Адельхайда, уснувшая в пути на одной из телег, одетая в платье, найденное в гардеробе Хелены фон Люфтенхаймер, завернутая в одеяло темно-синего цвета и оттого кажущаяся мертвенно-бледной, притягивала взгляды заинтересованно-испуганные, на фон Вегерхофа же, залитого уже засохшей кровью еще гуще, чем майстер инквизитор, глазели изумленно и непонимающе. Вторая телега с огромными бочонками, накрытыми от солнца, и вереница из шести плененных наемников, похожих в своей связке на угнанных рабов, под охраной двух бойцов влачились позади.
Стриг разминулся с зондергруппой, увезя с собой и все еще спящую Адельхайду, заверив майстера шарфюрера, что ни помощь, ни охрана не требуется, и засвидетельствовав от собственного имени и от имени госпожи графини, что покидать пределов Ульма никто из них не станет, что следующим утром он будет готов принять майстера инквизитора или любого служителя Конгрегации в собственном доме, если таково будет их желание, а госпожа графиня наверняка займет прежние комнаты на втором этаже «Моргенрота». Уже уезжая, фон Вегерхоф высказал надежду на то, что отчет о произошедшем и приглашение специалистам явиться в Ульм руководство Конгрегации получит скорейшим образом. Келлер пропустил это сообщение мимо ушей, для которых оно, собственно, и не предназначалось.
Во всем пути до ратуши шарфюрер сохранял мрачное молчание, блюдя рекомендованный Куртом образ и, судя по всему, не прикидываясь — по сторонам он поглядывал с неподдельным пренебрежением и враждебностью, граничащей с презрением, каковое выражение лица лишь обострилось, когда мимо, подрагивая в такт шагам, протрусило тело кого-то из ратманов, несомое пыхтящими слугами.
— Добро пожаловать в обитель самостийности, — усмехнулся Курт, спешиваясь у ступеней ратуши, и тот тоже медленно спустился с седла, оглядывая внушительное здание. — Главное, — посерьезнел он, — не теряйте выдержки. Это будет сложно; здешний совет, мягко говоря, зарвался вдали от крепкой руки. Нам надо освободить здание. Долой из ратуши всех, от бюргермайстеров до метельщиков.
— А стража?
— Стража поможет, — заверил он убежденно. — Думаю, кое-кто из них даже будет вам благодарен по гроб жизни, если вы прикажете ему спустить с лестницы пару ратманов.
Келлер не ответил, скептически покривившись и с трудом скрыв удивление, когда оба стража, оберегающие порядок на первом этаже, выказали немедленную готовность к любому сотрудничеству, лишь узнав о причине возникшего переполоха.
Ощущать за своим плечом пятерку бронированных парней со Знаками было приятно, как никогда — мелкие служители разбегались, как тараканы, при первом же слове, не пытаясь вступать в пререкания, и лишь канцлер, уходя, недовольно вздохнул и попенял майстеру инквизитору на столь несвоевременное прерывание напряженного рабочего дня.
На второй этаж Курт поднялся, даже не пытаясь сдерживать злорадство, и, когда в коридор выглянуло знакомое толстое лицо, взволнованное шумом и беготней, одарил обладателя лица приветливой улыбкой.
— Штюбинг, — констатировал он, когда ратман застыл посреди коридора. — Как удачно, что вы на месте.
— Что это тут происходит, юноша? — выговорил тот, глядя на бойцов зондергруппы и пару ульмских стражей за его спиной из-под нахмуренных бровей. — Ваше поведение начинает переходить все допустимые границы.
— Вы никогда еще не видели меня переходящим допустимые границы, к вашему счастью, — возразил он, кивнув стражам. — Заприте его в этой комнате. Он мне понадобится через некоторое время.
— Что?!. — выдавил тот оторопело и возмущенно, отступив на шаг назад. — Да какое право вы имеете отдавать подобные приказы!..
— Право, данное мне Святой Инквизицией, — отозвался он, махнув рукой, и солдаты нерешительно выступили вперед.
— Вы, двое! — зло вытолкнул Штюбинг, снова попятившись. — Вам платит город! Вам платит рат! Вы не можете исполнять чьи бы то ни было приказы, кроме приказов рата! Только подойдите — и можете не являться на службу завтра поутру!
— Завтра утром? Не явимся — не наша смена, — пожал плечами один из солдат, подступив ближе. — Будьте любезны, господин Штюбинг. В комнату.
— Руки прочь! — повысил голос тот, когда страж взял его за локоть. — Не смей, или следующую неделю до своего повешения ты проведешь в тюремной камере!
