— Ты разобрался? — постояв немного в раздумьях, спросил я.
— Я то да, а ты? — уточнил Рик.
— Я хочу попробовать двойное управление, поможешь?
— Это как?
— Хочу провести свои испытания, что может эта кроха в условиях Земной гравитации.
— Погубишь корабль, — предостерег меня канадец. — Машинка заточена на маневры в космосе, не думаю, что ей когда-либо придется вести бой в атмосфере. Наша гравитация может развалить линкор на части, он ведь совсем не новый…
— Если Шквал покажет все, на что способен здесь, то я буду знать, чего от него можно будет ждать в космосе.
— А что на счет госпожи Доровой? — осторожно уточнил Рик.
— Попрошу ее удалиться, пусть смотрит и учится, пока взрослые работают, — твердо ответил я.
— Мы должны действовать как команда.
— Не с ней.
Мы помолчали.
— Плохое начало, не находишь?
— Сейчас я не могу с этим справиться, понимаешь? — я упрямо посмотрел на него. — Забудь! Лучше ответь мне, что значат слова Тверского? Мы летим не на войну, на какую-то спецоперацию, в которой оружие — не главное?
— А важна скорость, — поддакнул Рик, — если они так заморочились с монтажом подпространственной установки, значит, нам снова придется побывать, в той глубине, которая тебе не понравилась.
— Не хотелось бы, — помотал я головой.
— А мне любопытно, — хмыкнул пилот. — Но все же хотелось бы понять: зачем ты все это делаешь, зачем летишь? С угрозами в ваш адрес мне все понятно, но ведь есть и еще что-то?
— Да, у меня есть конкретное дело на Нуарто. Я же говорил, что просто так Вселенскую Пьесу Шадумскому не прощу, да и на остальных у меня тоже есть зуб. Как прилетим, первым делом подам прошение в суд присвоить авторское право на Пьесу мне, и пусть только попробуют отказать.
— Вот как ты замахнулся, капитан? — с удивлением пробормотал Рик. — Ну, посмотрим, что из этого выйдет. Завтра я помогу тебе в парном пилотаже, но если грохнемся на Землю — я не виноват.
И вот предвзлетная перекличка началась.
Происходило то же, что и на борту Эвереста, но ощущение было совершенно другим. Я изредка косился на напряженную спину Натали, она остриглась совсем коротко, под мальчика и теперь вовсе не была похожа сама на себя. Сосредоточенная до злости, с упорным, требовательным взглядом. Я сухо поздоровался с ней, она ответила так же и заняла свое место. Наша страшная встреча состоялась.
— Центр, я Шквал. Подтвердите разрешение на взлет.
— Шквал, я Центр. Взлет разрешаю.
— Внимание, внимание, общая готовность. Три минуты до взлета.
Вот сидит Кортни и переглядывается со мной. Она чувствует себя уверенно и ловит каждое мое слово, зная, что пока я рядом, чтобы ни случилось, мы сядем. Это опасная уверенность, но ее функция всего лишь связь и я не буду разубеждать американку.
Странная девчонка. Я бы на ее месте… ни за что бы не взошел на борт корабля после пережитого. Я помню ее ужас, растерянность и то ощущение беспомощности, которое никогда не забудется. И все же она здесь, хотя мне казалось, что после пережитого уже никогда не сможет себя пересилить. Но нет, переступила этот рубеж, и глядит своими выразительными глазищами из-под рыжеватой челки.
— Ты ей нравишься, — перед взлетом толкнул меня в бок Рик.
— Она мне тоже, — ответил я, хотя имел в виду совсем другое, потому что помимо ее страха, я помнил твердость и решимость, с которой она взяла себя в руки, когда впору было сходить с ума. Нет, на эту девчонку я был готов положиться, хотя и понимал, что некоторые задачи ей не по силам. Придет время, и характер подкрепиться знаниями и умениями, тогда она станет незаменима.
Фердинанд Порси тоже неплохо показал себя в прошлый раз тем, что выжил, хотя он и не знал, что делать, но вытянул счастливый билет и это его второй полет. Его руки уже не дрожат, мужчина уверенно вбивает в компьютер вектора взлета. Он тоже справился с собой, хотя мне кажется, что их обоих вдоволь намучили ночные кошмары, в которых раз от раза все повторялось.
А вот сидит Рик. Этот — вообще отдельная история. Он похож на пианиста, на мастера виртуоза, который только и ждет, когда же в зале, полном аплодисментов, воцарится долгожданная тишина. Он выжидает, чтобы начать с пламенного аккорда, который растревожит чужие души.
