на различные виды военных пенсий.
Первая мировая война превратила в пустыню значительные пространства европейского континента, где была полностью уничтожена транспортная инфраструктура, годами не возделывались поля, люди были вынуждены ютиться в землянках и полуразрушенных домах. Военные расходы составили 180 млрд долл. в ценах тех лет, уничтоженные материальные ценности невозможно было подвергнуть точному подсчету. К 1919 г. валовой внутренний продукт европейских стран снизился на 30% по сравнению с 1913 г.
В годы Первой мировой войны активизировалось вмешательство государства в сферу экономики. На военное положение были переведены ключевые отрасли промышленности и транспорта. В рамках провозглашенного властями «гражданского мира» рабочие этих отраслей были лишены права на забастовку, тарифная автономия была заменена принудительным государственным арбитражем.
Резко выросло производство вооружений, для финансирования которого использовались военные займы. Напротив, производство потребительских товаров и продовольствия для гражданского населения было сведено к минимуму, который считался необходимым для достижения победы. Британский историк Эрик Хобсбаум дает предельно точную характеристику того, как экономические отношения в годы войны превращались в механизмы уничтожения: «Массовой войне требовалось массовое производство. А производство, в свою очередь, требовало организации и управления — даже если целью являлось уничтожение человеческих жизней максимально быстрыми и эффективными способами, как в немецких концентрационных лагерях. Предельно обобщая, тотальную войну можно назвать самым большим предприятием, неизвестным до этого человечеству, которое требовало четкой организации и руководства». И опыт этого предприятия не исчез из социальной памяти после подписания Компьенского перемирия.
Годы войны привели к значительному возрастанию роли государства в повседневной жизни людей. Введение карточной системы на продукты и товары первой необходимости, замораживание платы за жилье, регулирование поставок сырья и цен на потребительском рынке — вот только некоторые примеры того, как государственные органы отказались от роли «ночного сторожа» и превратились в вездесущего контролера, заглядывающего буквально на каждую кухню. Неизбежным следствием стал рост численности и влияния административно–распределительного аппарата, который потреблял немалую долю общественного богатства, нередко отстаивая корыстные и клановые интересы.
В условиях социальной нестабильности и революционного подъема власти не решились аннулировать уступки профсоюзам, данные в годы войны для обеспечения «гражданского мира» в своих странах. В то же время номинальный рост зарплаты не привел к серьезному улучшению материального положения рабочих. Денежную прибавку съедала инфляция и дороговизна «черного рынка». В 1920‑е годы настоящим социальным бедствием стала безработица, вызванная демобилизацией массовых армий и общим спадом производства.
Окончание боевых действий поставило перед странами — участницами войны задачу реконверсии, т. е. перевода экономики на мирные рельсы. Она не ограничивалась сменой номенклатуры производимой на предприятиях продукции и восстановлением разрушенной инфраструктуры (в наиболее тяжелом положении здесь находились Бельгия и Северная Франция). Следовало прежде всего оздоровить финансовую систему, разрушенную инфляционными методами оплаты военных расходов. Так, дефицит государственного бюджета Германии к концу войны достиг 137 млрд марок, Франции — 144 млрд франков. Инфляция, ускорившаяся в послевоенные годы, стала причиной нового передела общественного богатства. Она обесценила денежные накопления простых людей и в то же время позволила государствам избавиться от значительной части своих военных долгов.
На поиск оптимальных путей реконверсии накладывали свой отпечаток как идеологические дискуссии в элитах, так и социальные движения «снизу». Социалисты, представлявшие интересы значительной части рабочего движения, настаивали на сохранении жесткого государственного регулирования, на использовании его для защиты жизненных интересов трудящихся масс. Сверхприбыли, полученные магнатами тяжелой индустрии и военно–промышленного комплекса в годы войны, следовало изъять и направить на социальные нужды.
Их либеральные оппоненты продолжали верить в волшебную силу рынка, возвращение к которому сможет решить ключевые проблемы послевоенных лет. Отсутствие готовых рецептов и нестабильная политическая ситуация приводили к тому, что процесс реконверсии сопровождался откатами и наступлениями, выступая в конечном счете как отражение компромисса между различными социально–политическими силами в той или иной стране.
Перестройка экономики на мирный лад не была и не могла быть простым возвратом к довоенной эпохе. Технические изобретения и новые технологические процессы, утвердившиеся в годы войны, изменили не только лицо мирового хозяйства, но и всю человеческую цивилизацию. Уголь уступал лидирующее место жидкому топливу, автомобиль становился привычной частью транспортной инфраструктуры, разного рода «эрзацы», открытые германскими учеными в условиях военной блокады страны, продолжали производиться на химических предприятиях всего мира и в послевоенную эпоху.
Электричество и радио превратились в неотъемлемую часть повседневной жизни значительного числа европейцев. В Германии и Франции за 1913-1928 гг. производство электроэнергии выросло в четыре раза, в США — в шесть раз. Государства стимулировали перевод железных дорог на электрическую тягу, линии электропередачи дотягивались до деревень, облегчая крестьянский труд. Сельские жители перестали жить «по солнышку», уже не чувствовали себя оторванными от городской цивилизации.
Довоенный объем европейской торговли не был достигнут даже к концу послевоенного десятилетия. Сказывались последствия военной автаркии, новые границы, нестабильность национальных валют. Немалую роль играл и политический фактор — например, враждебность Чехословакии и Польши по отношению к Германии нарушала естественные торговые связи между соседними регионами. Из–за не решенной до конца проблемы репараций державы–победительницы и проигравшие находились в состоянии торговой войны. В попытках оградить национальную экономику многие правительства возвращались к политике защитных пошлин.
Сокращалась и доля Европы в мировом экспорте. США и Япония сумели вытеснить Великобританию с азиатских рынков. Для французской и германской экономик весьма чувствительной была потеря российского рынка. Несмотря на заявления Лиги Наций о наступлении либеральной эры мировой торговли («политика открытых дверей»), на практике сохранялись силовые методы борьбы за ресурсы. Великобританию и Францию интересовали прежде всего нефтеносные бассейны на Ближнем Востоке и Каспии. С этим был связан захват Баку британским экспедиционным корпусом в конце 1918 г. Через год был разрешен конфликт Великобритании и Франции вокруг Мосульского нефтеносного бассейна в Ираке.
Вслед за США другие государства все более активно стали использовать финансовые рычаги для обеспечения своих внешнеполитических интересов. Так, в феврале 1921 г. Франция предоставила Польше заем в 400 млн франков при обязательстве последней закупать только французское вооружение. После того как германский капитал потерял свои доминирующие позиции в странах Восточной Европы, этот регион испытывал отчаянную нужду в иностранных инвестициях. В Венгрии иностранное участие составляло около половины, в Румынии — более трех четвертей совокупного акционерного капитала.
В то время как Россия и государства, возникшие на развалинах Четверного союза, в первые послевоенные годы вели борьбу за существование, страны победившего блока могли гордиться тем, что им удалось отстоять либеральные ценности западной цивилизации. Хотя война явилась самым ярким выражением кризиса этих ценностей, победа Антанты воспринималась мировым общественным мнением как выражение их исторического преимущества над любыми разновидностями деспотии.
Память о военных испытаниях стала важным фактором «большой политики» Европы. В центре
