— Не могу, — распрямившись, зло откликнулась та. — Я связана.
— Значит, отползи, тварь! — повысил голос тот, не дрогнув под взглядом сверкнувших в полумраке глаз.
Ставни скрипнули, распахнувшись, и Курт прикрыл глаза, глубоко вдохнув, словно вобрав в себя пробивающийся сквозь остатки ночи солнечный свет. В эту ночь стало казаться, что тьма вечна, что миновал уже не один день, и утра не бывало и не будет никогда…
— Ну, что ж, — вздохнул шарфюрер, — Гессе, вы можете подняться. Прочие смогут… или не смогут после того, как вы растолкуете, что здесь происходит и кто они.
— Эберхарт фон Люфтенхаймер, — пояснил Курт, вставая и указывая на фогта, и Келлер кивнул:
— Соучастник.
— Потерпевший, — возразил он.
— Вы сообщали, что…
— Ситуация изменилась, — перебил Курт. — Подробности позже — наедине; вашим людям детали знать не обязательно. Далее: графиня Адельхайда фон Рихтхофен. Потерпевшая. Барон Александер фон Вегерхоф…
— Стриг! — выпалила Хелена. — Если я связана — пусть будет и он! Он такой же!
— Гессе? — поднял бровь шарфюрер, и он снисходительно улыбнулся:
— О, Господи… Александер, будь любезен, подойди ближе к окну. Если этого недостаточно, — продолжил он, когда тот, выйдя в бледный световой луч, повернулся разными боками, демонстрируя себя, — можете подойти к нему, и он прикоснется к вашему серебрённому наручу. Кстати, не далее как день назад он за обе щеки уплетал говядину с чесноком.
— Он может ходить под солнцем! — не унималась Хелена. — И серебро ему не страшно! И… Он стриг!
— Беда с головой, — вздохнул Курт. — Случается при обращении.
— Да что вы, — хмуро произнес Келлер, переводя мрачный взгляд с одного задержанного на другого. — Ну, словом, так. Вы лично — свободны; можете перемещаться по замку, хотя не советовал бы.
— А я не хотел бы, — согласился он, — уже переместился достаточно.
— Прочие выходят в зал и сидят там под присмотром моих парней; невзирая на ваши заверения, Гессе, предупреждаю: в того, кто сделает нечто непотребное вроде попыток двинуться с места без дозволения, стреляют, не предупреждая. Дюстерманн, пару ребят сюда: пусть присмотрят за тварями… И, — продолжил шарфюрер, оглядывая фон Вегерхофа, — вам нужна помощь? Вы ранены? Весь в крови.
— Испачкался, — пояснил тот, и Келлер нахмурился:
— Плечо тоже?
— Вы еврей или араб? — поинтересовался стриг, и тот переспросил с явной растерянностью:
— Что?..
— Только эти жители пустыни, не имеющие понятия о христианском милосердии, добравшись до колодца, поят сперва мужчин и коней, а уж после женщин. Не знаю, как вы, майстер… как вас там… а я верный христианин и немецкий рыцарь, позвольте заметить, и я не намерен плакаться вашему эскулапу, когда рядом женщина, нуждающаяся в помощи. Вам это, разумеется, в голову не пришло, но это простительно, учитывая, с кем вам приходится общаться по долгу службы, а барон фон Вегерхоф еще никогда…
— Я понял вас, — болезненно поморщась, оборвал Келлер, вскинув руку. — Вам не нужна помощь. Госпожа фон Рихтхофен? Вам — нужна?
— Я не знаю… — тихо и несчастно проронила та, и шарфюрер нетерпеливо оборвал:
— Ясно. Гессе, как вы?
— Сломано ребро, — отозвался он. — Пока держусь.
— У вас кровь на шее, — заметил тот и, не дождавшись ответа, отмахнулся: — Хорошо. Итак, люди: поднимайтесь и выходите в зал. Вы двое, — обратясь к птенцам, жгущим его взглядами, снова повысил голос шарфюрер, — оставаться на месте. Без движения. Без глупостей. Или я выволочу в тот зал и вас тоже — прямо под тамошние окна.
— L’amabilité même[215], — покривился фон Вегерхоф, выводя Адельхайду в огромный зал, уже озаренный алым, все сильней с каждым мигом разгорающимся солнцем, и шарфюрер раздраженно сжал губы, глядя на него с подозрением. — Крепитесь, mon chérie, этот кошмар не должен продлиться слишком долго. Думаю, вскоре вы сможете оказаться в более приличествующей обстановке.
— Не терпится покинуть это кошмарное место, — слабо отозвалась та. — Боже, это был ужас, просто ужас!
— Ну-ну, — успокаивающе проговорил стриг, — теперь вы в безопасности — под надзором таких славных воителей, готовых защитить вас и от меня, и от себя самой.
— Замок не обследован полностью, — пояснил Келлер, — и препроводить госпожу графиню в одну из комнат не представляется возможным.