Сейчас в рубке больше никого нет. Два пилота, навигатор, связист. Никаких специалистов по контактам на корабле не предусмотрено, никаких медсестер, врач на корабле один, зато есть кок. Сколько мы летали на Вороне? Ни разу у нас в команде не было повара. Мы ели вкусную, но одинаковую еду из пакетов, быстро надоедающую в замкнутом пространстве корабля. Мы позволяли себе оттянуться лишь в те часы, когда Ворон приземлялся на планеты. Тогда мы первым делом бежали перекусить в местные рестораны, и самым несчастным человеком во Вселенной становился вахтенный, тот, кто должен был остаться на крейсере. Я помню, как он провожал нас, веселых и готовых к отдыху, и как встречал равнодушным взглядом человека, лишенного всего. Понимая это, я всегда заказывал еду с собой и вдоволь веселился, когда передавал вахтенному пакет и видел его лицо, счастливое и недоверчивое одновременно. Ну а теперь — несомненная роскошь — у нас был кок.
Я внезапно вспомнил, как ворчал Родеррик Стерт по поводу нашей еды из запаянных контейнеров, тюбиков и банок; как он каждый раз брюзжал, что ему не хватает свежесваренного кофе и только что выпеченного круассана, как он хочет коре ягненка или острые баварские сосиски на гриле. Неприхотливость в еде — вот к чему мы привыкли, а тут повар!
— До взлета одна минута.
Вот ведь как, о чем люди думают перед одним из самых ответственных моментов в жизни. Ведь такое не часто бывает, а я думаю о поваре и еде. Да нет, я, в общем-то, не голоден и не нервничаю. Корабль кажется мне понятным, хотя немного смущает новая голосовая отдача команд. Мне не нравится говорить со Шквалом, потому что в нем нет души. В нем лишь бездушный компьютер, а у Ворона было сердце.
— Десять, девять…
— Связь с центром отключить.
— Зачем? — глупо спросила Кортни.
— Выполнять, — все так же сдержано велел я.
Девушка вздрогнула, словно я ударил ее. Первый мой недочет: о том, что должно быть стопроцентное повиновение, надо было говорить раньше. Теперь поздно, но, надеюсь, эти люди достаточно доверяют мне, чтобы не подвести.
— Три, два, один…
Натужно взвыли двигатели. Корабль пошел вверх гораздо тяжелее, чем шел десять дней назад Эверест, но он поднимался ровно, со всей своей боевой мощью и представительной красотой настоящего боевого корабля. На таком не стыдно было бы и перед носом Сатринга проплыть! Он бы оценил.
— Рик, крен, компенсируй.
— Сам вижу.
Не по уставу совершенно. Какая же субординация была на Эвересте! Хочу ли я того же? Да ни за что! Мне предстоит подружиться со всеми этими людьми. Кроме одного. Одной.
— Курс 8-19-36. Придерживаемся?
— Да.
— Высота триста метров. Полет нормальный.
— Капитан, Центр запрашивает, почему мы отключились? Я правильно поняла, связи с рубкой нет, они не слышат, что здесь происходит?
— Да.
Я взялся за рули.
— Второй пилот — не вмешивайтесь. Следите за показаниями приборов, о превышении показаний докладывайте. Порси, фиксируй курс, докладывай о критической высоте. Не дайте нам разбиться, ребятки! Шквал! Открыть носовые щиты.
— Да, капитан, — отозвался корабль равнодушно.
Медленно сдвинулись створки, и я увидел мутную пелену облаков.
— Зачем, Доров, все равно пойдем по приборам, облачность покажет тебе поверхность, только когда мы воткнемся в нее, — встревожено напомнил пилот.
— Так надо. Рик, готов?!
— Так точно!
— Внимание! Боевые учения. Внимание! Боевая готовность! Занять свои места! Ждать дальнейших указаний!
Я взглянул себе под руки и выдохнул:
— Погнали!
Совместное управление — вещь сложная. Маневрирую я, изменяя движение корабля, бросая его из стороны в сторону, задача Рика скоординировать двигатели так, чтобы мы не рухнули при резких поворотах. Один тут просто не в состоянии справиться.
— Вверх, — я подал максимальную мощность на двигатели и выбрал на себя рули. Взвыли, словно бешеные, турбины. Я ощутил на мгновение перегрузку на вскидку в десять — двенадцать «же» и тут же сработали системы внутренней гравитации, защищая нас от нежелательных воздействий.
Ну, хоть эта часть корабля в полной норме, хотя и запаздывает немного. Посмотрим, что дальше.
— Высота три шесть тысяч семьсот.
Я положил корабль на правый борт и сразу заложил вверх. Едва ощутимо продолжало тянуть в сторону, но Рик мигом убрал остаточный эффект — Шквал порхал в наших руках, словно был пушинкой.
