Двоеум смотрел ей в лицо и видел, как быстро наливаются прозрачной зеленью ее глаза, как над челом разливается свет, черты лица делаются нечеловечески прекрасны. От нее вдруг повеяло запахом девясила, свежим, не сушеным. Вторая, истинная сущность берегини ясно проступала под оболочкой человеческого тела, которое чужая ворожба надела на нее вместе с именем и рубахой.
— Коли так, то не ошибся я дорогой, — сказал Двоеум. — Не зря меня сюда послала Слеза Берегини.
Он вынул из мешочка на груди свой талисман. Хозяйка вздрогнула, невольно протянула руки к хрустальной звездочке, по лицу ее пробежала дрожь нежности и страдания, словно пленнику на далекой чужой стороне довелось услышать песню родины.
— Дай мне! — вскрикнула женщина.
Двоеум подал ей белый самоцвет, она схватила его обеими руками, положила на ладони и любовалась, то отстраняясь, то поднося к самым глазам, вглядывалась в глубину талисмана. Глаза ее горели, как драгоценные смарагды, в лице сменялась целая буря различных чувств от восторга до отчаяния. В этой застывшей капле росы берегиня видела свою потерянную родину, вернуться куда ей не позволит горячее и тяжелое человеческое тело.
— Чего же ты хочешь? — мягким голосом, таким же, как в прежние дни, спросила наконец берегиня.
Двоеум был рад, что позволил ей заглянуть в свой камень: в благодарность она поможет ему.
— Ищу я гибель оборотня — Огнеяра, сына Велеса, — ответил он, и берегиня быстро подняла на него глаза, сжимая талисман в ладонях.
— Ты хочешь его убить? — с тревогой спросила она.
— Не я — мне он не помеха. Гибели его желает князь Неизмир.
Опустив руки с зажатой в них Слезой Берегини, Горлинка задумалась. Воспоминания о Серебряном Волке заставляли ее дрожать даже сейчас, спустя несколько месяцев. Благодаря ему их с Брезем приняли в род, но она боялась оборотня. Его дикий отчаянный вой, его застывшее в суровой решимости лицо, его глаза, похожие на темную Бездну, — все это ужасало светлую дочь Верхнего Неба. И это существо, полузверь-полубог, стал Сильным Зверем, хозяином этих мест. Если бы не он, то новая Горлинка, сохранившая немало из своих волшебных сил, могла бы призвать нового, молодого Князя Кабанов, во всем подчинить его себе и править Лесом, не боясь никого чужого. Уже весь род Вешничей, собрав невиданно большой урожай, благословлял ее приход, уже из дальних родов ее звали помочь больным или снять порчу и тоже благословляли, она чувствовала себя почти княгиней здесь. Единственным, кто смущал ее покой и грозил благополучию, был он — Серебряный Волк. Никто не знает, когда он придет и чего потребует. Все же он был сыном Велеса, гостем из Подземелья, враждебного Отцу Света.
— Как же думаешь найти его гибель? — спросила она наконец, переведя сияющие зеленью глаза на Двоеума.
— Еще год назад Слеза Берегини открыла мне, что убьет его только Оборотнева Смерть, не из Велесовой руды выкованная, а самим Сварогом в его небесной кузнице сотворенная, — стал рассказывать Двоеум, видя, что берегиня готова ему помогать. — Добыл князев брат священную рогатину, перед ликами богов ударил ею оборотня — словно палкой простой, не оцарапал даже.
— Ах! — Берегиня досадливо махнула рукой. — Сварогом самим было заклятие наложено — дана священная рогатина роду Вешника, бьет она только в руках Вешнича. А кто другой возьмись, хоть князь, хоть облакопрогонник[186] — без толку.
— Ах вот оно! — Чародей даже взялся за бороду, потрясенный такой простой разгадкой тайны. — И как же я сам-то не… Словно отрок неученый! Кабы знать тогда! Ведь был тогда в Чуроборе Вешнич — старейшина ваш.
— Кабы знать! — передразнила его хозяйка. — Мудр ты, батюшка, а словно баба глупая говоришь! Коли не открыли тебе боги — стало быть, не срок был.
— А теперь — срок? — Чародей испытывающе посмотрел на нее.
— Я не Макошь, чтобы судьбу знать. А попытать — попытаем.
Горлинка взяла из угла рогатину, положила черный наконечник к себе на колени, стала гладить ее, как кошку, шептать что-то. Едва дыша, Двоеум следил за ней. От того, захочет ли священная рогатина говорить, зависел весь успех его замысла.
— За лесами дремучими, за реками быстрыми, в земле далекой, живет человек — не человек, зверь — не зверь, бог — не бог, а сын бога, сын Перуна Громовика, — заговорила вдруг Горлинка, глядя перед собой широко раскрытыми очами, и из глаз ее били снопы такого яркого изумрудного света, что даже чародей чуть подался назад. Священная рогатина теперь говорила голосом своей новой хозяйки, молодым и звонким, только он звучал более глубоко и значительно, чем когда говорила сама Горлинка. — Послан он в мир Отцом Грома на битву со всякими порождениями Тьмы. Противником ему и послал сына своего Велес. Суждено им повстречаться, и день встречи их будет днем битвы.
Двоеум слушал, затаив дыхание, высокий лоб его заблестел от пота, но он даже не поднял руки утереться. Ему было не до того. Наконец-то открывалась тайна, над разгадкой которой он бился двадцать один год — тайна судьбы Огнеяра. Так вот кто тот противник, предназначенный ему судьбой! Сын Перуна! Да и как иначе? Кто еще достоин быть противником сына Велеса, кроме сына Перуна? Как отцы их от создания мира снова и снова сходятся в великой битве богов, отголоски которой в земной мир долетают грозой, так и сыновья их продолжат эту битву.
Горлинка замолчала, брови ее заломились, на лице отразилось страдание — она пыталась проникнуть взором глубже, увидеть единственного на земле человека, способного одолеть Огнеяра.
— Нет, не могу! — вскрикнула она, зажмурилась, закрыла лицо руками. — Не вижу!
— Не печалься — давай-ка вместе попробуем увидеть! — предложил Двоеум, дрожащей рукой утирая лоб. — Вместе попробуем. Может, не откажут нам боги в милости!
Из мешочка на поясе он достал маленькую круглую чашу, вырезанную из рябинового корня. Края чаши были оправлены серебром, покрытым тонким узором из священных знаков. Самая маленькая из всех гадательных чаш Двоеума, она обладала самой большой силой. Именно ее Двоеум звал Дальний Глаз.
Горлинка принесла воды, Двоеум опустил в чашу Слезу Берегини. Вдвоем они склонились над чашей, Горлинка все еще держала руку на клинке Оборотневой Смерти. Двоеум зашептал заклинание дальнего зрения, повел руками над чашей. Вода в ней заволновалась, дух ее устремился к Великой Реке, знающей все обо всем в земном и Надвечном Мире. Вода в чаше успокоилась, с ее поверхности стал медленно подниматься белый пар. Вот он рассеялся, изнутри чаши поднималось ровное бело-серебристое сияние. Слеза Берегини горела на дне чаши, поймав в себя каплю знания Великой Реки. Затаив дыхание, Двоеум без слов, одним порывом мысли тянул и манил искру знания на поверхность. Ни разу за всю долгую жизнь он так не волновался: один неверный вздох, и все пропадет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
