Через некоторое время в предбаннике раздались шаги. Разоблачившись, рыжая Брун вошла в парную, неся полотенца на согнутой руке.
В отсветах факела кожа рыжей женщины казалась розово-медной, как и волосы. У Брун были легкие ноги, красивая шея, вытянутые прямоугольные мускулы. Жира нигде не было, но талия отсутствовала. Груди не большие и не маленькие. Ступни чуть великоваты.
Зигвард расслабился. Его обливали водой и обтирали полотенцем, выводили остыть в прохладный предбанник и заводили обратно в парную, поили журбой, и снова обливали и обтирали. Приблизительно через час с ним собрались было совокупиться, но он объяснил, что есть баня и есть постель, и что он не привык путать второе с первым, а смешивать жанры — дурной тон. На него слегка обиделись, и это его рассмешило. Его закутали в простыню и отвели в спальню на втором этаже. Перина и простыни были свежие и пахли солнцем и ветром и еще чем-то хвойным. Его уложили на спину и стали ласкать и гладить, нежить и дразнить. Потом на него сели сверху, поерзали, устраиваясь и примеряясь, поводили гладкими округлыми бедрами, и без усилий наделись ему на член. Последовал долгий, медленный, почти аскетический акт. А потом Брун неожиданно, не в ритм, вскрикнула. Частота непроизвольных вскриков постепенно увеличилась, достигла пика, и, судорожно вздрагивая всем телом, Брун упала ему на грудь, прижавшись губами и носом к его шее и щекоча рыжими волосами его лицо. Он подождал, а потом стянул ее с себя, но не дал ей перевернуться на спину. Придерживая ладонью ее кажущуюся теперь хрупкой спину, он раздвинул ей ноги, пристроился, и вошел в нее одним движением, прижимаясь к пухлым, очень белым ягодицам и легко поводя рукой по веснушчатому хребту. Она сразу застонала и повернула к нему рыжий профиль. Он запустил пальцы в ее золотые с медью волосы, сжал, и слегка приподнял ей голову, а она прищурила глаза и закусила губу.
Вот оно что, подумал он, приостанавливаясь, чтобы ее помучить. Упущенный ранее сексуальный восторг вернулся к нему полностью, но был он другого оттенка. Легкомысленный разврат сменился грубым, мрачным пороком. Беспечная щедрость нежного любовника уступила место скупой милости насильника. Теперь мне будет хорошо только с блядьми, подумал он. Раньше мне всегда было с блядьми неловко, стыдно как-то, неуютно, а теперь только с ними будет хорошо. Власть есть насилие, власть завладевает человеком без остатка и становится неотделима от других аспектов жизни.
Прислушиваясь к своим ощущениям, он понял, что не очень расстроен. Расстраиваться было некогда — у рыжих женщин, в частности у этой вот рыжей женщины, все всегда на нужном месте, включая родинки, не говоря уж об эрогенных зонах. Он занялся Брун всерьез, как не занимался ни одной женщиной последние лет пятнадцать — да, с того момента, как Забава произнесла с балкона речь, придуманную им, и обнародовала приказ, им составленный. Да. Это только беззаботные вольноопределяющиеся, не облеченные властью, вдохновенно ебут женщину. Властители женщину используют. А она их.
Под утро они уснули, и Зигварду приснилось, что он — огромный мамонт, весело и свободно бегущий через поле, топча высокую траву. На него с опаской и восхищением смотрели птицы и звери, а он делал вид, что спешит по важному делу. Земля сотрясалась от его поступи. С боков раздавались аплодисменты, но было непонятно, кто хлопает — людей не было.
А Брун снилось, что ей тепло и уютно, и она очень устала, но все еще одержима желанием, а сверху лежит на ней Зигвард и, раздвинув и задрав ей ноги, грубо и приятно ее ебет, время от времени хлопая ее то по ягодице, то по груди, то по бедру, то по щеке. Открыв глаза, она убедилась, что все на самом деле так и есть — именно пощечина ее и разбудила.
Побритый Гор успел приготовить завтрак. Даже если бы он не слышал их оргазменных криков, по растерянной счастливой улыбке Брун и по не очень уверенной походке Зигварда и так можно было бы все понять.
После завтрака Брун ушла прихорашиваться, а Зигвард, оставшись один на один с отцом новой любовницы, обнаружил, что чувствует себя совершенно свободно. Раньше отцы его стесняли и раздражали. Но что властелину чей-то отец! Впрочем, ему хотелось сделать Гору приятное.
— Я в двойственном положении, — сообщил он. — Я одновременно славский конунг и ниверийский Великий Князь. Долго это продолжаться не может. Вскоре от обоих титулов придется мне отказаться и, возможно, назначить нового конунга и нового князя.
— И чем же вы займетесь после этого? — бритый Гор выглядел моложе и ироничнее.
— Мир в Троецарствии невозможен, пока конунги и князья правят своими странами, а ими не правит никто. Я создам себе новый титул и новый статус.
— Империю? — предположил Гор.
— Да, — подтвердил Зигвард. — Именно император положит конец всем междоусобицам. Но вот незадача — императору нужна своя столица. Ни Астафия, ни Висуа, ни тем более Арса для этой цели не годятся — они слишком привязаны к своим странам. Нужен совсем новый город, столица всей империи, на пограничье. Вам хорошо знакома местность, где находилась Колония Бронти. Какие-то постройки наверняка сохранились. Постройте мне там столицу, а? Я предоставлю вам какие угодно средства и сколько угодно рабочих рук.
Гор был стар и мудр, разбирался в людях, испытывал неприязнь к соблазнителю своей дочери, несмотря на то, что очень хорошо ее знал — но какой же зодчий откажется от такого предложения?
Когда Зигвард ушел, нахлобучив неказистую славскую шапку, ничем не напоминавшую лавровый венец императора, Гор, отчитав Брун как следует за безудержное блядство и пригрозив выдать ее замуж за Иауа, смягчился, сказав:
— Ты, дура конопатая, провела ночь — знаешь с кем? Он, возможно, будущий правитель всех трех царств. Во как.
Брун это понравилось. Гор поведал ей о планах Зигварда.
— Не знаю, — сказал он. — Не нравится мне ни он, ни его затеи, вот что.
— А дело ведь не в этом, — заметила умная Брун.
— Не в этом, — согласился Гор. Немного помолчав, он добавил, — Ладно. Построю я ему его… Зигвардополь… чтоб ему провалиться…
* * *
За ночь случилось несколько происшествий, были трения между контингентами, а два воина, слав и нивериец, дрались на дуэли и ранили друг друга. Раны были легкие. Зигвард, прибыв на место и узнав об этом, принял первое свое решение, идущее вразрез с методами Кшиштофа и Фалкона, которые не задумываясь просто повесили бы виновных. Дуэлянтов вызвали на овальное пространство с деревом по середине, заменявшее в поселении площадь. Их поставили на четвереньки и привязали к дереву, после чего воины постучались в каждый дом, и вскоре все местные кникичи были на площади. Некоторые жевали соломинку. Зигвард лично выбрал из толпы двух среднего возраста и работящего вида баб и выдал обеим золотую монету и прут. Дуэлянтам спустили штаны. Население и воинство внимательно смотрели, обмениваясь комментариями, как бабы деловито и старательно секли голые ягодицы забияк. Секли долго. Сначала ягодицы покраснели, потом на них появились рубцы, и вскоре показалась кровь. Зигвард еще немного подождал, а потом велел бабам остановиться. Дуэлянтов развязали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
