— Кунников, объясните суду, почему магнитофонные записи, которые подтверждают вину подозреваемых в их причастности к бандитскому нападению на «Акацию», вы в ходе следствия не приобщили к материалам дела.
Игорь еще раз кашлянул.
— Из прослушанных записей я сделал вывод, что если их приобщить к делу, то подельники Ловцова убьют его после того, как при исполнении статьи двести первой станут ознакамливаться с материалами уголовного дела.
— Убьют Ловцова, я правильно вас понял?
— Да.
— А Иконникова?
— Нет.
— Почему?
— Уважаемый суд, окончите слушать кассеты и все поймете.
— Понятно, вы свободны, Кунников.
Люди в штатском минут пять повозились с аппаратурой, настраивая ее. Затем расковыряли одну из опломбированных кассет, вставили в магнитофон и из динамиков понеслось: Святой: «Ебаная жизнь, суки поганые, и тебя замели»
Ловец: «Здорово, Олега, правильно толкуешь. Жизнь не просто заебаная, а какая-то заебано-поганая».
Громкий смех.
Азаров поднял правую руку, согнутую в локте, ладонью вверх.
— Оператор, остановите, пожалуйста, запись — и когда тот выполнил его команду, продолжил. — Запись — сплошная брань и жаргонная ругань. Никто не будет против, если суд зачитает не полную стенограмму разговора между Иконниковым и Ловцовым, естественно без матерщины?
Против не был никто и Азаров из коричневой кожаной папки, лежащей перед ним, выудил стопку машинописных листов.
— Речевой текст информации с кассеты номер сорок три. О. — Олег Борисович Иконников. Г. — Григорий Геннадьевич Ловцов. В контролируемом помещении двое продолжают ранее начатый разговор.
Г.: А мне причину нашли, опять закрыли. Помнишь, за что в январе сидел?
О.: Да.
Г.: Вот за эту канитель. Вообще молчали-молчали. Там Тобик конопатый ездил, Саша, заместитель начальника РУОПА. Туды-сюды, давай за это за все. Давай говорит дружить.
О.: (смеется).
Г.: Серьезно. А здесь сегодня утром выехали, а тачка у нас непаленная еще. Мы на ней всего третий день погоняем дороги городские. Еще никто не в курсе, что мы на этой машине. Жгем в сторону Северного, а впереди из «Волги» жезлом машут. Я думаю, что за ерунда?
О.: Взяли, суки — смеется.
Г.: Тормозят. С «пушками». Руки вверх! Из машины! Я спрашиваю, в чем дело. Точно РУОПовцы.
О.: Точно они. Князя накрыли?
Г.: И Князя. Мы только у него отравы на хате подсобрали.
О.: Отрава путняя?
Г.: Конопля, «Адедон», «Солутан». За пистолет перед этим, а теперь вот снова за него, помнишь, сидели?
О.: Помню.
Г.: Снова за эту бяку. Говорят, что санкцию прокурор дал. Я им в ответ — это не прокурор санкцию дал, а вы сами все старое по новой подняли.
О.: На арест тебя закрыли?
Г.: Да, на арест.
О.: Сутки или трое?
Г.: Прокурор на все подписал.
О.: Сразу?
Г.: Да.
Пауза — сто шестая, сто восьмая.
Г.: Я, конечно, не уступлю клочок своей землицы.
О.: Я им тоже говорю — зачем вы за чеченов шкуру рвете, им только дай в Читу занырнуть, они тут сходу все подомнут и, вас не купят, если, так перешмаляют.
Пауза — сто девятнадцатая.
О.: Ты посмотри, суки, ведь с продолжением.
Г.: Прокурор области подписал.
О.: У меня следователь — зам. прокурора. Я только сейчас с РУОПа прикатил. Они там все пистолеты хватают, бегают. Давай шустрее, едем Князя, брать. Я думаю, мне, что ли, шнягу пихают, а они в натуре вас взяли.
Г.: Машина-то главное в Чите не свеченая. Кроме близких нас на ней никто не видел. А сегодня едем, и мусор мне говорит: «Зря ты так гоняешь, какой день за рулем?» «Второй» — отвечаю. «Права есть?» — «Конечно». У меня всегда ксивы с собой, как я еще пушку с собой не зацепил! Я еще спрашиваю: «Ты откуда продыбал, что это наша машина?» Смеется, легавый, не говорит. Смотрю, Культурный едет. Ну, думаю, пиздарики, горю, но тот видимо врубился, что меня мусора шманают, пропылил.
