— Ты бы, вельможный Соуле, хоть позвал кого послушать речи свои заливистые. А то много ли стоит придумка твоя без ротозея-зрителя?
Соуле улыбнулся:
— Зрителей хочешь? Будут тебе зрители. Больше, чем тебе хотелось бы… А сейчас, ведьма, тебе придется принять учение Превеликого и отказаться от службы мраку.
Танрэй плечи поджала:
— Да я разве против? Что делать-то надо?
Он фыркнул:
— Ничего-то у вас, продажных баб, святого нет! Я проверял, как скоро отречешься ты от своего покровителя. А тебя и на миг не хватило.
— От кого мне отрекаться-то, вельможный Соуле? Кабы знала, так отреклась бы… Ты дорогу покажи.
— Будет тебе дорога. Это доска такая, с гвоздями. Походишь еще, — пообещал он и голос свой, ставший вдруг женским, услыхал как со стороны. И если бы видел себя Соуле глазами пленницы, то узнал бы в синеглазом лице своем ее черты.
Выглянув за дверь, тайный определитель окликнул стражу: «Она ваша!» — а сам, выйдя из камеры, встал сбоку от двери — слушать. Внутрь с топотом вошло пятеро здоровенных мужиков.
Поначалу не слыхать было голоса Танрэй, только возня да вопли: «Вот ведьма!», «Ворожишь, тварь?», «Руки ей держите, руки!». Судя по звукам, летали детины там по всей камере — сильна была пока еще дочь хогова племени, не измотана пытками. Злился Соуле все больше, до тех пор пока не услышал сдавленный ее вскрик, мужской хохот и пыхтение.
— Водой ее, чтоб ожила! — рявкнул начальник караула.
— Смотри-ка, а ведь девицей была!
— Это она нам глаза отводит!
Соуле вернулся на третий день и едва узнал былую красавицу в истерзанной заключенной.
— Отпираться по-прежнему будешь? Не наводила, значит, грабителей на обозы? Не имела сношений с Тимаратау-хогом и не шпионила в его пользу?
Он надел перчатку, чтобы не измазаться в крови, и схватил ее за лицо. Ударом огромной силы, погашенным от неожиданности не сразу (он-то думал, что она все выкачала, борясь с насильниками), отбросило его к двери. Тут уж Соуле разгневался не на шутку. Он ответил ей тем же, она врезалась в стену и пришла в себя нескоро, а когда очнулась, то все тело ее было парализованным, кроме языка. Так он и обещал.
— Ты… — простонала она, — ты не силой своего Превеликого ворожишь… Тебя сила звезд и сила чрева земного, как всех, питают… Ты даже не веришь в своего Превеликого!
— Тебя это так удивляет?
— Ты лжец и погань.
Он пропустил ее оскорбление мимо ушей. Даже порадовался, что наконец-то она вышла из себя, а значит, стала слаба и уязвима.
— А сможешь ли, ведьма, отвадить отсюда Тимаратау-хога вместе с войском его? Я помог бы, сил нам на них вскладчину хватит… Они уж совсем недалече, теснят нашу армию, в городе беспорядки. Согласна?
Она молчала.
— Коли не согласишься, так все, что делается с тобой, с сестрами твоими в три раза сильней делаться будет. Ты пока еще не видела лютых пыток, а они уже их испытали.
— Глупости ты говоришь, вельможный Соуле. Не остановить нам, даже будь нас больше, целую армию — тем более, ежели не врешь, несметную.
— Так и говори, что не хочешь. Он тебя подослал, в угоду ему ты и служишь!
Соуле вернул ей возможность двигаться, но Танрэй все равно не пошевелилась.
— Ты женщина или мужчина? — спросила только.
— Надо будет волком стать — я стану, — вкрадчиво пообещал тайный определитель, не сводя с нее стального взора. — Так что ж, изгонишь армию Тимаратау или мне велеть приготовить для тебя карусельку?
Танрэй отвернулась, и они поняли друг друга.
* * *
Толпа ликовала: вот везут виновниц всех бед! Сейчас на лобном месте свершится казнь трех ведьм — и отхлынет осаждающая стены стольного града рать нечестивого Тимаратау-хога!
Избитых, изувеченных — самой старшей из сестер отрезали нос и уши, певице клочьями драли мясо из груди, а предсказательнице вывернули руки на «карусели» и «колыбелькой» покалечили детородные органы так, что идти и сидеть она не могла, лежала на соломе в телеге, полумертвая — везли их на грохочущих повозках на городскую площадь. Стража отгоняла швырявшуюся камнями шпану, чтобы не перепало ненароком возницам и мулам.
А с балкона главной городской башни на процессию взирали тайный определитель и его духовная свита. Не было только владыки: уехал он с сыном в провинцию, да не вернулся еще обратно.
* * *
То и дело пробуждаясь от толчков наскакивающей на камни телеги, Танрэй лежала на сырой и вонючей соломе. Она не слышала ни выкриков проклятий, ни лязга оружия, ни визга хлыста, ни размеренного перестука копыт и колес. Она даже не чувствовала боли и запахов смердящего города. Ей все было едино, силы давно ушли вместе с кровью, которую чуть ли не до последней капли выжали из нее на пытках, оставив ровно столько, чтобы доковылять до столба и не умереть, не испробовав последней, уже не самой страшной после всего, пытки.
Тут к месту, не к месту, но вспомнился разговор с чернобородым владыкой — тот, где вопрошал он о судьбе наследника. Может, правы они, называя ее пособницей мрака? Ведь сказала она ему тогда только половину правды: что, невзирая на кривую спину, вырастет теперь из Миче хороший воин. А может, надобно было сказать как есть? Или вовсе от лечения отказаться? Да поверил бы он ей разве, когда надежду выходить ненаглядное чадо получил? Злословьем бы счел, разгневался, а толка бы от того отказа, как с яйца, кочетом снесенного. Еще скорее бы в подземелья свезли…
Неспроста судьба лишила Миче ума и здоровья, а Танрэй вот вмешалась. Тем, наверное, она на руку злу и сыграла, а вовсе не тем, что исцелила болящего. Болящие — они ведь тоже разные бывают. А тут знала — и отказать не решилась. Вот это и есть грех, за то кару и несет…
Теперь вырастет из него разбойник, каких не видывал свет, свергнет и убьет родного отца много лет спустя. Только не было в том ее видении Соуле — с ним-то как обойдется Природа? Как распорядится им Превеликий, в которого он сам не верит?
— Вылезай, тварь! — гаркнули над ухом.
И увидала она высоко над площадью церемониальный желтый плащ тайного определителя, а улыбку его клеймом на себе ощутила и лишь бы вопреки ему силами собралась и встала.
* * *
Уж близок был Тимаратау, и засевшие за стенами крепости воины приготовились к осаде. А на лобном месте стояли, покачиваясь от бессилия и плечом поддерживая друг друга, три искалеченные женщины. И вместе с разъяренной толпой слушали они приговор тайного определителя. Глашатай каждое слово выкрикивал, точно вбивая клинки в тела нечестивых прислужниц мрака, а горожане швыряли в мракоделок камни и проклятия.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
