности их сколько-нибудь независимой проверки вообще сомнительны.
Забыли инструкцию?
Однако никто из командующих лиц 2-й эскадры не знал и не мог знать ни действительную силу новых японских боеприпасов, ни поражающую и сейчас воображение самурайскую запасливость. И верно говорит Георгий Александровский:
«…Инструкция адмирала Рожественского держаться соединенно должна была с особенными упорством соблюдаться в течение ночи, чтобы утром предстать перед японским флотом в соединенных силах и выдержать последний натиск японских броненосных кораблей в течение того короткого срока, на который им хватило бы остатков запасов снарядов.
А если японский флот в течение ночи будет пополнять свои боевые запасы, то он значительно отстанет от русской эскадры и вряд ли сможет в течение следующего дня ее догнать».
Однако, продолжает Александровский, оставшись без Адмирала, «командующие отрядами забыли об инструкции Рожественского, перестали заботиться о поддержании контакта с остальными отрядами и даже со всеми кораблями, входящими в состав их собственных отрядов.
Точно наступление темноты уменьшило у части начальников сознание своей ответственности и долга, которыми были они исполнены в столь высокой степени в течение дневного боя. Вместо того чтобы продолжать соединенно свой путь ночью, они вдруг начали заботиться только о сохранении своего корабля, а начальники отрядов — хотя бы только части кораблей, обладающих наибольшей быстроходностью».
Слова «…забыли об инструкции… перестали заботиться о поддержании контакта…» представляются слишком мягкими для характеристики действий командующих отрядами — вроде сочувственного похлопывания по плечу Куро-паткина со словами: «Бездарный ты наш!»
Но ситуацию, сложившуюся в ночь на 15 мая, Александровский описывает достаточно верно.
8.2. Черная ночь
Этой ночью брошенные флагманами погибли при исполнении воинского долга эскадренные броненосцы «Наварин» и «Сисой Великий». Ветераны китайской кампании 1900 года. Корабли, волею адмирала П.П. Тыртова дважды прошедшие путь от дальневосточных берегов и обратно.
Апокриф с «Наварина»
С торпедированного «Наварина» чудом спаслись три матроса: комендор Степан Кузьмин, кочегар 2-й статьи Порфирий Дергачев и сигнальщик Иван Седов. Всем им более полусуток пришлось провести в ледяной воде, поскольку потопившие «Наварин» японские миноносцы не только не спасали гибнувших людей, но, напротив — стреляли по ним «на голос»!
Седова в конце концов подобрал другой японский миноносец, и он попал в плен, а первых двух спас английский пароход, достойный капитан которого отказался передать спасенных на подошедший японский миноносец и доставил их в Тяньцзин.
Вскоре Кузьмин и Дергачев оказались на Родине, а в газете «Новое время» в № 10560 и 10619 за 1905 год напечатан был их бесхитростный рассказ о судьбе броненосца и его геройского экипажа. Рассказ этот повторен в «Летописи войны с Японией». Приведем два маленьких эпизода из него.
Первый носит апокрифический характер и передает, скорее, настроение и дух участников боя:
«Оба эти матроса сами не видели, но им говорили на “Наварине” еще ночью другие, что на “Суворове” вечером был сигнал, что Адмирал переносит флаг на “Александр III”, а несколько времени спустя на “Александре III” висел сигнал: “Адмирал в полном здравии, биться до последней капли крови”».
Второй эпизод вполне реалистичен и повествует о последних минутах жизни броненосца:
«Затем настала ночь, и бесчисленное множество миноносцев показалось со всех сторон… Первая из японских мин взорвалась в носовой части, сделав пробоину, на которую не удалось наложить пластырь: “большая волна одолевала”, по словам матросов.
Пробитый еще второю миною, броненосец стал окончательно тонуть в 2 часа по полуночи, не прерывая стрельбы. Из офицеров были ранены: командир, барон Фитингоф — в голову и грудь (тяжко); старший артиллерийский офицер Измайлов — в лицо и мичман Челкунов — легко (“мог ходить”).
Верные принятому решению — “Умереть, но не сдаться!”, офицеры перед самою гибелью судна простились с выстроенною командою и, готовясь к мученической смерти за Царя и Родину, братски перецеловались друг с другом, а изувеченный, но бодрый духом командир приказал снести себя в штурманскую рубку, где и погиб со своим броненосцем!..»{263}
Последние часы броненосца «Сисой Великий»
Со смертельно раненного «Сисоя» ценой подъема над ним японского флага спаслась большая часть экипажа. Лейтенант Александр Витгефт так вспоминал последний вечер и ночь своего броненосца{264}.
Небогатов бросает ветеранов
«С переднего мостика, как электрический ток, прибежало известие, что на повороте перевернулся “Бородино”. Дальше картина неожиданно изменилась: крейсера наши в одной кильватерной колонне оказались идущими на юг, а броненосцы опять шли на север, причем мало-помалу стали уходить от “Сисоя”, “Наварина” и “Нахимова”, державшихся вместе и не могущих держать хода более 8 узлов, в особенности “Сисой”, у которого дифферент на нос стал таким, что вода доходила почти до верха форштевня.
Небогатов со своими судами мало-помалу стал уходить вперед; темнота наступала более и более, и, наконец, Небогатов перестал быть видным. По-моему, все это происходило в продолжение не более получаса, и хотя я временами и уходил вниз к своим динамо и турбинам, однако все же хорошо запомнил картину».
Минные атаки
