Макиэн легко и даже радостно вздохнул.
— Значит, я прав, — сказал он и послушно пошел к дому.
Тернбул боролся минуту-другую со страстным желанием — ударить как следует главного врача, потом смирился. Им обоим казалось, что, чем меньше они будут делать, тем скорее придет счастливый конец.
Глава XX
В ОНЫЙ ДЕНЬ
Подходя к зданию больницы, наши герои увидели, что главный врач сказал правду: из каждого окна торчали какие-то блестящие стальные цилиндры, холодные чудеса современной техники. Свое действие они уже оказали — не только Макиэн и Тернбул, но и все обитатели сумасшедшего дома, и все врачи, и все санитары шли из сада в больницу. Когда же они вошли в огромный зал и железные двери закрылись за ними, Тернбул чуть не упал, ибо в нескольких футах стояла девушка с острова, Мадлен Дюран.
Она прямо смотрела на него, тихо улыбаясь, и улыбка эта освещала мрачную, нелепую сцену, словно честный и радостный очаг. Как и прежде, она откинула голову, а в мягкости ее взора было даже что-то сонное. Ее он увидел первой и несколько мгновений видел одну ее; потом заметил другие лица. Золотобородый толстовец беседовал с лавочником, которого они когда-то связали. Подвыпивший херфортширский крестьянин беседовал сам с собой. Кроме судьи Вэйна, здесь был его секретарь; кроме мисс Дрэйк — ее шофер. Однако сильнее всего удивило Тернбула вот что: он шагнул было к Мадлен, но смущенно остановился, ибо увидел над ее плечом широкое лицо с седыми баками. Тернбул вспомнил Дюрана, вспомнил его скучное, несокрушимое здравомыслие, его приверженность к общим местам, и поистине крикнул про себя: «Ну, если он здесь, на воле нет никого!» Потом он снова двинулся к Мадлен, все так же улыбающейся ему. Макиэн уже подошел к Беатрис уверенно, как наделенный неотторжимым правом.
Тогда и раздался жестокий, леденящий кровь голос. Глава больницы стоял посредине зала, оглядывая его, как оглядывает художник только что оконченную картину. Он был красив, но лишь сейчас стало ясно, чем отвратительно его лицо: брови были так изогнуты, а подбородок так длинен, что казалось, будто оно освещено снизу, как у актера.
— Итак, все в сборе, — начал он, но тут перед ним появился мсье Дюран и заговорил тем самым тоном, каким говорит с метрдотелем француз-буржуа: очень быстро, но совершенно четко, и без каких бы то ни было эмоций. Сама живость его речи порождалась не гневной страстью, а разумом. Вот что он сказал:
— Я привык пить за обедом полбутылки вина, а мне его не дают! Моя дочь должна быть со мной, а нас разлучают. Я ни разу не ел здесь мяса, хотя сейчас не пост. Теперь мне запретили гулять, а в мои годы без этого нельзя. Только не говорите, что все это законно. Закон стоит на общественном договоре. Если гражданин лишен удобств, которыми пользуются даже дикари, этот договор можно считать расторгнутым.
— Перестаньте болтать, мсье, — сказал доктор Хаттон; главный же врач молчал. — Мы подчиняемся закону, что и вам советую. Кстати, тут повсюду пулеметы.
— Прекрасные пулеметы, — признал Дюран. — Должно быть, смазываете керосином. Так я говорю, если нет самого необходимого, договор аннулирован. Казалось бы, ясно.
— Ну, знаете! — воскликнул доктор Хаттон.
Дюран слегка поклонился и куда-то исчез.
— Итак, все в сборе, — брезгливо повторил главный врач. — Должно быть, многим интересно, почему они здесь. Сейчас объясню, все объясню. К кому же обращаться? А, вот, к мистеру Тернбулу! У него научный склад ума.
Тернбул налился кровью, главный врач откашлялся.
— Мистер Тернбул прекрасно знает, Что, как доказала наука, никогда не было так называемой крестной смерти. Подобных суеверий много, и все они похожи. Мы успешно опровергли так называемые чудеса. Однако в наше время возникло новое суеверие — распространился нелепый слух о шотландце, который хотел сразиться за честь так называемой Девы. Мы разъяснили, что этого быть не может, но люди невежественны и падки на романтику. Этого шотландца и еще одного, его противника, стали считать чуть ли не героями. Мы приняли все меры. Тех, кто заключал пари о мифической дуэли, мы арестовали за азартные игры. Тех, кто пил за здоровье мифических лиц, мы арестовали за пьянство. Однако народ не унимался, и мы прибегли к проверенному методу. Мы доказали научно, что история эта — выдумка. Никто никогда не вызывал на дуэль. Никогда не было человека по фамилии Макиэн. Все это миф в мелодраматическом вкусе. Создали же его несколько человек с неустойчивой психикой. Так, некий Гордон, владелец антикварной лавки, страдает викуломанией — навязчивой идеей, что его связали. Одна несчастная женщина, — голос его стал ласковым, — верит, что она ехала с мифическими шотландцами в машине; типичный случай, связанный с иллюзией быстрого движения. Другая, не менее несчастная женщина, страдающая манией величия, возомнила себя причиной дуэли. Мы собрали всех, кто вообразил, что видел что-либо, связанное с этим мифом, и доказали, что они невменяемы. Поэтому вы все здесь.
Оглядев снова сцену с жесткой улыбкой, профессор Л. удалился, оставив Хаттона, Квэйла и санитаров.
— Надеюсь, больше у нас затруднений не будет, — сказал доктор Квэйл, обращаясь к Тернбулу. который тяжело опирался на стол.
Не поднимая глаз, Тернбул поднял стул и швырнул его во врача. Макиэн схватил отлетевшую ножку и кинулся на его коллегу. Двадцать санитаров бросились к ним; Макиэн отбился от трех, Тернбул — от одного, когда сзади раздался крик.
Коридоры, ведущие в зал, были полны голубого дыма. Через секунду наполнился дымом и зал, а в нем замелькали пчелами алые искры.
— Пожар! — крикнул Квэйл. — Что такое? Как это могло случиться?
Глаза у Тернбула засветились.
— Почему началась Французская Революция? — спросил он.
— Не знаю! — крикнул медик.
— Тогда я скажу вам, — сказал Тернбул. — Она началась потому, что некоторые люди думали, будто французский лавочник так солиден, как кажется.
Он еще говорил, когда мсье Дюран вернулся в зал, вытирая запачканные керосином руки.
— Теперь доктора уйдут! — закричал Макиэн. — И санитары уйдут, мы останемся одни.
— Откуда вы знаете, что мы уйдем? — спросил Хаттон.
— Вы не верите ни во что, — ответил Макиэн. — Значит, боитесь смерти.
— А вы идете на самоубийство, — хмыкнул медик. — Нормально ли это?
— Мы идем на месть, — спокойно ответил Тернбул. — Она нормальна.
Пока они беседовали так, все санитары и служители в полной панике бежали по саду. Но ни один из больных не шелохнулся.
— Мы не хотим умирать, — сказал Тернбул, — но вас мы ненавидим больше смерти. Это — удачный мятеж.
