парень. — Не хочу растягивать этот разговор на два сеанса. Кстати, о Ромале. Уверен, она тебе не откажет. Езжай к ней, поживешь у нее, да и мне так проще будет… а то от мыслей… чердак гремит. Спасу нет.
— Что натворил-то?
— В двух словах не объяснить. Да и в трех тоже.
— Да и вообще не телефонный разговор, да?
— Точно. У нее сегодня занятия до семи вечера, а потом я отвезу тебя к ней. Вещи собери.
— А она меня не выгонит?
— Ты что, Ромалу не знаешь? Можешь себе представить, как она тебя выгонять будет?
— Не могу.
— Ну, вот и не дури. Всё. До вечера.
Он даже не стал дослушивать Маринку. Просто положил трубку и всё. Говорить не хотелось. Ни с кем. Он несколько раз пытался позвонить Ромале. Уже набирал ее номер, а потом сбрасывал вызов. Она не станет слушать. В лучшем случае просто сделает вид, что не берет трубку, а в худшем станет сбрасывать звонки, а в наихудшем просто ответит, чтоб он ей больше никогда не звонил. Именно этого он и боялся. А написать сообщение… Ну что он в нем мог сказать? Что ему жаль, что так всё обернулось? Попросить прощения? Так Ромала неглупая и так всё это знает, к тому же, он цветы ей отправил с запиской. А душу в короткое сообщение не вложить, хоть тресни! Как долго он мечтал избавиться от мыслей об Ане, вот и получил. О ней даже не вспоминает, а вот Ромала… Почему всё так сложно?..
Глава 49.
Сама цыганочка постаралась абстрагироваться от действительности, и ей это почти удалось. Никто из учеников или преподавателей не заметил того пожара, что бушевал в ее душе. Она улыбалась… Кто-то сказал, что улыбка без глаз — улыбка без души. Так что теперь?! У нее она выгорела еще десять лет назад. Выгорела до основания, до фундамента. Порой, девушка сама удивлялась, как при таком состоянии еще способна воспринимать мир и происходящее в нем? Как еще может реагировать на изменения в собственной жизни? И как такой выжженной душой смогла полюбить вновь? Может, она так и отнеслась ко всему случившемуся неделю назад, что сердце еще не в состоянии любить безоглядно… Совсем, как тогда… Что оно способно еще болеть после всего пережитого…
Как бы там ни было, домой она не спешила. Смотрела бумаги, ходила по классам. Когда она вот так ходила без спешки? Неужели прошло так много времени с тех пор, как в ее жизни появился Дима? Неужели он стал занимать столько места в ней? Ведь они познакомились всего месяц назад, а стали часто видеться, можно сказать, встречаться и того меньше.
Ромала шла по студии. Во всех классах уже закончились уроки, было пусто, тихо, и от паркета практически не отдавались ее шаги. Как вдруг она услышала прекрасную мелодию, что вытекала из самого маленького помещения студии. Когда-то хозяйка хотела сделать из него раздевалку-гримерку, но потом передумала, и небольшую комнату — площадью всего двадцать квадратных метров — отделали под мини-танцевальный зал. Здесь занимались девушки, готовящиеся к одиночным вступлениям. Получился класс для индивидуальных занятий. И вот теперь, когда Ромала уже думала, что в студии никого не осталось, оттуда послышалась мелодия. Цыганочка заглянула в приоткрытую дверь.
По паркету кружилась одна из любимых учениц Ромалы — Виктория Суворова. Она появилась в студии в день открытия и с тех пор успела позаниматься на всех отделениях и везде добилась блестящего результата. Цыганочка пыталась склонить ее на сторону восточных танцев, но Вика до сих пор не могла отдать предпочтение одному из направлений танца. Учителя, поборовшись немного за прекрасную ученицу, успокоились и подстраивали свое расписание под нее. Совсем недавно Ромала узнала, что пятнадцатилетняя девочка увлеклась современными танцами. Вот и сейчас она, казалось, скользила над паркетом под трогательную, лирическую песню Дженнифер Лопес «Sola». Мелодия была сложной, с изобилием музыкальных инструментов, вступающих каждый в свое время. Вике не удавалось подобрать движения под соло аккордеона. Девочка чертыхалась и бросалась к аппаратуре, отматывать песню. После третьей неудавшейся попытки Ромала вошла в зал. Но Вика так была увлечена танцем, что не сразу заметила педагога.
— Да ты, чертова голова, думай, давай! — приказала себе раскрасневшаяся девочка, вновь клацая магнитофон.
— А вот голова тут совсем ни при чем! — усмехнулась Ромала, стоя на пороге.
Вика вскинула голову.
— Ой, Ромала Яковлевна! Вы извините, я не думала, что здесь еще кто-то кроме меня остался! — затараторила ученица.
Педагог подошла к магнитофону и поставила песню на начало.
— Ты же столько лет учишься у нас! Неужели до сих пор не поняла, что танец идет не из головы, а от сердца! И он отражает состояние твоей души. О чем эта песня?
— Я не знаю испанского, — вздохнула девочка.
— Послушай еще раз ее от начала и до конца.
Ромала настроила технику на полную мощь и оттащила ученицу в центр зала.
— Почувствуй, как мелодия входит в тебя, как звук проникает под кожу, как музыка обволакивает тебя всю! Впусти ее в сердце, а уже потом опирайся на слух, — успела сказать педагог прежде, чем мелодия, выливаясь из динамиков, не затопила комнату.
Мелодия действительно была волшебной. Начинаясь с мягких, едва слышных тонов, она переливалась в более мощный звук, от которого бежали мурашки по коже. И голос певицы от едва уловимого шепота переходил в сильный, утверждающий напев, и хоть Ромала также не знала испанского, казалось, понимала исполнительницу, возрождавшуюся к жизни. А, когда зазвучал соло аккордеона, на глаза почему-то навернулись слезы. И тело двигалось само по себе, подчиняясь музыке; и Ромала даже не сразу заметила, что танцует, скользя по паркету. И юбка кружится легко, почти не касаясь ног и бедер; и тело, словно невесомое, взмывает вверх; и так же легко ноги ступают на гладкий пол, принимая на себя вес. От неуверенности и неловкости не осталось и следа ни у певицы, ни у танцовщицы. Одна, наращивая мощь голоса, а вторая — темп, они, словно проживали одну жизнь и схожие чувства, прибегая к различным видам искусств. Каким-то краем зрения Ромала заметила подле себя движение — Вика тоже влилась в танец. И они вдвоем закружились, то сходясь, то расходясь
