Но они не воспользовались этим моментом. То, что вставало между ними, грозило такими осложнениями, что у обоих нехватило мужества пойти до конца. Однако Эссекс все же счел нужным еще раз предупредить Мак-Грегора: – Не советую вам вмешиваться.
– Мое вмешательство больше не потребуется, – нехотя сказал Мак-Грегор, чтобы покончить с этим. – Завтра утром мы уедем отсюда.
Эссекс не знал, что ответить. Он всегда чувствовал, что с его стороны непростительная слабость допускать, чтобы такой человек, как Мак-Грегор, мог вывести его из равновесия. Он не позволил себе утратить самообладание, но его терпение, его снисходительность, его дружеское, почти отеческое расположение к Мак-Грегору были утрачены навсегда. И теперь, когда всех этих добрых чувств не стало, Мак-Грегор показался Эссексу упрямым и навязчивым человеком, от которого необходимо избавиться, и чем скорее, тем лучше.
– Завтра утром мы не уедем, – сказал Эссекс с примерной выдержкой.
Мак-Грегор не счел нужным спорить.
Не обращая на него больше никакого внимания, Эссекс достал из кармана карты и уселся играть с Кэтрин. Мак-Грегор лег на топчан, и хотя все тело у него ныло сейчас даже больше, чем утром, он довольно быстро заснул. Его разбудили женщины, принесшие ужин. Кэтрин и Эссекс все еще играли, но в комнате горела лампа. Был уже вечер.
– Проснулся, – сказала Кэтрин, и Мак-Грегор решил, что эти двое снова заключили союз против него.
– Для человека, столь чувствительного к опасности, Мак-Грегор, у вас удивительно здоровый сон. Вы храпели, как паровоз. – Тон Эссекса был шутливо добродушный.
Мак-Грегору это замечание показалось значительнее, чем оно было на самом деле. Он решил, что Эссекс пытается смутить его, но он не желал отставать от Эссекса в готовности предать забвению досадный инцидент и потому ничего не сказал. Вместо того он ответил на приветствие женщин, принесших еду. Одна из них стала хвалить благородную осанку Кэтрин, достойную, по ее словам, женщины курдского племени. Что она, жена Мак-Грегору?
Мак-Грегор сказал, что нет, не жена.
– Кровная родственница? – допытывалась женщина.
– Нет. – Мак-Грегор понимал, куда она клонит. – Она для меня только талисман.
– Ничего больше?
– Ничего. Она не из тех женщин, с которыми можно делить все тяготы и неудобства здешней жизни.
– Отчего же? Она женщина сильная и умная.
– Сильная и умная, – согласился Мак-Грегор. – Но это женщина других краев.
Его собеседница прищелкнула языком в знак своего недовольства Мак-Грегором. Кэтрин, оглянувшись, спросила, о чем они говорят.
– О вас, – ответил Мак-Грегор. Он натянул сапоги и спросил Кэтрин, который час.
– Восемь, – сказала она. – Вы проспали почти четыре часа.
– А вы все это время играли в карты?
Эссекс передвинул трубку в угол рта. – Нет, я отвлекался ненадолго для беседы с Амир-заде, – сказал он весело, не глядя на Мак-Грегора.
Но Мак-Грегор не поддался на провокацию. – Просто не могу себе представить, как это можно битых четыре часа просидеть за картами.
– А вы не играете? – спросила Кэтрин.
– Я знаю только одну игру – «снэп».
– Да? – сказала Кэтрин и аккуратно выложила свои карты на постель. – Кончила, – сказала она Эссексу.
– Ах, чорт! – Эссекс встал. – Еще одна сдача – и я бы сам кончил.
– Вы теперь должны мне уже пять приглашений в театр, – сказала она. – Если вы не возражаете, я бы предпочла все пять раз в театр Виктории. Больше в Лондоне никуда ходить нельзя. – Она принялась тасовать карты. – Кстати, Гарольд, когда мы вернемся в Лондон?
– Я должен поспеть туда до заседания Совета безопасности, которое состоится в конце января, – сказал Эссекс.
– Дней через восемь, значит. Не успеем.
– Должны успеть, – возразил Эссекс. – Азербайджанский вопрос на повестке дня Совета.
– Совета безопасности? – Мак-Грегор был поражен. Занятый перипетиями их курдистанского приключения, он за последние дни совершенно позабыл об Азербайджане. Слова Эссекса сразу напомнили ему, что предметом спора остается Азербайджан, и курдский вопрос – это часть того же спора. – Когда вы об этом узнали? – спросил он Эссекса.
– В день нашего выезда из Тегерана.
– Какое дело Совету безопасности до Иранского Азербайджана? – спросила Кэтрин.
– Считается, что создавшееся там положение представляет угрозу для всеобщего мира, – ответил Эссекс. – Так мне, по крайней мере, сказал Джон Асквит.