— В данный момент, — заметил Курт, — стража этого города перешла в ведение святой Инквизиции. Посему сейчас, Штюбинг, я услышал угрозу в адрес Конгрегации. Напомнить вам, чем это карается?.. В комнату, сукин сын, или я лично вгоню тебя туда хорошим пинком!
— Вы… — выдавил тот побледнев, — вы… Вы еще за это ответите. Я затащу вас в суд, юноша, и там мы поговорим снова — уже иначе!
— Ну, конечно, — благодушно согласился он, закрывая дверь за его спиной, и обернулся к солдатам, нервно топчущимся у порога. — Он будет говорить еще много чего, — пояснил Курт успокаивающе. — Не слушайте. Сейчас его слово силы не имеет.
— А к чему он вам, майстер Гессе? — нерешительно поинтересовался один из стражей. — Он замешан в этом?
— Нет-нет, не совсем. Помните подложного стрига — того, с кладбища?.. Его рук дело. Теперь, когда настоящий стриг найден, мне найдется, о чем с ним побеседовать. Но чуть позже. Пока же я попрошу вас стоять у этой двери и не выпускать его наружу. Он будет продолжать давить, грозить, плеваться ядом; пусть. Поверьте, с его стороны вам опасаться нечего.
— А если он просто попытается уйти?
— Под мою ответственность: дозволяю заломить руки и водворить обратно. Можете привязать его к стулу, если придется.
— Хорошо, — согласился страж, не скрывая удовлетворения. — Не волнуйтесь, майстер Гессе. Никуда не денется.
— Для чего он вам, в самом деле? — тихо спросил Келлер, пока они вновь спускались вниз. — Если он соучастник…
— Нет, не соучастник, — отозвался он, — однако отношение к делу имеет. Можете считать, что это с моей стороны маленькое использование служебного положения в личных целях.
— Не думаю, что предписания позволяют мне вам в этом содействовать, — заметил шарфюрер и, когда Курт раздраженно поморщился, беззаботно пожал плечами: — Однако я ведь и не содействую. Это местная стража с вами заодно, а я что? я просто стою в сторонке. Что у нас на очереди?
— Благоустроенные комнаты для наших постояльцев, — отозвался он, сворачивая к выходу. — За мной. В этом вам посодействовать придется.
Келлер, не ответив, лишь вновь передернул плечами, кивнув молчаливым бойцам, и направился следом.
Здание тюрьмы отстояло чуть в стороне, будучи одноэтажной постройкой с подвальными камерами и комнатами для стражи, каковая удивленно остолбенела при виде майстера инквизитора с эскортом.
— Сколько камер в рабочем состоянии? — поинтересовался Курт с ходу, ответив на растерянные приветствия, и солдаты, замявшись, переглянулись.
— Да все… — пробормотал один, неопределенно поведя рукой вниз.
— Заняты?
— Почти все…
— Кем?
— Ну, как… Пара должников… Несколько воришек — изловили сегодня на торгу… Один нищеброд — пытался клянчить у самых ворот без должного разрешения; его наши же убогие и побили, так и они тоже здесь, за драку. Четверо. Еще один — за грабеж… Всё.
— Всех вон, — распорядился Курт. — До единого.
— То есть… — страж запнулся, нахмурясь, и докончил с усилием: — То есть как это — вон? Без суда?
— Absolvo ad culpam[218], — приговорил он и повторил твердо и настойчиво: — Вон. Всех. Мне нужна пустая тюрьма. И еще одно: камеры для особо опасных преступников здесь есть? С цепями и глухой дверью?
— Да… — все еще потерянно проронил страж, переглянувшись с товарищем. — Да они все так устроены, просто не пользуемся кандалами — и все…
— Отлично. Надеюсь, еще не проржавели.
— Господи, что случилось-то? — не выдержал тот, нервно дернув рукой в сторону Келлера за его спиной. — Кто это с вами, майстер Гессе? Что происходит? Ради кого вот так вот всю каталажку опустошать? Вы, часом, не рат пересажать задумали?
— Нет, — вскользь усмехнулся Курт, — хотя искушение, не скрою, велико… Тюрьма опустошается ради одного заключенного. Очень опасного и могущего угрожать всем присутствующим, а преступления этих людей не настолько велики, чтобы желать им такой смерти.
— Такой смер… Матерь Божья… — шепотом вымолвил солдат. — Неужто вы его живьем взяли…
— Ведь я говорил, что возьму, — кивнул он, ощущая на себе неверяще-восхищенные взгляды. — А теперь я хочу, чтобы он дожил до того утра, когда сможет полюбоваться рассветом, а горожане — им самим. Гоните всех из камер в шею. Полагаю, они не станут особенно этому противиться.
— Уж я думаю, — серьезно согласился страж, с готовностью развернувшись к лестнице, ведущей вниз.