— О, не беспокойтесь, майстер… как вас…
— … шарфюрер, — с плохо скрытой злостью оборвал тот, и фон Вегерхоф шевельнул бровью:
— Еn effet[216]?.. Не беспокойтесь. Думаю, после всего, что бедняжке довелось пережить, лишние два-три часа ожидания в этой холодной зале не станут для нее особенно сильным испытанием.
— Присядьте, — сквозь плотно стиснувшиеся зубы выдавил Келлер, явно желая присовокупить к произносимым словам и другие, которых сказать не позволяли ни учтивость, ни осторожность. — И ждите. Замок вы сможете покинуть при первой же возможности.
Вероятного ответа фон Вегерхофа шарфюрер ожидать не стал, уйдя в сторону довольно поспешно, и Курт, невзирая на вечные и даже, можно сказать, традиционные трения меж oper’ами и служителями особых подразделений, проникся к бедняге искренним сочувствием. В происходящем тот понимал мало, надерзить в ответ не имел полномочий, и сейчас должен был стойко выслушивать колкости в свой адрес, продолжая сохранять выдержку и спокойствие. Однако, при всем сострадании к его незавидной доле, призывать фон Вегерхофа сбавить обороты Курт не стал — благодаря его нападкам и откровенно хамскому поведению шарфюрер теперь предпочтет держаться от их общества подальше, не влезая с расспросами без нужды и даже лишний раз не заговаривая. Адельхайда добавляла масла в огонь медленно, но неизбежно влажнеющими глазами, печальным выражением лица и дрожащими губами, что свидетельствовало о желании расплакаться по первому же удобному поводу, а Келлер, судя по всему, был из породы тех воителей, что в присутствии женской истерики теряются и не представляют, как быть и куда себя деть. Фогт предпочитал сохранять благоразумное молчание, живописуя крайнее утомление и апатию.
На скамьях у огромного каменного стола, занимающего центр залы, пришлось высидеть не менее часа под надзором молчаливого хмурого бойца, чье присутствие полностью исключало прямые разговоры по делу. В сторону господина следователя, изредка перебрасывающегося с прочими присутствующими редкими и ничего не значащими фразами, тот косился долго, оглядываясь вокруг, и, наконец, сделав шаг ближе, нерешительно окликнул.
— Вы ведь Гессе, верно? — уточнил боец, когда Курт вопросительно обернулся. — Хамельн. Полгода назад.
— Все верно, — осторожно согласился он, и тот, помявшись, кивнул в сторону часовни, понизив голос:
— Там вправду стриги? Вы в самом деле взяли двоих — живьем?
— Взял, — согласился Курт и, уловив тень зависти в глазах напротив, усмехнулся: — Не доводилось видеть еще?
— Нет, — признался тот со вздохом. — Надеялся — увижу сегодня… На что они похожи?
— На меня сейчас, — покривился он. — Того же цвета.
— Коппельдорф!
На окрик шарфюрера тот не обернулся, только поморщился, опустив взгляд и распрямившись, не повернув головы даже тогда, когда Келлер приблизился и встал рядом.
— Что ты сейчас не должен был делать? — поинтересовался шарфюрер угрюмо, и боец вздохнул.
— Разговаривать, — отозвался он кисло. — Только ведь это инквизитор, так?
— Считай — ты убит. Или хуже. Уйди с глаз моих, — тяжело отмахнулся тот, и Курт сочувственно вздохнул:
— Новички…
— И не говорите, — на миг словно позабыв о своей неприязни, согласился тот, глядя вслед подчиненному. — В чем умницы, а в чем… На два слова, — вновь возвратившись к прежнему настороженно-враждебному тону, кивнул шарфюрер, и Курт, поднявшись, отошел в сторону следом за ним. — Мы осмотрели замок, — продолжил он хмуро, — и в связи с этим у меня появились некоторые вопросы. Где ваш помощник, к примеру? Его трупа парни не нашли.
— Типун вам на язык, Келлер. Бруно здоровехонек… надеюсь. Сейчас он на дообучении, и я в этот раз работаю один.
— И Бог с ним. Не это главный вопрос… Что здесь происходило, Гессе? В коридорах настоящее побоище.
— Ну, не нахваливайте, — нарочито смиренно потупился Курт. — Так уж и побоище…
— Я, конечно, не следователь, — оборвал тот раздраженно, — однако сделать кое-какие выводы тоже могу. Большинство убитых убиты просто-напросто руками; я уже знаю, как это выглядит. На втором этаже мы обнаружили труп стрига с вырванным сердцем. Не знаю, что и думать о том факте, что у этого барона фон…
— … Вегерхофа?
— Фон Вегерхофа, — кивнул тот, — руки по локоть в крови. Полагаю, вы понимаете, Гессе, что я говорю вовсе не иносказательно. И вот тут мне на ум таки приходит обвинение, брошенное этой девчонкой.