Конец фонограммы.
Азаров передвинул стопку бумаг Бабушкиной, и та, с выражением, продолжила.
— Приложение номер два, текст речевой информации с кассеты номер сорок четыре. О. и Г. продолжают ранее начатый разговор: О.: Да у меня там все правильно было, мне даже морфий возили.
Г.: Что удивительно, нам с пятерки маляву отписали, ты не в курсе? Пишут на Культурного и Торопыгу — говорит шепотом и непонятно. Снова громко — Представляешь какая хуйня?
Переключение кассеты.
О.: А что, сейчас есть дорога на тюрьму?
Г.: Хуевастенькая. При Дюхе маломальски шевелились, а сейчас на положении в централе Братка. Балбес, блядь, тупорылый, донельзя.
Пауза.
Г.: Хорошо, пацаны твои первомайские после «Акации» втихаря подкатили и железо ваше забрали, а так бы вместе с отравой, что нам с Бурятии пригнали, менты бы вышманали.
О.: Потише, Гриха, вдруг легавые уши греют.
Г.: У тебя как со здоровьем?
О.: Башка слегка едет, а так в общем-то ерунда.
Г.: Пуля тебе в голову попала?
О.: Тише, Гриха.
Г.: Кто тебя интересно? Пацаны говорят, что вроде братан твой.
О.: Не может быть.
Г.: Он, я после «Акации» с пацанами твоими базарил. Нечаянно конечно, но он.
Святой внимательно слушал и пока не мог понять, что тогда делал Ловец, качал его по просьбе ментов или просто не ожидал, что их подслушают. Бабушкина продолжала.
Г.: Сюрприз с зоны пишет Культурному, что так, мол, и так, Паха, пришли с общака пятьсот штук. А я Культурному говорю — хуя! Я откинулся, вы мне с котла что выделили? Нет, говорю, а тут кенту твоему половину лимона, не до хуя ли он желает?
О.: Культурный где?
Г.: На воле, чесотка заебаная. В ладоши, поди, от счастья, что меня закрыли, хлопает. Но ни хуя, яма для него уже готовенькая стоит, ждет, не дождется.
О.: Гоцман одыбал?
Г. — Одыбал, но рука не шевелится.
О.: А морально?
Г.: Чуть-чуть. У него другая волна, сам знаешь. У него затормозка еще на той жизни. События не оценивает, так как нужно, не воспринимает. Я с ним этой темы не касался. Я отдаю ему должное по-своему. Придем, посоветуемся. Я заранее знаю, что он скажет, но приличия ради выслушаю его, а потом все равно делаю по-своему.
Бабушкина через судью передала стенограмму Очкасовой.
О.: Зачем они так из-за чеченов шкуру рвут?
Г.: Хуй их знает, а ты, Олега, не ведись. С воровского согласия мы чеченов уебали, так что все путем.
О.: Говорят, в Каштаке недавно чечен с русской девкой на гранате подорвался.
Г.: Было дело. Они его запаяли и увезли, в Новосибирске хоронили. На могиле клятву давали, и, представляешь — меня мусора подрезали.
О.: Ты Культурного как знаешь?
Г.: Овца он, Олега. Когда откинулся, первые дни вообще к нам не подходил. Ни на стрелки не приходил, никуда. Уехал к проститутке своей в Беклемишево или еще куда, не помню. Мы у Секретаря спрашиваем — где Культурный? Мы сами говорит не в курсе. Потом они уже проболтались, что у матреши он своей. Когда события начались, мы его два дня не могли увидеть. Он приехал на стрелку, стоит газетку читает. Подходит к нему Торопыга и спрашивает: «Пал Палыч, едем?» Он отвечает, что у него машина барахлит. У нас земля под ногами горит, а ему тачку в ремонт загонять надо, представляешь, хуила, проблему высосал из пальца. Торопыга: «Ты что из убежища выполз?» Тому стыдно, он даже покраснел. Так ездил он в Москву, ты в курсе?
