— Тебя жду, — вроде как удивленно хлопнула Лялька приклеенными и поэтому длинными ресницами, — укатил на черной волжанке, помнишь?
— И все-то ждешь?
— А как же.
— Прйдется тебя за верность наградить, пошли. За ночь дорого берешь?
— Тебе задаром дам.
— Добрая ты что-то, с чего бы это, а?
— Секрет, — лукаво прищурилась Лялька.
Словно последний раз в жизни гулял сегодня Черный. Хрусты, да не простые деревянные, а чудные, зеленые, с портретом американского президента, оседали в карманах официантов валютного бара.
— Что вы за мужики, халдеи вы, — за бабочку теребил парня-официанта захмелевший Валерка, — за пять долларов в жопу меня лизнешь? Лизнешь, мудила, куда ты денешься.
Когда Черный нарисовался в Москве, то уголовники сразу зашевелились. Никто не поверил, что Валерка спрыгнул с такой раскаленной сковороды. А когда он еще и пошел по старым явкам, к нему послали Ляльку.
— Ну, где, красотка, твой маленький секрет?
Маленький секрет, на конец которого Лялька навернула глушитель, оказался не таким уж и маленьким. Черного нашли утром в кабинке женского туалета. На унитазе сидел молодой мужчина с огнестрельным ранением в голову и без документов — так указали в протоколе. Личность убитого следствие установит.
***
Приложение номер шесть.
Текст речевой информации с кассеты 175 МК-60-2.
О.: Может, тебя дернут, меня, потом обоих.
Смеется.
Г.: Может, скажут: «Оба грузитесь».
Смех.
Г.: Ляга по ходу на мусоров шпилит.
О.: Да ну!
Г.: Почему тогда он, блядина, и пацанов отговорил со мной на «Акацию» идти. Врубился, сука, что я их всех хочу в крови замарать. Бери, говорю Черного, Калину, Весну, а он сучка, пасанул. Теперь у него жопа чистая, у козла, а информацию он, сто пудов, ментам слил.
О.: Они его что требушили?
Г.: Не они, ГБэшники. Кто такой Ляга, да хуй в стакане. За счет Свирида поднялся, а тот сам химик сраный. В Гоцмана шмаляли, не приложил ли к этому руку Ляга. Гнездо осиное. Самых, три, блядь, гондона, которых давно живьем зарыть надо.
О.: Кого?
Г.: Лягу, Черного, Калину. Паша Весна еще пристебай их. Правильно легавые базарят про него — пристебай.
О.: Весна вроде в «крытой» был.
Г.: Да я тоже удивляюсь, как он там проплыл. Нужно у людей поинтересоваться, как он там сидел, безмозглый. Может, белье всей камере стирал.
Смеется.
Г.: Торопыга с Князем все хотели его с четвертого этажа скинуть.
Пауза, связанная с шумом в коридоре.
О.: Я так понял, что у Калины автомата нет. Они вот тот, что в валенке приперли, сидят в тачке и говорят: «Где бы ему, пидарасу, пистолет найти». Я спрашиваю: «За этот автомат, что ли пистолет нужно?» Они гривами машут, что за него мол. Я им тогда: «Давайте мне автомат, я вам пистолет». Они смеются: «Хитрый ты, Святой. Мы пушку твою отдадим этому козлу, автомат тебе, а нам что с этого?» Я: «Ну ладно. Давайте тогда так. Я вам два пистолета дам». Они: «Ну, мы подумаем».
Г.: Они у кого-то брали тогда. У нас-то своих три штуки. Один Гоцмана, один мой, третий Торопыги.
О.: Добрая, блядь, тачка.
Г.: Но, ни хуя так. Постоянно при мне был, а потом, после «Акации» я его притырил. Сейчас у меня дома «ПМ» постоянно.
О.: Пукалка заебаная, вот только ништяк, что скорострельный, — продолжает шепотом, — я же того Узбека из него наебнул. В сердце прицелился, шмальнул. Стоит, сука, я охуел. Еще три раза ебнул и только тогда он упал. Я нагнулся и в башку ему еще пару раз стрельнул, а то, думаю, не дай бог еще живого закопаем.