– А причем тут Джон? – Настала очередь Кэтрин удивляться.
– Нашему другу Джону поручено помочь мне довести это дело до конца. – Эссекс стал выколачивать трубку. – Я его таким образом избавил от возни с чехами.
– Когда все это стало известно? – спросила Кэтрин.
– В день нашего отъезда, – повторил Эссекс, наслаждаясь произведенным впечатлением.
– Джон назначен по вашей просьбе?
Эссекс скромно кивнул головой.
– Но он будет вне себя.
– От чего?
– От этой затеи, – сказала Кэтрин. – Вы сделали большую глупость, Гарольд.
– Почему? Давно пора Джону заняться каким-нибудь настоящим делом. Это ему пойдет на пользу. В нем слишком много беспечности и легкомысленного отношения к самому себе.
– О, господи! – воскликнула Кэтрин. Увлекшись разговором, они позабыли даже про еду, стоявшую перед ними на низкой скамейке. Мак-Грегор молчал, хотя известие об Асквите произвело на него такое же впечатление, как и на Кэтрин. Но ему сейчас было не до Асквита; он старался разобраться в том, что означает услышанная новость для него самого. В сущности, ничего неожиданного здесь не было, но это ставило его перед необходимостью окончательно определить свою позицию в азербайджанском вопросе. Совершенно очевидно, что он и Эссекс разойдутся во мнениях относительно того, что они видели в Азербайджане. Случись им в мирной беседе обменяться впечатлениями, эти впечатления оказались бы диаметрально противоположными; впрочем, Мак-Грегор знал, что такой мирной беседы никогда не будет. Слишком уж ясно обозначились расхождения между ними. Правда, Мак-Грегор должен был признаться себе, что у него до сих пор нет четко определившегося отношения к этому восстанию в Азербайджане. Может быть, для Эссекса положение в целом пока так же неясно. Но по частностям они уже сейчас не согласны – и не согласны в корне. А частности эти немаловажны, как, например, вопрос о Джавате, или о губернаторе или о мотивах восстания, а теперь еще и вопросы, относящиеся к курдам. И из этих отдельных несогласий складывается несогласие по всей проблеме в целом; пусть даже ни тот, ни другой не может еще дать общую оценку азербайджанских событий. Несогласие решительное и до сих пор никак не урегулированное. Эссекс теперь постарается урегулировать его по-своему в Совете безопасности. Мак-Грегор чувствовал, что он должен предпринять что-то против Эссекса, но что?
– Где сейчас Джон? – спросила Кэтрин.
Они принялись за еду и усиленно подкладывали друг другу рис, зелень, сушеную рыбу и хлеб, словно особая, избыточная вежливость была теперь необходима, чтобы предотвратить разрыв между ними.
– Думаю, что Джон в Лондоне. А может быть, он в Вашингтоне ведет переговоры по этому вопросу с американцами. Хотя сейчас едва ли. – Эссекс поглядел на стоявшую перед ним оловянную тарелку с едой. – Странное какое-то месиво, – сказал он. – Чем это нас угощают, Мак-Грегор?
Мак-Грегор стал объяснять, из чего приготовлены различные блюда, а сам думал о том, что теперь уже английская дипломатия его никогда и ничем не удивит. Он думал об этом без огорчения и без цинизма. Намерение Форейн оффис использовать в своих интересах Совет безопасности логически вытекало из провала миссии Эссекса в Москве. Он высказал эту мысль Эссексу.
– Видно, Форейн оффис убедилось, что в Москве у нас ничего не вышло, – заметил он. – Только с отчаяния можно было решиться передать этот вопрос в Совет безопасности.
– Не вышло? – повторил Эссекс и сердито подумал: когда этот человек научится во-время прекращать спор – Довольно неостроумное замечание, Мак-Грегор. Вы что же, считаете, что моя миссия в Москве не удалась?
– А разве вы считаете, что удалась?
– Безусловно, – сказал Эссекс. – Передача вопроса в совет безопасности, естественно, завершает то, чего мне удалось достигнуть в Москве. Можете в этом не сомневаться.
Мак-Грегор решил больше не спорить. У Эссекса, видимо, были особые представления о том, что есть успех и то есть неудача. Эссекс не признавал неудачи, и, вероятно, он был прав. То, что для Мак-Грегора неудача, то, вероятно, для Эссекса – успех. Так что же, значит, в Эссексе не осталось ничего такого, что было бы просто и понятно для Мак-Грегора? А впрочем, было ли в Эссексе что-нибудь заслуживающее понимания? С усилием глотая изысканные произведения курдских стряпух, Мак-Грегор испытывал тоскливое чувство одиночки, которому противостоит целый мир эссексов. Ему даже сделалось легче при мысли, что теперь и Асквит замешался в это дело. От этого все казалось как-то реальнее и значительно проще, и это было особенно важно сейчас, когда Форейн оффис прибегло к таким чрезвычайным мерам.
