слова, какие причитания могли бы ей помочь? Это горе надо выплакать, выкричать, тогда оно поутихнет и с ним можно будет жить. Но этому ее Вербина и Годома научат лучше.
И все же жаль – Унева так молода! Всего на пятнадцатой зиме от роду вдовой остаться! Да с чадом во чреве…
Боярин Свиндил сидел на том же месте, за столом в Ярдаровой избе. Здесь жарко натопили, можно было обходиться без кожухов, и он сидел в одной рубахе, а его светлые волосы были влажны – видно, из бани сам.
– Садись, – он кивнул Мираве на скамью возле себя. – Как ваши дела? Что муж?
– Хорошо, господин. Я перевязала его. У него лихорадка из-за раны, но я думаю, она уйдет.
– Ногу может сохранить?
– Может, если не будет нагноения.
– А наши как?
– Двое очень плохи, не суди меня, если до утра не доживут. У одного пробита голова, а у другого три раны от стрел в грудии… Не знаю, как он еще дышит.
– Это Сигмар, свей. Он среди первых на вал залез, ему три стрелы и всадили. Если выживет, будем звать его Сигмар Три Стрелы, – боярин попытался улыбнуться, но у него лишь дернулся край рта.
Он потер ладонью грудь в расстегнутом вороте рубахи, и Мирава заметила красный шрам с левой стороны ниже ключицы. Не с этих недавних сражений – этому шраму, как она успела разглядеть, год или около того. Но рана когда-то была опасная – он тоже мог не дожить до этого дня.
– Я вижу, ты женщина разумная и честная…
Мирава благодарно наклонила голову.
– Как твое имя?
– Мировида. – Имя отца она не стала называть, русы все равно его не знают.
– Из родни еще кто есть?
– Здесь в городе – нет. Я не здешняя.
– А откуда? Издалека?
– Нет, господин… – Мирава начала отвечать медленнее и осторожнее. – Выше по реке, в десяти верстах… Но там уже никого нет.
– Разбежались?
– Да, господин.
– Откуда узнали?
– И ты откуда узнала? – подхватил тот рыжебородый, что первым с ней разговаривал.
– Двое наших отроков ушли, когда вас только увидели.
– И что тамошние люди решили? Не воевать, а разбегаться?
– Там некому воевать, господин, – Мирава вздохнула, подумав, что сохранение этой тайны едва ли поможет Веденецкой волости. – Здесь в Тарханове была дружина, а там только оратаи.
– И никто-никто не хотел исполчаться? – Рыжебородый наклонился вперед.
– Нет. Меня сюда никто проводить не захотел, – Мирава опустила глаза, – а ты – исполчаться. Только и говорили, что, мол, Уйман с люторичами подойдет, пусть они и бьются, а мы уже свое отбились…
– Уйман с люторичами? – Боярин Свиндил сдвинул свои прямые русые брови. – Это что еще за хрен?
– А говорили, – подсказал кто-то из русов. – Те еще пленные, с Угры. Что, мол, хазары обещали подмогу от люторичей с Дона…
– А! И что – их еще ждут?
– Да скоро ждут, гонец вроде был… – начала Мирава и осеклась.
Может, вот этого и не следовало говорить, пронеслось в голове. Может, если люторичи и правда подойдут, пока эти русы еще здесь, они смогут разбить их и освободить… всех, кто еще жив, и Ольрада…
– Женщина! – Боярин тоже слегка наклонился вперед. – Ты не будешь мне лгать, когда твой муж у меня в руках и я могу лишить его жизни в один миг. Что там говорили у вас про люторичей?
Мирава молчала, лихорадочно пытаясь сообразить, что теперь может выйти. Люторичи придут… будет опять сражение… Здесь, в городе… Спасет это ее и Ольрада, Хельва и Вербину? Погубит?
– Посмотри на меня.
Голос вождя звучал негромко и вроде бы без напора, но была в нем такая сила и привычная властность, что Мирава поневоле взглянула в его глаза цвета желудя. Он смотрел прямо на нее, его взгляд прояснился и обрел такую твердость, что пронзил Мираву, как клинок из бронзы.
И вдруг она охнула, немного подалась назад, глаза ее расширились.
Отроки вокруг боярина разом дернулись и завертели головами – на лице женщины отразился испуг от близкой опасности, но они не видели никакой опасности! В избе не было никого чужого, кроме нее самой.
Сам боярин не вздрогнул, но повернул голову и посмотрел себе за спину.
– Я вижу там… белую жену… – прошептала Мирава. – Она стоит… у тебя за плечом.
Она напряженно вглядывалась, но не узнавала ту женщину. Это была не Звездана и не Светлава, а кто-то совершенно незнакомый.
– Как она выглядит? – больше не оборачиваясь, спросил Свинтил.
– Она… высока ростом… могучего сложения… у нее суровое лицо и вся одежда бела как снег.
– Она… печальна?
– Да. Вот у нее слезы… потекли из глаз.
– Она чего-то хочет?
– Она… показывает на тебя… – зачарованно шептала Мирава, желая и не находя сил отвести глаза от видения. Она не хотела говорить эти слова, но ее заставляла чужая воля. – И прижимает руки к сердцу… и поднимает руки, будто хочет достать до неба. Опускает их и простирает над твоей головой… Она говорит…
– Что она говорит? – сипло и напряженно повторил Свиндил.
– Он говорит… Вас было двое… я служила вам… Сделай что должно… я буду верно служить тебе одному… Ты не утратишь меня, оттого что утратил… Год… не разберу…
– Я знаю.
– Проводи его с честью, и я останусь с тобой.
У Миравы закружилась голова; глаза жгло, она зажмурилась, прижала к лицу ладони и склонилась к коленям.
В избе было тихо. Потом кто-то из мужчин потрясенно вздохнул.
– А она правда сильная ведунья… Да, Свен? – сказал рыжебородый.
Мирава выпрямилась и увидела, что боярин сидит так же, как она – склонившись и закрыв лицо руками. Потом он медленно разогнулся, потер глаза. Взглянул на Мираву. И вид у него стал такой обессиленный, как будто он все это время скрывал терзающую боль и она истощила его терпение.
– Ты ранен? – вырвалось у Миравы.
– Нет. Да. – Он прижал руку к сердцу и потер, будто рана была там. – Я вижу… ты непростая женщина. Ты умеешь видеть… то, что другим недоступно. Слушай. Я могу исполнить твои желания. Я не буду продавать твоего мужа, пусть он, как оправится, отработает… если хороший кузнец и делает такие… – Он взглянул на узорные кольца, лежащие возле него на столе, но вполне равнодушно. – А ты сама сможешь идти куда хочешь, я не стану тебя удерживать. Но ты говори мне, если опять увидишь эту белую женщину.
– Хорошо, господин. – У Миравы живее забилось сердце, когда он упомянул об Ольраде. – Но я знаю, куда я хочу пойти. Туда, куда пойдет