Г. перебивает О.
Г.: Мы же пасли Культурного. Калину, Весну, Черного, Лягу можно и среди бела дня захуярить. А Культурного мы хотели вывезти. Думаем пусть он, сука, перед смертью с нами поделится тем, что знает.
О.: Блядь, выпросил, значит, все — таки?
Г.: (смеется).
Г.: Овца он и бригада у него — одни овцы. Прут в другую сторону, бляди. Бушлат сниму, и гнать их буду, пока асфальт у них под ногами не кончится.
О.: Да я хули, я же вижу блядь и говорю пацанам своим: «Надо с Ловцом плотнее познакомиться. В Чите на благо общее поработать, блядь». Спортсмены эти, ебаные рэкетсмены, хули их Культурный распустил, волков. Жестко с ними надо, ебатень хуева. Приказывать, направлять и требовать, а просить у них: «Дайте, мол, парни, в общак». Хули у них просить, тянутся к жизни блатной, значит, пусть не торбы свои набивают, а на общак пашут.
Г.: Спортсмены возле Калины трутся да возле Культурного. А если их закопать, блядей, то спортсмены сразу к нам шатнутся.
Приложение номер семь.
Машинописный текст речевой информации с кассеты номер 178.
Г.: Нет, ну подошли — это одно, допустим, это его проблема, на хуй. Пусть он едет в Москву, с ворами там словится. Вот пускай воры его прошлое и пробивают, это их проблемы, а нам-то на хуя в его говне копаться. А воры-то будут интересоваться, где ты сидел, когда сидел, что полезного для общего сделал. Они же прежде чем подход к бродяге сделают, все за него прохлопают. Вот он сидит сейчас в Оленгуе, а там что творится-то ты не знаешь. Поверхностно, может, и знаешь, а мы-то другое знаем.
О.: Ну вот я недавно с Тульским разговаривал, с Валерой. Он оттуда в побег пошел, через подкоп. Он мне такое говорит, я ему в ответ: «Ты лучше такое не говори, уши кругом, а я потом крайний останусь».
Г.: А какой может там быть к нему подход, если он, будучи бродягой, не смог там постановку сделать. Показать всему Управлению, что вот, мол, я какой, по хуй мне менты. Вот к таким людям подход — то делают. А не просто так, что авторитетом пользуется среди двадцати человек бродяжни и что? Из-за этого к нему подход, что ли, делать? Такого не бывает, Олег. Он, допустим, освободится сейчас и скажет: «Я хочу вором стать». Я скажу: «Ну, езжай, становись. Мне-то какая, на хуй, разница». Вернется он сюда, пусть даже с короной, ну и хули? Если я его раньше человеком не видел, то и сейчас ему предпочтение не отдам. Я не буду, конечно, кричать на него, что ты, мол, не вор, а просто не буду к нему прислушиваться, буду своим течением жить, чисто людским, а его не буду касаться, на хуй он мне обосрался. Тут тоже Китаец откинулся, Пыхал, знаешь такого?
О.: Не очень.
Г.: Ну освободился, мы его встретили, чисто по-человечески. В баньку свозили, бабу нашли, денег дали. Короче все ништяк. Он гульнул по-хозяйски, потом говорит: «В Москву поеду, вором стану». Я ему: «Коля, ты себя здесь прояви, в Чите. Тебя ведь в городе никто не знает, как порядочного бродягу. Ты еще ни пачки сигарет в общее не дал, ни одного слова путного не сказал, с твоим словом в Чите никто не считается. Ты вернешься оттуда вором, ну и хули, здесь-то тебя никто не воспримет, как вора, даже если ты с ксивой воровской приедешь. Так что не торопись» — говорю. Он не послушал меня, в Москву улетел и впорол там косяк конкретный. Пишет оттуда маляву за Культурного: «Казнить блядину», — представляешь, со слов Ухумского Валеры пишет, со слов вора, то есть и подписывается «Коля Китаец». Культурный в это время как раз в Москве был и маляву эту в Читу привозит.
